Глава 11 ПерВые месяцы

После появления ребенка в княжеских палатах царили мир и радость. Елизавета росла смышленым на диво всем созданием, и считала, что все должны служить ей и радоваться ее появлению.

– Мы избалуем ребенка, – говорила нянька, обращаясь к матери, но княгиня только махнула рукой. До ребенка ей не было особого дела, хотелось скорее подняться, вскочить в седло и совершить прогулку вместе со свитой своей. Уж несколько раз воевода Ирины появлялся тут и жаловался на то, что русичи не особенно с ним любезны, и все на них имеют наглость своему князю жаловаться.

– Ничего, – успокаивала она варяга, – вы нужны ему, князь вас в обиду не даст. А если что-то серьезное случится, я сама за вас заступаться стану, – пообещала она.

В голосе ее появилась решимость. Она и сама замечала, что ее власть над князем со временем становилась все больше. Она постоянно ненавязчиво напоминала ему о том, что причастна к появлению на свет этого ребенка, и благодарности его не было предела.

Ярослав видел, что мать равнодушна к девочке, но вокруг нее было столько людей и у нее все время было все самое лучшее. И в глубине души он радовался тому, что никто не оспаривает его право на любовь дочери. Но он помнил наказ матери о том, что должен быть снисходителен к жене своей, ведь она поселилась в чужом мире, и здесь ей может быть грустно и одиноко. Как ни старалась сама Ирина не реагировать на то, что происходило вокруг, но когда к ним присоединился священник, она не выдержала и высказала свои обиды:

– Мне казалось, что он позабудет хотя бы на время о дочери своей, – говорила она, – ведь столько дел есть у князя. Но нет, этот ребенок каким-то чудесным образом притягивает его.

– Еще более странно то, что он не собирается его крестить, я столько раз к нему подступался, но нет, только глухое молчание в ответ, – заговорил о своем святой отец.– Ты должна сама напомнить ему о том, княгиня, потому что это твое дите, а не только его. Ему хотелось через нее влиять на строптивого и непредсказуемого князя.

– Мой муж кажется добрым и ласковым, – усмехнулась она, – но когда дело доходит до чего-то большого и важного, его не сдвинешь с места, сколько не старайся, – с грустью говорила княгиня, – ни в чем убедить его невозможно. И она показалась ему еще более проницательной, чем считал он в начале.

– Но ребенок должен быть крещен, – настаивал священник, словно для него это был вопрос жизни и смерти, – из-за глупого упрямства княжеского он будет представлен всем дьяволам на свете, ты должна быть настойчива, дорогая моя.

– Ярослав долго прожил в граде Волхва, – говорила в тот момент княгиня, да и теперь, если он и ходит в храм, скорее только для вида. Он всегда любил Новгородцев и свою мать, и он уверен в том, что в трудную минуту поможет ему только Перун. Возможно, жертвы он богу своему приносить и не будет, но свой взор всегда к нему обращает. Их осуждение для него страшнее нашего, но ничего с этим не сделать, даже и не старайся.

От таких речей священник все больше хмурился, бесу же, за ними неустанно следившему, все больше и больше нравился этот разговор. Что ж, эти люди не так глупы, они все прекрасно понимают. Это значило только, что Ярослав оставался прежним, на него вполне можно было положиться. Он хотел хоть одного союзника заполучить, и не особенно веря в нового бога, князь был терпим и надеялся на старых. Когда они прощались, священник решил немного успокоить княгиню:

– Ничего, родится еще один ребенок, и князь отстанет от этого, его мысли будут далеки от девочки, с первыми всегда так бывает.

Святой отец говорил уверенно, хотя у него никогда не было своих детей. Она улыбнулась, благодаря за внимание и заботы. Она уверяла себя, что на этот раз такого не случится, ей не хотелось переживать снова эту адскую боль и потом еще большее разочарование. Все тяготы беременности, страхи только для того, чтобы князь снова оставил ее в стороне и все внимание уделял несмышленому младенцу. Какой женщине такое могло быть по душе? Она сердилась на себя за то, что была привязана к нему сильнее, чем ей этого хотелось на самом деле. Слаб и беззащитен человек, даже если он наделен в этом мире какой-то властью, княгиня Ирина, дочь конунга и жена русского князя успела в том убедиться.

– Князь говорил только о детях со дня свадебного пира, и с этим придется примириться, – думала она, восседая с ним рядом на пиру, где она появилась впервые после родов. До сих пор находились причины от него отмахнуться, но так не могло продолжаться особенно долго.

