Отзывы на книгу «Маяк на Хийумаа (сборник)»

Очень осенний сборник прозы разных лет. Кто-то верно выбрал компоновку – сначала бесстрастные заметки на полях Самодержца пустыни и Зимней дороги , а потом куда более эмоциональные рассказы о поздней советской действительности (или ранней российской, четкий переход не ощущается).

Юзефович пишет о людях. Пусть эти люди давно мертвы, но они оставили свой след, и он пытается увидеть их не как функции, а как живых людей, горячих и флегматичных, одержимых и просто подхваченных временем. И поневоле видишь, что человек из современности мало чем отличается от колчаковского офицера, по крайней мере по чувствам и намерениям. И не столь уж важно, прав ли автор, важно, что он умеет вдохнуть жизнь в тех людей, от которых, казалось бы, остались только печатные знаки документов, от допросов до газетных заметок.

Тексты о родных героев романов Юзефовича трогают тем, что, выходит, людям не все равно, где-то сидит что-то затаенное, всадники все скачут, тайны все остаются, поведение предков все волнует.

Впечатляет и отрешенность самого автора. Вот он несколько десятилетий пишет об Унгерне и Пепеляеве. Вокруг исчезают и появляются страны, гибнут системы и меняются границы. Люди бегают по площадям с кусками ткани разных цветов и полосатости. А его страсть к своим героям не ослабевает, только подпитывается порой новой находкой, новым обстоятельством.

А потом бесстрастность и увлеченность сменяется куда большей сентиментальностью. Рассказы второй половины сборника, хоть и датированы двухтысячными и даже две тысячи десятыми, они о другом, о той жизни, которая казалась навсегда, пока не кончилась. Сами проблемы, порывы – все это отлетело, утихло, оказалось временным, преходящим. Но все же оставило след, хотя бы в виде этих рассказов, что о поиске американской протекции, что о спорах о Ельцине и Сталине, что о самой советской системе межличностных отношений.

Юзефович грустно шутит в рассказе "Колокольчик" над нашей с вами политикой памяти. Мило, с иронией он описывает муки творческого человека (некоего Каминского, под которым скрывается вполне узнаваемый Василий Каменский), пытавшегося подстроиться под соцзаказ, но не успевшего к моменту смены парадигмы. Вот у него Ермак - представитель русского империализма, порабощающий туземные народы (в духе историка Покровского), а вот - раз - представитель более прогрессивного царского строя, которому мешают османские шпионы (в духе сталинских интерпретаций второй половины 30-х).

Щелкнул, конечно, и рассказ о греческой войне за независимость. Если верить интернету, это вроде бы вариант или кусочек повести об этой войне, подзабытой у нас, оставшейся разве портретами героев той войны на стенах у Собакевича в Мертвых душах . Хотелось бы когда-нибудь прочитать повесть целиком.

Кто-то похвалил, я, недолго думая, закинула книгу к себе в список желаемого, слишком запоздало осознав, что она в значительной своей части повествует о героях Гражданской войны - темы, не представляющей на данный момент для меня большого интереса. Но, пожалуй, хуже чтения не своей темы может быть только составление отзыва о прочитанном...

Сборник получился странной собранности: рассказы, посвященные реальным персонажам и их участию в военных действиях, смешаны с более легкими выдуманными историями о мирном времени и обычных людях; первая группа несет в своих строках года, в ее легковесном товарище хозяйствует, как правило, один день и одна ситуация.

Если разбирать разделы в отдельности, то чтение первого, "исторического", и представило для меня проблему. Автор, историк, здесь непосредственный участник событий, только события эти происходят в настоящем времени - тут и там в его судьбе возникают люди, приходящиеся описанным в книгах автора полковнику Казагранди, барону Унгерну и другим участникам тех далеких военных лет родственниками, почитателями или просто знающими людьми. Своими уточняющими вопросами, сомнениями в верности изложенных в книгах фактов они вносят путаницу в мысли писателя. Верно ли он отразил события из жизни одного? Не исказил ли предание о другом? Да, героев того времени уже не вернуть, уже не переписать давно изданные печатные произведения, но Юзефович думает, рассуждает, ищет правильные ответы. Он готов выбросить на ветер дни, недели, чтобы посетить маяк Хийумаа и послушать уже из уст живущих там истории о нем, готов годами искать информацию и пытаться передать ее ищущим родственникам. В процессе его изысканий на заднем плане для читателя на краткий миг воспроизводятся те события, воскрешая ушедших героев, чтобы показать, какими идеалами они жили и как почили.

