Учитывая то, что мой шестой год обучения в Губкинском институте был посвящён углублённому изучению французского языка с техническим уклоном и что я работал во ВНИИБТ, мне было предложено поехать поработать в Алжир на буровой контракт с государственной нефтяной компанией СОНАТРАК, где я приобрёл свой первый опыт международной работы. Мы бурили нефтяные скважины для алжирцев в пустыне Сахара с применением наших отечественных буровых установок, которые изготавливались в Волгограде на заводе «Баррикады» в экспортном тропическом исполнении. Эти совершенно новые установки мы монтировали с самого нуля непосредственно из заводской упаковки. Внешне, они практически ничем не отличались от импортных, которые мне довелось впервые увидеть в алжирской Сахаре, среди песчанных барханов и изнуряющей жары. Именно там, шло негласное соревнование между разными странами, чьё буровое оборудование лучше. Параллельно с нами работали румыны, итальянцы, французы и конечно же американцы. По отзывам алжирских руководителей наше оборудование было ничуть не хуже американского, но по сравнению с ними, наши станки были доукомплектованы именно американским оборудованием, в частности пультом бурильщика и превенторным хозяйством, которое было неотъемлемым условием бурения в тех местах, где очень часто происходили выбросы нефти из-за очень высоких давлений во вскрываемых пластах, очень часто заканчивавшиеся нефтегазовым фонтаном и самопроизвольным его возгоранием. Также всё внутрискважинное оборудование, применяемое для оснастки обсадной колонны, приспособления для цементирования обсадных колонн и буровые долота были сплошь американскими. Здесь трудно что то возразить, американцы были и остаются лидерами нефтяного машиностроения. Промыслово геофизические исследования и тампонаж скважин также выполняла американская компания «Шлюмберже», признанный лидер этих видов работ во всём мире и по сей день.
Наша задача была не только пробурить как можно больше скважин, но и обучить местный персонал работе на нашей технике. Предполагалось, что со временем, этот наш станок мы полностью передадим алжирским специалистам под их управление. Всего по контракту работало 8 наших буровых бригад. Надо отдать должное местному буровому персоналу, эти молодые ребята достаточно быстро обучались. Единственную трудность мы испытывали лишь в религиозный праздник Рамадан, когда они днём не ели по религиозным законам и ходили по жаре сонные как мухи, но бурение скважин это непрерывный процесс и буровая установка работает 24 часа в сутки.
Командировка в Алжир протянулась 3 года и я ничуть не жалею что провёл в этой африканской стране свои лучшие молодые годы. Опыт, каторый я там получил, оказался бесценным и дал мне возможность почти на всё смотреть другими глазами. Многое можно познать только в сравнении, а именно этих возможностей, у меня там было предостаточно. Прежде всего я понял, что я представлял действительно мощнейшую державу мира, которая была лидером по оказанию помощи всему африканскому континенту, но в то же время я стал понимать, что наше присутствие там организовано не совсем верно. Мы считали, что мы приехали обучать местное коренное население и чуть ли не бесплатно поставляли им уникальное оборудование, которого самим не хватало. Советский Союз построил в Алжире мощную разветвлённую систему высшего и среднего профессианального образования, да и у нас в Москве училось много алжирцев. По идее все они должны были стать не только нашими проводниками, но и поддержкой нашего присутствия в этой стране. Однако простые алжирцы считали совсем наоборот, что мы приехали им не помогать, а всего лишь зарабатывать у них в стране деньги, и вовсе никакой дружбой народов и не попахивало. Политическая пропаганда нас просто вводила в заблуждение. Да, относились к нам не плохо, но не более того. Видимо то же самое происходило и в других африканских странах, поэтому не удивительно, что в настоящее время Россия потеряла на Африканском континенте всё своё былое огромное влияние.