Ее воины, между тем, взирали напряженно, что-то затаено-враждебное было в их взглядах, и русичи были во всем противопоставлены им, словно успели уже рассориться на всю оставшуюся жизнь. Она понимала, что за время ее отсутствия между ними что-то странное происходило. Надо было во всем разобраться самой, потому что она понимала прекрасно, что никому не стоило доверять.

Ярослав был ласков и внимателен к матери своих детей, но интересовала ли она его как женщина, в этом были глубокие сомнения у первой женщины в этом мире.

– Что печалит тебя? – наклонился он к ней.

– Они как-то странно смотрят, словно в чем-то обвиняют, – просто сказала она. Не было времени для того, чтобы придумать что-то более существенное.

– Это пройдет, ничего страшного, дорогая, а если повторится, то я заставлю их с тобой считаться. Они будут относиться к великой княгине так, как ты того заслуживаешь.

Ирина улыбнулась. Она почувствовала новое свое положение и свою власть над огромным, богатым, но все еще чужим миром. Ради этого она готова была снова пройти все муки и подарить князю и мужу своему наследника, о котором он и мечтал по ее разумению. Он взглянул на нее, и они поняли друг друга с полуслова. И ладонь Ярослава легла на ее ладонь.

Бояре, наблюдавшие за ними, понимали, что хотя княгиня и чужестранка, она дороже и ближе князю, чем все они вместе взятые. Они никогда не были так непримиримы и решительны, как новгородцы, и поздно было что-то менять. Он женился на ней, и они не смогут противостоять этой сильной и строптивой гордячке.

– Он не слишком меня любит, – рассуждала между тем княгиня, – но сам он не так уж плох, совсем не похож на безумного отца своего. Он любит, и будет любить моих детей. В этом есть что-то печальное, но это не так уж и плохо, я получу от него то, чего мне больше всего захочется.

Глава 12 Отец и дочь

Его дочь рано начала разговаривать, понимать мир, и ощущать себя в этом мире. И это се больше поражало людей, которые видели Елизавету в то время. Если бы ее нянька не видела ребенка, не принимала роды, то могла бы сказать о том, что она не принадлежит роду человеческому, и это не было бы пустой фантазией. В мире, вероятно, во все времена существовали посланники небес, она была одной из них.

Ярослав пришел в страшную ярость, когда услышал ее первое слово и ворчание старухи за спиной.

– Чудеса, да и только, ребенок еще не может говорить.

– Не ворчи, ты же сама знаешь, что это особенный ребенок, и не подходи к нему с обычными мерками.

– Золотой, только боюсь, княже, такие дети не живут долго.

– О чем ты говоришь, старая, она будет жить долго и счастливо и станет королевой. Все богатства мира падут к ее ногам, и лучшего из королей я выберу ей в мужья, – торжественно пообещал Ярослав перед колыбелью своей дочери.

– Не стоит загадывать так далеко, – перебила его старуха, – пусть все идет своим чередом.

И он не стал ей перечить, он только любовался на свою дочь и знал, что никого и никогда не будет любить больше, чем это создание. Он высоко поднял девочку над головой, а потом нежно прижал ее к груди, и она улыбнулась ему в ответ. Как смеет старуха сомневаться, почему он терпит все ее дерзости. Но молодой князь Ярослав умел властвовать собой. Нянька же заметила, что из всех, кто заглядывал в детскую, только князя безошибочно узнавала девочка, и это приводило его в невероятную радость.

Бес тоже, невидимый для посторонних глаз, сюда заглядывал нередко. Он внимательно следил за ребенком. Он терпеть не мог маленьких детей, и только для некоторых делал исключение. Ему единственному все до конца было известно, потому не случайно он тут бывал. И первое, что он заметил – она была совсем другой. Ничего в ней и близко не было от Рогнеды, только золотистые светлые волосы, но такие были у доброй половины славянок, что в них особенного.

– Немало придется попотеть, чтобы этот изнеженный ребенок добился чего-то, Фетида и то закаляла Ахилла, и Рогнеда хлипкому Ярославу спуску в свое время не давала, а сам он словно и не понимает, что одними ласками и радостями ничего путного не добьешься. Он должен быть более строгим, думал тот, кто понятия ни о каком воспитании не имел, и если что-то предпринимал, что только вопреки принятым нормам – с точностью до наоборот. Но понимая, что объяснять ему это бесполезно, бес решил обо всем позаботиться сам. И к еще большему удивлению няньки и служанок многочисленных в детской, где обитала Елизавета, стали происходить настоящие чудеса.

