У тебя снег на ресницах. – Кент проводит пальцем по моим векам и переносице, и я вздрагиваю. – И в волосах.
Порхающая рука, прикосновение пальцев, ладонь на моей шее. Вот он, рай.
– Кент!
Я обхватываю пальцами воротник его рубашки. Как бы близко он ни стоял, это недостаточно близко.
– Бывает, что ты боишься спать? Боишься того, что ждет впереди?
Он печально улыбается, и я готова поклясться: он знает.
– Иногда я боюсь того, что оставляю позади, – отвечает он.
Мы снова целуемся; наши губы и тела движутся так плавно, что мы будто не целуемся, а только думаем о поцелуях, думаем о дыхании; все правильно, естественно, неосознанно и расслабленно, ощущение не старания, но полной непринужденности, свободы, и в этот миг свершается невообразимое и невозможное: время замирает. Время и пространство отступают и уносятся прочь, подобно вечно расширяющейся Вселенной, оставляя только темноту и нас двоих на краю, темноту, дыхание и прикосновение.