Стихи были написаны кровью, но у редактора она оказалась другой группы.
Борис Крутиер.
Это конечно же шутка, но сами знаете, что в каждой шутке есть доля правды, и чем больше я читаю книг, изданных в наше время, тем больше я понимаю, что зачастую у редакторов не просто другая группа крови, у них понимание литературного процесса и издательского дела находится совсем в иной плоскости, то есть вне литературы и творчества, назовем условно это измерение – равнодушие. Так вот, Лидия Корнеевна написала книгу о неравнодушии, рассматривая профессию редактора с разных ракурсов, раскрывая творческий потенциал профессии и переводя ее в ранг сотворчества и искусства. Ну, конечно же, её видение редакторского дела слишком идеалистично, слишком совершенно, слишком требовательно – всё слишком. Но разве не в одержимости профессией (в хорошем смысле этого слова – в преданности своему делу) лежит творческий успех всего коллектива? Чуковская не зря на протяжении всей книги приводит в пример Станиславского и его преданность театру, преданность своему делу и совершенствование этого самого дела. Наш Художественный театр отличается от многих других театров тем, что в нем спектакль начинается с момента входа в здание театра (К.С.Станиславский). Театр Станиславского - это единый организм (от гардеробщицы до директора), который существует, живет ради искусства, ради постановки, ради того, чтобы донести до зрителя текст пьесы, подарить несколько часов удовольствия, рассмешить или заставить плакать. Все подчинено искусству. Именно о таком едином организме или оркестре говорит и Чуковская, когда сравнивает издательство с театром: редакторы, художники, корректоры, директор – все должны действовать вместе, когда начинается работа с новой рукописью, когда стартует процесс издания книги, когда автор отдает свой текст редактору. И вот тут начинается настоящее творчество редактора, который, как хороший слушатель, должен улавливать фальшивые ноты, слышать своеобразие языка и стиля автора, разглядеть в сыром тексте молодого автора задатки таланта, увидеть бриллианты оригинального и нового автора, увидеть ошибки у маститых писателей. Это сложная и творческая работа – помогать автору находить нужные слова, фразы для того, чтобы текст ожил и заиграл яркими эмоциональными красками, или, наоборот, приглушить эмоцию, чтобы в беспощадном и рубленом ритме читатель захлебнулся своими собственными эмоциями. Но для этого редактор должен быть увлечен искусством, увлечен литературой, да и не только редактор – вся издательская группа должна быть немного сумасшедшей и повернутой на своем деле. Только тогда возможно появление настоящих бриллиантов в литературе, да просто хороших и качественных текстов.
Идеализм, правда?
Ну кому в наше время такое надо? Кто будет отдавать себя всего работе, когда нужно прийти в 10.00 и уйти в 18.00, отсидев положенное время, проболтав о жизни, кошках, мужьях, спорте, напившись кофе и чаю, а после работы забежав в магазины, спешить домой. Тогда давайте не будем сетовать на то, что издательское дело, мягко говоря, находится в плачевном состоянии, что не пишутся вступительные статьи, что забыта такая вещь, как комментарии, что опечатки встречаются практически на каждой странице, что текст оказывается не вычитан, что стилистические ляпы украшают текст больше, чем дельные мысли, что сами тексты стали просты и безыскусны – это тот случай, когда простота хуже воровства, а не простота и лаконичность пушкинского или лермонтовского текстов.
Чуковская пишет и о таких редакторах, которые отбывают свою повинность в редакциях, а к текстам, уникальным текстам авторов, подходят со школьными правилами грамматики и стилистики, вымарывая сложные исконно русские слова, упрощают явления – ну негоже в тексте писать грубые слова: высморкался, дурак, забулдыга, - потому что это плохо повлияет на умы читателей и на их эстетические взгляды. Чудовищное ханжество описывает Чуковская, когда пишет о том, как редакторы вымарывали места, в которых упоминалось, что герой или героиня страдают из-за смерти близкого человека, из-за болезни или еще из-за каких-то неурядиц. Советский человек не должен читать о страданиях – у нас солнечная и прекрасная страна, которая идет к светлому будущему. Обнять и плакать. Вот такие горе-редакторы вполне могут загубить авторский текст, убирая из него диалектизмы, особые придумки автора, расставляя знаки препинания по школьным правилам грамматики и не советуясь с автором, переписывать куски текста, а потом отдать книгу корректору и забыть о творческом процессе создания печатного варианта книги, а корректор – у него группа крови отличная и от редакторской, и от авторской, - начинает собственную правку и текст утрачивает оригинальность и живость.