Ребенок, стоило ей только отвернуться или отлучиться оставался без всяких одежонок и пеленок. Она ума не могла приложить, как он сам в одно мгновение мог развернуться, и с ужасом думала о том, что если это увидит Ярослав, то не жить ей больше на свете. А потом ручки и ножки его сами по себе проделывали какие-то невероятные физические упражнения, да такие, что казалось, сломаются, и она не сможет ими пошевелить. Она исчезала из колыбельки и холодная, как ледышка появлялась там снова. И не понимая как прекратить все эти безобразия, она строжайше запретила появляться там всем девицам, но ничего не переменилось и от этого. Но самое удивительное и было в том, что за все это время ни разу не слышал она не только плача ребенка, но даже голоса или крика. Судя по всему, это ему даже нравилось, хотя в олове старухи подобное и не укладывалось. Когда она, наконец, решилась обо всем сказать князю, потому что не могла больше терпеть подобного, и боялась и за себя, и за девочку, он к ее еще большему удивлению не разозлился, и даже голоса не повысил.

– Это не страшно, – говорил он, – никто не посмеет причинить моей дочери вреда, у нее столько хранителей, что не найдется такой злодей.

Было и еще одно, то, что до крайности удивило окружающих, она никак не реагировала на свою мать. Сначала княгиня отнеслась к этому спокойно. Она говорила себе и другим, что пока ребенок слишком мал и не может еще ничего понимать. Но ничего не изменилось и потом, когда девочка стала подрастать – вот в чем была главная незадача. И после этого все грустнее становились глаза и речи княгини, она понимала, что у старшей своей дочери не найдет тепла и участия. С этим надо было смириться и не показывать виду. А тогда она поняла, что для того, чтобы все изменилось, надо родить еще одного ребенка, и воспитывать его надо будет по – другому, если она хочет добиться чего-то. А Елизавета останется дочерью своего отца.

Тогда она и появилась в покоях князя сама. Он был немного удивлен,, но обнял ее, упрекая себя за то, что в последнее время все меньше внимания уделяет своей жене, а ведь мать просила его об обратном. Это было его ошибкой, и хорошо, что она не особенно его за это упрекала. В ту ночь он был нежен, потому что хотел загладить свою вину. Ярослав хорошо помнил, с какой страстью относился к его матери отец, ему вовсе не хотелось настолько зависеть от чужой женщины, другое дело – дочь. И ему вовсе не хотелось, чтобы она вышла замуж за короля и уехала от него далеко, но разве у него был выбор? И он утешал себя тем, что это будет самый лучший король в мире.

– Ребенок не признает княгини, – говорила нянька, когда Ярослав неожиданно спросил о матери.

– Сама княгиня в том виновата, она так много времени проводит вне дома, что же в том удивительного, – оборвал ее Ярослав, он всегда и во всем готов был оправдать свою ненаглядную дочь.

А потом он думал о том, что она только княгиня, и ею останется до самой смерти, а о детях будут заботиться служанки, и не бывает в этом мире по-другому. Он думал о том, что сам научит Елизавету языкам, и в седле держаться она будет не хуже матери своей. Отправляясь в суровые края, она не может ощущать себя слабой и незащищенной. И странно было, что так он думал о любимой дочери. Наверное, если бы они узнали, что творится в душе того, кого сначала в шутку, а потом всерьез называли Мудрым, то они ничего не поняли бы.

№№№№№

Всегда и везде, сколько бы людей ее не окружало, Елизавета всегда выбирала отца своего. И мир для нее делился на князя Ярослава и всех остальных людей. И ладно, Рогнеда была в чужом мире, но она то с самого начала среди своих оставалась. Она могла капризничать, помыкать всеми, кто под руку попадался, и знала с самого начала, что над всеми имеет полную власть, потому что отец ей ни в чем не откажет, и накажет любого, кто посмеет обидеть ее. Он баловал ее невероятно, и только иногда, когда ее требования превосходили все разумные границы, в его голосе появлялись суровые нотки, и она отступала. Она знала, насколько он ее любит, и если готов отказать, то видно это и на самом деле отвратительно. И немного знали, каким стальным бывает характер у казавшегося мягким и добрым князя. Она усвоила, что если его не злить, то уговорами и ласками модно достичь всего, чего угодно. И маленькая плутовка с самого начала постигла странную науку правления сильными мира сего.

А служанка, которая случайно слышала разговор, потом отправилась к старухе:

– И все у князей наших не как у людей, – усмехнулась она, – он ее не особенно любит, а ей хоть бы что, зато от свиты своей она никак отстать не может, – говорила та о княгине. Воевода любит ее и страдает, но она и не смотрит в его сторону. А ведь вместе могли быть счастливы, но разве она позволит себе поменять любимого воеводу на нелюбимого князя – да ни за что на свете.