Кстати о деньгах, то есть о зарплатах. Алжирцы народ наблюдательный, а наши специалисты бывают зачастую болтливы. Так вот те, кого мы обучали, нам в открытую заявляли, что же Вы стоите так дёшево. Американский буровой мастер получал по частному персональному контракту 10000 долларов в месяц, а наш всего лишь 500. Вот эта огромная двадцатикратная разницы в зарплате для них была показательной, и они об этом были прекрасно осведомлены. Наши попытки объяснить им, что мы приехали им помогать развивать национальную экономику и оказывать техническое содействие, вызывали с их стороны только саркостический смех. Видимо как себя оценишь, так тебя и полюбят. Везде уважают силу, а там прежде всего, и наша сила была только в военной поддержке их страны. Остальное, даже очень хорошее, всё быстро забывается, так устроен их менталитет.
Могли бы мы как нефтяная держава работать в Алжире на коммерческих, как американцы, условиях? Безусловно могли, и заслужили бы гораздо большее уважение, а наша страна получала бы от них по взаимо рассчётам твёрдую валюту, а не вино солнцедар, многим известное как предмет язвительных насмешек. Говорили, что это вино перевозили в СССР не в бутылках, и даже не в бочках, а наливом в танкерах виновозах. И что в этом случае до нас доходило? Вот именно то, что Вы подумали, и Вы правильно сами ответили на этот вопрос.
Вы наверное хорошо знаете чем закончилась для СССР и России вся алжирская эпопея? Контракты все были закрыты. Из-за разгула терроризма все коммерческие и технические отношения были прерваны, попытка хоть каким то образом погасить их долги перед нашей страной практически провалилась и в итоге щедрая Россия списала им под ноль все старые долги. В то же время России, старых советских долгов никто не простил, ни одна страна мира, и мы продолжаем их добросовестно выплачивать.
Как коротко можно было бы охарактеризовать бывший Миннефтепром СССР. Безусловно это кладезь мозгов и ходячих энциклопедий. Например, у нас в Главтранснефти работал специалист средних лет, который наизусть знал каждую задвижку на всех магистральных нефтепроводах СССР. Или вот, был геолог, который также по памяти мог выдать, не заглядывая в справочники, описание, в том чиле в цифрах, каждого нефтяного месторождения СССР. А почему они всё это знали? Да потому, что примерно в таком же ритме и в таком же стиле работали сотрудники всех управлений. В министерстве не было случайных людей, а тем более каких то блатных недоучек. На входе в это здание на набережной Мориса Тореза (ныне Софийская набережная) стоял мощный кадровый фильтр, со стороны людей туда просто не брали. Чтобы туда попасть, каждый должен был пройти производственную школу и уже преодолеть несколько карьерных ступеней. Все специалисты Миннефтепрома СССР умели работать самостоятельно, а при необходимости создавались временные рабочий коллективы из представителей разных управлений и проводился мозговой штурм для решения поставленной задачи. Каждый был готов быть вызванным в любую минуту к руководству вплоть до Министра по блоку вопросов, которые находилиь в его компетенции. Отказы от выполнения поручений не допускались и не принимались, всё исполнялось безприкословно.
Работать было интересно, но крайне ответственно. Промахи не прощались. Иногда применялись показательные разносы на коллегиях, в назидание другим. Но за всю мою бытность за служебное несоответствие было изгнано из Министерства не боле 2–3 специалистов. Но при этом, их из системы в целом не увольняли, а переводили работать на переферию.
В то же время в Министерстве замечали и поощряли наиболее квалифицированных и исполнительных специалистов и продвигали их вверх по служебной лестнице. Системы премий, или каких либо материальных поощрений не существовало. Все, кто попал сюда, считали за честь работать в руководящем звене отрасли.
