Уж вы меня простите, душки, но после статьи Чуковского читать Чарскую без хохота решительно невозможно.
Конечно, как настоящая девачка, я против Чарской ничего не имею. Однако чтение это однозначно нездоровое, и я не уверена, можно ли читать её запоями, как Буссенара или Конан Дойля, и при этом остаться в здравом уме.
Сюжет «Княжны Джаваха» смутил меня вот чем: история героини — это, по сути, путь деградации. В первой части («На Кавказе») перед нами — девочка-джигит, диковатая и лихая, достойная наследница и дочь своей гордой родины. И пусть её родина — декоративный шаблонный Кавказ, где чинары и розовые кусты растут бок о бок на одной и той же равнине. И пусть её подвиги ограничиваются неудачным побегом из дома с запасом лобио, завёрнутым в салфетку, словно кулёк печенек. Всё же здесь в ней, больше похожей на марципановую статуэтку, чем на живую девочку, проглядывает некая сахарная удаль и доблесть.
Всё это для того только, чтобы во второй части («В институте») очутиться в курятнике для благородных пигалиц, обрасти там пухом и перьями, научиться выкудахтывать ласковые прозвища для милых подружек и наивные проклятия для ненавистных учителей. Главный завет, которым обогащается душа девочки к финалу: что бы ни случилось, не ябедничать и брать вину на себя. Главный урок, который она получает: учёба в Петербурге — это вам не джигитовка. Впечатление, в любом случае, осталось именно такое.
Стиль смущает нечеловеческой эмоциональной концентрированностью. В мире ребёнка всё преувеличено до сверхвзрослых размеров, чувства одиннадцатилетней девочки описаны выражениями из дамского романа. Вот вам, например, такой фокус: берём один из эпизодов, вычёркиваем все указания на возраст героини и получаем арию из мыльной оперы. Вуаля:
И, еще раз поцеловав меня, он стремительно направился к выходу. Я видела, как удалялась его статная фигура, как он оглядывался назад, весь бледный, с судорожно подергивающимися губами, и только молча с мольбою протянула к нему руки. Он тоже оглянулся и в ту же минуту был снова подле.
— Нет, я так не уеду! — стоном вырвалось из его груди. — Ну, радость, ну, малюточка, хочешь — едем со мною?
Хочу ли я! Он спрашивал, хочу ли я?.. О, Боже всесильный! Я готова была крикнуть ему, рыдая: «Да, да, возьми меня, возьми отсюда, мой дорогой, мой любимый отец!..»
А ведь это всего-навсего отец привёз дочку в пансион. Если учесть, что до этого она легко и непринуждённо отвадила вдового папу от новой невесты, — тут явно проскакивают искры электрова комплекса.
В остальном с Чуковским трудно поспорить: стиль Чарской — образцовая энциклопедия штампов.
Но всё же, снова включая девачку, признаю: нечто в ней есть. Не зря же её до сих пор переиздают и даже, видимо, читают. Только на обложке новых изданий я бы посоветовала ставить значок: опасайтесь передозировки.