Наверное, кощунству подобно заявлять подобное, но мне не удалось проникнуться большей частью написанных историй о военном периоде. Люди, которым автор посвящал свои рассказы, появлялись на страницах в слишком уж сдержанном варианте авторского пересказа - быстро жили и быстро умирали. Это не дало проникнуться, прочувствовать. Пожалуй, единственная история из этого блока, затронувшая мои душевные струны, оказалась о латышском стрелке, которого Юзефович повстречал еще в подростковом возрасте, но мысли о котором не покидают его по настоящее время. И слова подобраны такие трепетные, наверное, самые трепетные за весь сборник...

Полвека назад ко мне явился мертвец, выходец из иного мира. Написанная им строчка осталась со мной, как нитка, выдернутая из его савана. Она обвилась вокруг моего запястья и привязала меня к тому времени, из которого он вышел. Теперь я хочу ее снять, но не тут-то было...

На смену правдивым историям пришли истории вымышленные. Здесь за короткий период нам расскажут и об опасностях на дороге, и о жутких картинках в дверном глазке, и о нестабильности адюльтеров. Свой необычный день в этих рассказах смогут прожить и обычные советские школьники, и светские англичане, и много кто еще. Милые истории, легкие, некоторые посильнее, какие-то, напротив, слабее, но какие-либо выводы извлечь из них мне оказалось очень трудно.

Странное и спорное впечатление. Вроде бы и понравился выдержанный авторский стиль, но многое из написанного оказалось "не моим", поэтому пока не думаю, что вернусь к Л.Юзефовичу в ближайшее время.

Какое прекрасное место,
чтобы прийти сюда однажды ранним утром,
утром ранней осени.

"Маяк на Хийумаа" -  сборник, в который вошло несколько историй, связанных с работой над романом о бароне Унгерне, автобиографическая зарисовка времен ранней юности, рассказы девяностых-нулевых и фрагмент романа "Филэллин". Не читала  "Самодержца пустыни", мне до сих пор трудно на него решиться, есть вещи которые физически больно воспринимать, так было с "Зимней дорогой" после которой некоторое время ощущала себя совершенно разбитой, перенеся, как это часто бывает, недовольство собственной недостаточной адаптивностью на автора.

Потому о Романе Унгерне и теперь знаю примерно ничего - тот кусок из пелевинского "Чапаева и Пустоты", где костер посреди Ничто и разговоры о внутренней Монголии.  Понятно, что когда имеешь представление о предмете, то и рассказ о связанных с ним событиях окажется много интереснее. Но поскольку рассказчик Леонид Юзефович отменный, получить удовольствие от истории встречи в Германии с баронским кланом не помешал мой минус нулевой потенциал.

Как это все-таки странно, современный мир, казалось бы, упразднивший сословные предрассудки, а вот поди ж ты, они существуют. Так а что с маяком? А вот титульный рассказ как раз об этом. О том, как предок баронов Унгерн Отто-Рейнголд-Людвиг заманивал в бурные ночи фальшивыми маяками корабли, которые разбивались о прибрежные скалы, а после с подручными грабил их (помните "Трактир  "Ямайка" Дафны дю Морье?) А после был осужден и сослан в Сибирь. И о том, как непросто бывает выяснить истину. Кем он все-таки был, злодеем или честным человеком, оболганным завистниками? Теперь уж не узнаешь.

