Цитаты из книги «Нацисты. Предостережение истории»

ющий армейской группой Гитлер подчинялся Гитлеру как командующему армией, который в свой черед подчинялся Гитлеру как Верховному главнокомандующему вооруженными силами Германии и вождю государства… Однако, этого показалось недостаточно. 22 сентября Гитлер заменил Гальдера на посту начальника штаба Верховного командования сухопутных войск вермахта Куртом Цейтцлером, который славился особо льстивой преданностью фюреру. В то время как Сталин учился прислушиваться к суждению своих генералов, Гитлер создавал никчемную военную структуру, которая делала невозможной любую личную инициативу, в которой все военачальники отчетливо представляли себе судьбу каждого, кто осмелится критиковать всезнающего фюрера.

В начале сентября приключился новый взрыв ярости, поскольку группа армий «А», возглавляемая фельдмаршалом Листом, якобы замедлила наступление на Кавказе. Йодль, начальник Штаба оперативного руководства Верховного командования вермахта, взял сторону фельдмаршала Листа, ссылаясь на то, что Лист всего лишь выполнял предыдущие распоряжения фюрера. Гитлер взбесился от злости. Листа сняли с должности, а 9 сентября Гитлер взял на себя командование группой армий «А», которая находилась тогда в тысяче шестистах километрах от Генштаба. Возникло неслыханное организационное строение: команду

Предмостные укрепления и прочие стратегически важные позиции всячески удерживались, их яростно обороняли, покуда угроза окружения не делалась чересчур велика. Иоахим Штемпель «попробовали на вкус» новую хитроумную тактику Красной Армии, переправившись через Дон и повстречав дотоле невиданные оборонительные позиции. «Там мы понесли огромные потери, – вспоминает он. – За каждым холмом, за каждой возвышенностью, в глубоких окопах скрывались танки Т-34. На виду оставались только орудийные стволы, а когда они открыли огонь, мы даже не поняли, откуда стреляют и как. Но самым страшным были русские дивизии огнеметчиков: при сорокаградусной температуре воздуха они поджигали все, что вообще способно гореть. Мы получали наистрашнейшие ранения и ожоги… Чем ближе подходили к Сталинграду, тем ожесточеннее становилось сопротивление советских войск».

осуществляла стратегическое отступление, хотя многим солдатам казалось, будто повторяется история 1941 года. Но на этот раз немцам ни разу не удалось окружить советские войска. А оборонительная тактика согласно правилу «бей и беги», обескровливала немецкое наступление. «Если нам удавалось догнать русских днем, – вспоминает Герхард Мюнх, служивший в группе армий “Б”, – то ночью они отступали дальше. Именно тогда я впервые услышал фразу “русские берут измором”, то есть заманивают нас вглубь своих территорий, чтобы усложнить наше тыловое обеспечение». Полковой командир Мюнха поделился с ним своими сомнениями касательно успеха мероприятия еще в ходе наступления на Сталинград. «После Харькова он был настроен весьма скептически, говорил: “Какие бескрайние просторы – и что нам делать с ними?” Мы никак не могли настичь противника, и тогда командир сказал: за русских воюет сама их земля».

Тем летом Анатолий Мережко был заместителем командира роты курсантов (его военно-пехотное училище было преобразовано в курсантский полк). Изо дня в день повторялось одно и то же: «Обычно немцы атаковали дважды, а затем выжидали, пока подтянутся основные силы, и наносили сокрушительный удар на следующее утро. Когда наступал вечер, боевые действия прекращались. Но к нашим флангам высылали мотоциклистов, которые пускали сигнальные ракеты – просто для того, чтобы мы решили, будто нас окружают. Немцы все делали по расписанию: на рассвете обычно появлялись разведывательные самолеты, за ними бомбардировщики.

Это было заметной переменой к лучшему: Сталин ясно дал понять, что способен учиться на прежних ошибках и прислушиваться к своим генералам. Упорядоченное отступление с боем дозволило бы избежать весьма схожих меж собой весеннего разгрома под Харьковом и прошлогоднего под Киевом и Вязьмой.

лишь на участь самого Кантовского. Мы спросили его: не раскаивался ли он в том, что сочинил листовку? «Нет, ни разу, – отвечает он. – У нас тогда не было другой возможности высказаться. Это только укрепило мой характер». Кантовский умолкает, пытаясь подобрать правильные слова, чтобы выразить свои чувства. И заканчивает: «Не раскаивался, ибо иначе перестал бы себя уважать». Война богата историями страданий, которых ничем не оправдать, но в нашей памяти рассказ Владимира Кантовского, человека, который готов был умереть не столько за свою страну, сколько за свое достоинство, занял особое место.

пять советских танков, двигавшихся вослед пехоте, были быстро подбиты. Вдруг Кантовский почувствовал, как пули прошили его руку и плечо: «Меня ранили, потекла кровь. Чтобы помиловали, надлежало получить тяжелое ранение – да как же понять, насколько серьезно ты пострадал? Покуда не убедился, что ранен тяжело, я не решался обратиться за первой помощью. Двигаться почти не мог – рукой нельзя было шевельнуть. Пополз на спине».

На передовой Кантовский познакомился с другими бойцами своего батальона: «Из них я был единственным политзаключенным – обычно в штрафбаты отправляли тех, кого осудили за малозначительные преступления, например, опоздания на работу, что в то время каралось уголовной ответственностью. Если вы опаздывали более, чем на двадцать одну минуту, вас приговаривали к тюремному заключению сроком в один год, впрочем, вместо этого вы могли отправиться служить в штрафбат. Если вы что-нибудь украли или нагрубили кому-то на улице – вас также ждал тюремный срок или штрафбат»

Сразу после начала войны в квартиру Кантовского явились сотрудники НКВД и арестовали его, а к июлю переправили в Омскую тюрьму, где он провел несколько следующих месяцев. «Об Омской тюрьме надо романы писать да поэмы слагать, – рассказывает он. – Представьте камеру на девять коек. Нас туда втискивали по пятьдесят-шестьдесят человек, мы спали на нарах, под нарами, между нарами и в главном проходе. Дважды в день нас выпускали из камеры в туалет, а каждые две недели водили в баню. А прогулок по тюремному двору не разрешали; вообще никогда не выводили на свежий воздух».