Начало перестройки меня застало в центральном аппарате Миннефтепрома СССР. К тому времени я уже проработал на Софийской набережной более 10 лет и приобрёл значительный опыт аппаратной работы. Переход в коллектив высокопрофессиональных нефтянников всей страны из института буровой техники ВНИИБТ, мне дался достаточно тяжело. Если в институте я был в основном связан с чертежами, лабораторными и промысловыми испытаниями новых образцов буровой техники, то работа в Министерстве в основном строилась на контактировании с многочисленным количеством нефтяных предприятий по всей стране, и прежде всего с их руководителями. У меня не было ни одной свободной минуты. Мне приходилось переучиваться на ходу, познавать всё новые и новые нефтяные дисциплины, потому что география контактов была самая разнообразная, вплоть до экзотических, например с Институтом микробилогии Академии наук СССР по вопросам микробилогического воздействия на углеводородные залежи с целью повышения нефтеотдачи пластов.
Коллектив Министерства был не многочисленным, чуть более одной тысячи человек, включая, аппарат Главтранснефти, который был всего лишь его составной частью, и мы все хорошо друг друга знали. Доступ в кабинет любого чиновника всегда был свободным и все вопросы решались предельно оперативно. Стиль работы всех сотрудников центрального аппарата был заложен в 60-е годы ещё Министром Шашиным В. Д. и безоговорочно соблюдался. У нас был минимум бюрократии. Не большим коллективом Министерство управляло нефтяной индустрией всего СССР и успешно справлялось с поставленными задачами. Мне не понятны причины непомерной раздутости штатов штаб квартир современных российских нефтяных компаний, ведь оффисный планктон как в то советское время ничего не производил, так и тем более сейчас ни чего не производит. Без него конечно не обойтись, но бюрократическая прослойка многочисленных категорий белых воротничков возрасла в десятки раз. Советскую систему критиковали за её перегруженность административными работниками, а что в итоге было пораждено, ещё гораздо более худшее её подобие.
Я ничуть не хотел бы анализировать глубинные причины развала СССР и нефтяной промышленности в частности, на этот счёт уже есть и наверное ещё будут аналитические исследования профессионалов. Я лишь постараюсь Вам изложить то, что мне пришлось пережить лично и что сопутствовало формированию моих взглядов.
К концу 80-х годов производственные объединения Министерства начало лихорадить из-за снабженческих перебоев с поставками самых разнообразных видов оборудования, труб нефтяного сортамента и материалов. Повсеместно началась кадровая чехарда со сменой руководителей, это не обошло стороной и нашего Министра. В короткие сроки почему то были сменены, один за другим, сразу три наших Министра. На местах, то есть в небольших нефтяных городах, как и по всей стране в целом, стал нарастать дифицит продовольственных товаров и ширпотреба. Деньги начали катострофически обесцениваться. Страна шла в разнос. Социальная напряженность повсеместно с каждым днём нарастала. Нефтянники начали создавать забастовочные комитеты и выдвигать центральной власти очень жёсткие требования, вплоть до остановки производств и перекрытия нефтяных задвижек. Это было очень тревожное время.
Мне по долгу службы пришлось участвовать в работе забастовочной комиссии, которую со стороны Правительства СССР, возглавляли одновременно два Министра – Филимонов Л. И. и Черномырдин В. С., а со стороны предприятий нефтяной и газовой промышленности – профсоюзы. На заседаниях дебаты были не лицеприятными и крайне накалёнными. Требование бастующих было ультимативным: – Нам там в Сибире есть нечего, купите нам мясо, мы уже давно его даже в глаза не видели! Где валюта, которую получает государство за добытые нами нефть и газ? Почему голодают наши дети и жёны?
Ситуация была практически не разрешимой. Видимо там, на самом верху, настолько всё прогнило и дебит с кредитом уже давно не срастался, что на мой взгляд в тот момент Правительство просто струсило перед собственным народом и самоустранилось от исполнения своих прямых обязанностей. Мы все нефтянники всегда были как одна семья, все кто работал в Москве в Министерстве все мы произросли от туда с переферии, из тех коллективов, представители которых сегодня сидели с нами вроде бы как за одним столом, но смотрели на нас как на своих заклятых врагов. Кто нас тогда столкнул лбами, было ли это стечением обстоятельств или чьим то преднамеренным действием, мне до сих пор не понятно. У бастующих был отработан посыл в нашу сторону: – если Вы тут в Москве не сможете удовлетворить наши требования, то знайте, мы умеем добывать нефть и самостоятельно научимся также её продавать. В итоге, этим и закончилось, и эти люди были тысячу раз правы. Они научились продавать нефть самостоятельно. Но в тот момент, это был первый сигнал развала отрасли, её децентрализации. Это была крайне суровая школа, но её пришлось пройти нам всем.
