А потом я узнала, что могу мир изогнуть своей волей, как стрела изгибает лук.
Перед нами своеобразные мемуары Цирцеи. Древнегреческая богиня, дочь блистательного Гелиоса и самовлюблённой Персеиды, за свою бесконечную жизнь овладела секретами колдовства. В чародействе ей не было равных. Цирцея наводила иллюзии на острова, превращала наглых визитёров в свиней, усмиряла ненасытную Сциллу и лечила людские хвори. В промежутках судьба свела её с Дедалом, и у Цирцеи случился роман с Одиссеем. Последний забрёл на её остров во время своего долгого пути домой. Вопреки распространённой версии, Цирцея в романе не прикладывает особых усилий, чтобы удержать Одиссея, будь то хитростью или колдовством. Странствующий воитель сам отнюдь не против провести несколько лет во владениях вечно молодой богини с золотистыми глазами.
Одиссей представлен в романе нарциссической личностью, склонной к немотивированной жестокости.
Боги многими своими чертами напоминают людей, только они порой ещё более непоследовательные, эгоцентричные и жадные до развлечений. Как говорит Цирцея, «боги мнят себя родителями, но на самом деле они дети – хлопают в ладоши и требуют ещё».
И на всё это у них в распоряжении имеется вечность.
Однако среди божественных созданий тоже встречаются исключения. Цирцея с самого детства, которое у богов длится мгновение, отличалась от других членов своей многочисленной семьи, всех этих океанид и нереид. Незаметно протекали столетия, в течение которых девушка старалась завоевать внимание отца-солнца и найти своё счастье…
В итоге она была изгнана на остров Ээя. Опальная богиня начала самостоятельную жизнь на небольшом куске суши, который вскоре стал её царством. Она изучила каждую тропку, приручила зверей и птиц, научилась наслаждаться одиночеством и не обращать внимания на отцовскую колесницу и свою тётку Селену, поочерёдно дирижирующих в бескрайнем небесном пространстве.
Постепенно, пережив сотни поколений людей и совершив достаточно опрометчивых поступков, Цирцея в изложении Мадлен Миллер пришла к тому, в чём её истинная сущность.
В Цирцее борются божественная и человеческая природы. Эта постоянная борьба и противоречивость её личности доставляют героине немало проблем, но одновременно делают её самобытной и в итоге сделают счастливой. Цирцее не стоит большого труда превратить неугодную ей нимфу в многоголовое чудовище, но, в отличие от большинства своих родственников, которые забыли бы об этом на следующий день, героиня не может избавиться от угрызений совести. Из-за её колдовства гибнут простые моряки.
Она рассматривает эту мысль с разных сторон, пробует её на вкус, как и многие другие мысли и идеи. Когда у тебя впереди вечность, можно не беспокоиться о том, на что потратить следующие лет двести.
Цирцею, как отмечал ещё Гомер, выделяла её манера говорить. Она разговаривает как смертные, тогда как боги обычно пугают людей раскатами своего голоса. Гелиос, голос которого «накатывает как жар костра», может с лёгкостью испепелить любого своими речами.
Хозяйка острова умеет сопереживать, даже если делает это на свой божественный лад. Представители человеческого рода для неё не просто букашки, с рождения обречённые на муки. Бессмертная колдунья дорожит воспоминаниями. Память часто подбрасывает ей то один, то другой эпизод, когда-то тронувший её сердце.
Море струилось мимо. Остался позади остров, где когда-то останавливались мы с Дедалом по пути на Крит.
Хочется отметить какой-нибудь недостаток, чтобы моя рецензия не получилась чересчур хвалебной. Возможно, некоторым описаниям не хватало чувственности. Но это мелочи. Книга увлекательно написана (я даже была приятно удивлена) и отвечает широкому спектру читательских запросов.
Это роман о взрослении. Цирцея ищет себя, путём проб и ошибок борется с внешними препятствиями и преодолевает собственные страхи.
Если я и мудра, то потому лишь, что сотню жизней делала глупости.
Долгий путь она проходит перед тем, как решиться вызвать отца на разговор и, по сути, предъявить ему ультиматум.
спойлерЯ выстояла против Афины, ты знаешь. Спустилась в беспросветные глубины. Ты не можешь угадать, какие чары я наложила, каких ядов набрала, чтобы защититься от тебя, и как твоя собственная сила, срикошетив, может ударить по тебе же. Кто скажет, что во мне скрыто? Хочешь узнать?свернуть
Цирцея способна на жертву. Чтобы уберечь своего смертного сына, рождённого от Одиссея, божественная чародейка готова претерпеть вечные муки.
Миллер предлагает свою версию старых мифов и преданий. Напоминает нам об истории Минотавра, которому Цирцея помогает появиться на свет, и о легконогой, почти воздушной Ариадне. Рассказы о Троянской войне привлекут внимание поклонников Гомера.
Присутствует здесь и очевидный феминистский посыл. Цирцея, покинутая всеми изгнанница, превращается в сильную женщину, которая справляется со всеми проблемами без помощи мужчин.
Мы ведь помним, что и титаны (среди которых отец и дед Цирцеи), и олимпийцы были в целом патриархально настроены.
Говорят, женщина хрупкое создание, как цветок, как яйцо – словом, всё то, что может быть уничтожено минутной небрежностью. Если когда-нибудь я в это и верила, то теперь перестала.
Несложно обнаружить в романе то, что можно назвать ревизионизмом в мифологии. Цирцея у Миллер заметно отличается от традиционной трактовки. Большинство решений Цирцеи описываются в положительном ключе, её действия, как правило, представляются в комплиментарном свете.
Но это предсказуемо, если учесть перспективу. Мы видим все события глазами самой Цирцеи. Благодаря этому её поступки получают объяснения. Так, она была вынуждена начать превращать непрошеных гостей в животных, чтобы защитить себя.
Цирцея - больше, чем просто богиня. Она примеряет множество ролей, иногда вступающих друг с другом в явный конфликт. Но Цирцея, которая недаром считается главной чародейкой, знает, как их примирять.
Она – дочь эгоистичной океаниды и заботливая мать смертного, всесильная волшебница, бросившая вызов Афине, и простая травница, любовница и друг, с которой можно поговорить по душам. Но лучше всё-таки не забывать, с кем имеешь дело. В противном случае нельзя исключать возможность испытать на себе какую-нибудь метаморфозу.