Ну, например, как вам вот такое объяснение в любви: Вы не допустили меня к себе, как наша полупустыня вчера не допустила воду (Ф.Панферов''Раздумье''). Или вот такой текст: Главное в ходе воспитания состоит в том, чтобы вызвать в воспитуемом ответную волну собственных усилий; а как вам вот такой текст из литературоведческой книги: Даже наличие ряда благоприятствующих обстоятельств не всегда обеспечивает создание произведения высокой художественности – после этого перла я поняла почему некоторые учебники просто невозможно читать - от обилия канцеляризмов и общих выражений, это просто какой-то набор слов, лишенных всякого смысла и уж, тем более, не помогающих разобраться в предмете. Именно против такого сухого, безэмоционального и канцелярского языка выступает Лидия Корнеевна. Против общих мест в художественном тексте, которые лишают героев индивидуальности, да и просто звучат пошло: ''радость заполнила все существо девушки'', ''на его лице заиграла недоверчивая счастливая улыбка'' и т.д.
Огромная глава посвящена работе Самуила Маршака на посту редактора детского журнала ''Воробей'', а потом руководил Ленинградской редакцией Детгиза. Маршак любил литературу, великолепно знал мировую литературу, своей одержимостью он заряжал всех вокруг. Это именно Маршак просил художника Чарушина писать тексты к рисункам, это именно Маршак заставил писать Бианки, в литературу привел Пантелеева и многих-многих других. Он прекрасно понимал, что необходимо обращаться к воображению ребенка, к образному мышлению, а не к отвлеченным понятиям, что язык детских книг должен быть простым и ясным: Поднимите язык до простоты, но не опускайтесь до простоты. Тот самый язык пушкинских сказок - сочетание простоты, лаконичности, мысли, фольклора и образности. В журналах Маршака печатались и Евгений Шварц, и Житков, и Даниил Хармс, который, по словам Маршака, великолепно понимал стихи. Он читал стихи так, что чтение становилось лучшей критикой. Все мелкое, негодное делалось в его чтении явным.
Это безусловно идеал редакторского искусства. Но, наверное, стоит к нему стремиться, если мы хотим сохранить традиции нашего собственного издательского процесса, которые в далеком прошлом начали великолепные редакторы: Пушкин и его ''Современник'', которым впоследствии руководили Некрасов и Панаев; Салтыков-Щедрин и Некрасов с ''Отечественными записками''; Короленко и ''Русского богатство'' и многие-многие другие. Это редакторы с большой буквы. Это наша традиция издательства и редактуры.
Единственный минус книги – это чрезмерная идеологичность, что для меня стало большим сюрпризом, зная судьбу Лидии Корнеевны, зная о ее аресте в 1926 году и высылке в Саратов, зная о том, что ее второй муж был расстрелян в 1938 году, а ее саму от ареста спас счастливый случай (или К.Чуковский вовремя отправивший дочь в Крым), я не могла поверить в это бесконечное аппелирование к советскому читателю и рассказ о том, как плохо всем жилось в царское время, хотя тут же приводила в пример именно издания прошлого - ''Современник'', ''Отечественные записки''. Бесконечное цитирование Ленина, как образец стиля и образцового литературного слога, о светлой жизни, которая настала после революции, о том, что нужно развивать идеологическую составляющую советского человека. Хотя тут же уничтожала в пух и прах стандартные идеологические советские тексты. Она пишет о том, что наконец-то стало доступно всем образование, что яркие таланты из народа получили шанс для творчества, для писательского труда, выводы, бесспорно, правильные, но форма в которой эта мысль высказана чудовищно идеологична.
Я понимаю, что этот конформизм нужен был, чтобы книгу выпустили и не обнаружили ничего антисоветского. Но как же больно от одного осознания того, что Чуковская пошла на сделку с собой. А книгу рекомендую всем, не только редакторам или филологам. Главы, посвященные русскому языку, стилистике художественных и научных текстов очень полезны и сегодня, всем, независмо от профессии. Если вас, конечно, не пугает изобилие таких слов, как советский, Ленин и т.д.