Весь наш мир состоит из вранья. Оно бывает маленьким и безобидным. Бывает масштабным и убийственным. Бывает подлым и наглым. Бывает даже во благо и во спасение. Вранье изобретательно и многолико. Оно убедительно принимает вид твердых убеждений, точек зрения и взглядов на вещи. Самый популярный и распространенный вид вранья - самообман. Обман - это ширма, за которой скрыто темное нутро правды, которую можно приравнять к самому страшному оружию массового поражения. Апокалипсис настанет, когда каждый начнет говорить то, что у него на уме.
Книги - это самый прекрасный мир неправды. Мир иллюзий и врак. Изумительный мир бесконечных историй. У писателей вранье - это и не вранье даже, это производственная травма, профдеформация и, в некоторых случаях, врожденный порок, в быту известный, как талант к художественному слову и приукрашиванию действительности. Они крутят гончарный круг бытия и лепят на нем свою реальность. Майкл Шейбон написал роман-исповедь. Правдив ли он? Как знать. Но когда передо мной стоит тарелка с соблазнительным десертом, я не задумываюсь (хотя надо бы, конечно) сколько в ней жиров, белков и углеводов. Я просто наслаждаюсь вкусом.
Когда передо мной лежит роман о семейной истории под покровом тайны, процентный состав правды и лжи меня, честно говоря, мало интересует. Я просто наслаждаюсь книгой.
Шейбон рассказывает историю жизни своего деда и бабушки, услышанную им у кровати уже смертельно больного деда. Неразговорчивый и замкнутый в жизни перед своим уходом он многое рассказал внуку. Майкл даже из своих скудных воспоминаний о проведенном вместе времени в детстве знал, что семью его трудно назвать обычной. Откровенный разговор просто заполнил многочисленные белые пятна. Майкл знал, что его дед любил ракеты и мог починить всё, что угодно. Майкл знал, что его бабушка страдала мигренями и умела рассказывать ему сказки по картам Таро так, что его потом ночью мучили кошмары. Он и ждал, и боялся этих историй больше всего на свете. Майкл знал, что его дед сидел в тюрьме, а бабушка лежала в психушке. Он знал, что они родились и жили в самое страшное время ХХ века и им было, что скрывать, им было, о чем молчать, им было, о чем лгать, чтобы не впускать в свою жизнь правду, которую так долго и мучительно они пытались забыть.
То, что передо мной вещь неординарная, стало ясно с первых же страниц. К сотой странице она поднялась до уровня выдающейся. Её персонажи занимались войной, любовью, детьми, шпионажем, охотой. Звучит обычно? А если так - собирали самодельные бомбы, чтобы взорвать мост, флиртовали в синагоге, растили чужих детей, шпионили на фронте за светилами науки, чтобы их мозги не достались врагу или Советам, охотились за питоном в зарослях рядом с поселком для престарелых. Невообразимо, да? Так вот неординарность Шейбона, как рассказчика, для меня заключается в том, что все эти немыслимые вещи в его исполнении смотрятся абсолютно естественно. И еще один важный момент. Обычно принято говорить об английском юморе, о том, как он тонок. Не спорю. Но именно еврейский вызывает мое восхищение. Возможно, потому что лишен некоторого снобизма, который у англичан заложен, кажется, на генном уровне. Сарказм и самоирония еврейской прозы с одной стороны оттеняет трагизм истории, с другой - проявляет милосердие к читателю, как кислородная маска, чтобы было чем дышать, пока несешь на себе груз этих страниц.
Майкл Шейбон стал для меня настоящим открытием. Правда.