Вторым негативным сигналом, который прозвучал практически одновременно с первым, было решение ЦК КПСС и Совета Министров СССР разрешить создавать совместные предприятия по добычи нефти и газа с участием иностранных компаний. Нам был роздан текст этого Постановления и мы его внимательно изучали чуть ли не под микроскопом, пытаясь понять чем это вызвано. Кто то радовался его появлению, а кто то негодовал. Отечественные нефтянники в тот отрезок времени сами работали в десятке зарубежных стран и к тому же к моменту выхода этого документа мы развернули крупномасштабный объём буровых работ в Южном Йемене, готовились к выходу в Алжир по дыбыче нефти на концессионных участках по принципу «Продакшн Шерринг». Сама отрасль была достаточно развитой, и кто придумал пустить в святая святых иностранцев? К слову, ныне, не мы работаем на основе «Продакшн Шерринг» за границей, а иностранцы работают у нас в России на трёх очень значимых объектах. А это удел стран третьего мира, находящихся в самой ранней стадии развития.
Так вот, чтобы хоть как то начать исполнение данного Постановления, Первый заместитель Министра Филановский В. Ю. собрал у себя совещание, на которое пригласил всех заместителей Министра и начальников ведущих управлений. Всего присутствовало порядка 20 человек, в том числе и мне довелось участвовать в том совещании. Филановский В. Ю. не формально считался первым лицом в Министерстве, так как обладал среди всех работников наибольшим опытом и авторитетом. Он открыто нам заявил, что от Министерства требуют на самый верх хоть каких либо предложений и мы не имеем права отмалчиваться, это необходимо для укрепления международного имеджа страны и получения зарубежных кредитов, в которых, в тот период, крайне нуждался СССР для залатывания дыр в экономике.
– Мы сегодня должны разойтись с выработанными предложениями. – Сказал он всем присутствующим.
Матёрые нефтянники, многие из которых уже были убилённые сединой, которые прошли огни и воды, сидели перед ним в глубочайшем раздумье. Они и представить себе не могли, что бы вместо нас, в нашей стране, не понятно для каких целей, кто то будет добывать нефть. Для них это был нонсенс. Тем не менее, что то нужно было делать. В итоге, лучше ничего придумать не смогли, как отдать на растерзание иностранцам уникальное Тенгизское месторождение в Западном Казахстане, так как высокий процент содержания сероводорода и углекислого газа в нефти данного месторождения, тормозил начало его разработки из-за отсутствия на тот момент отечественного опыта работ в условиях крайне агрессивной среды.
В Министерство потянулись зарубежные варяги, в том числе и крупные нефтяные компании, и американские сенаторы, и финансисты из крупнейших мировых банков и просто авантюристы всех мастей. Ради справедливости стоит отметить, что многие из них приезжали с очень разумными предложениями и уезжали от нас крайне воодушевлёнными. Страна действительно стала постепенно приоткрываться для мирового сообщества, появилась новая живая струя идей, отражавшая их взгляд со стороны. И мы тоже все начинали постепенно ощущать изменения происходящие в нас самих. Это вышеупомянутое Постановление с одной стороны действительно ломало старые стереотипы международных отношений, но с другой стороны мы запускали в свой огород такую неведомую нам силу, которая приведёт в конце концов не только к перестройке всех организационных и правовых основ нефтяного производства, но самое страшное, разрушит отечественное нефтяное машиностроение.
О проекте
О подписке