"Полковник Казагранди и его внук", "Поздний звонок" и "Убийа" - три следующих рассказа тоже об историях, связанных с событиями и персоналиями романа. Встреча с внуком одного из героев, который заехал к писателю накануне эмиграции в Австралию. Звонок от внука другого человека, упомянутого в романе и неожиданные подробности о нем. История еврейской девушки, спасенной унгерновским офицером от казни, но после отравившейся стрихнином, не в силах жить с воспоминаниями о смерти родных, виновником которой был ее спаситель. Во  мне болезненно отозвалась история побега супругов Ружанских, такое: пусть-пусть-пусть им удастся...

"Солнце спускается за лесом" сентиментальная история о юном студенте, который кормит борщом постучавшегося в дверь реабилитированного латышского стрелка и отдает ему все свои деньги. Во мне нет этого уровня сострадания, невольно прилагаешь ситуацию к себе, и нет, я бы побоялась впустить в дом незнакомого бродягу.  Завершающий сборник "Филэллин" - это такой внутренний монолог моего любимого в романе персонажа, на самом деле, очаровательный.

Три чудесных  рассказа. "Бабочка" о приятельских посиделках двух русских ученых с американским коллегой в лихие девяностые, и о том, как жена хозяина, ушедшего провожать гостей, чувствует чье-то пугающее присутствие за дверью. "Колокольчик", о деревенском доме, который проштрафившийся супруг покупает для семьи как дачу, о детском доме по соседству,об относительности страдания и счастья. Юзефович как-то так умеет, чтобы и смешно, и грустно, и горько, и сладко.

И самая моя большая любовь "Гроза", про лектора, который приходит в школу со всеми этими страшилками "маленький мальчик попал под трамвайчик", ну, вы помните, сами учились, такое всегда в сентябре бывает. Это немыслимо хорошо, печально, безумно смешно. Комедия,  трагедия, фарс - все вместе . Это надо читать.

Первая половина книги — рассказы про отношения автора с героями его документальных романов "Самодержец пустыни" и "Зимняя дорога". Фабула рассказов — истории о том, как автор после выхода книг общался с потомками своих героев.
Когда я прочитал об этом факте в какой-то рецензии, то засомневался, стоит ли покупать данный сборник. Однако книгу все-таки купил, и теперь, по прочтении, чрезвычайно раз этому. Такое ощущение, будто после тонн впустую перемытой породы (это я про купленные мной впрок книги) вдруг нашел огромный золотой самородок.
Оказалось, что книга об отношениях Юзефовича с тенями давно сгинувших Унгерна, Пепеляева и Строда гораздо увлекательней, чем разные современные "детективы" и "триллеры" типа распиаренных пустышек "Тайное место" или "Книга Балтиморов". Закрыть рассказ Юзефовича, не дочитав его, мне было очень сложно. Читал в метро, и, если не успевал прочесть рассказ до своей станции, выходил, отходил в сторонку и дочитывал.
Больше всего поразила интонация автора. Сдержанность, отстраненность, достоинство. Ощущение такое, будто автору известно о жизни что-то такое, что тебе лишь предстоит узнать. И что именно это знание позволяет автору найти ту самую завораживающую тональность и последовательность аккордов для своего повествования и до самого конца рассказа ни разу не сфальшивить. Помнится, герой Довлатова писал о своем замысле:

Несчастная любовь, долги, женитьба, творчество, конфликт с государством. Плюс, как говорил Достоевский – оттенок высшего значения.

Вот у Юзефовича этот самый оттенок присутствует в каждом абзаце.
Вторая часть книги — "Рассказы разных лет". Время действия — начало 90-х. Пересказ этих историй наверняка отобьет желание читать их. В рассказе "Гроза" речь идет о лекции, которую пожилой гаишник читает пятиклассникам. В "Бабочке" два российских ученых выпивают со своим заокеанским коллегой. В "Колокольчике" изменивший жене муж посещает музей местного поэта, о котором в юности писал диссертацию. А на самом деле каждый из этих рассказов является кристаллом, из которого в воображении читателя может вырасти большой многофигурный роман, действие которого растягивается на несколько десятилетий. Такова плотность и качество этих текстов.
После этой книги я подумал о том, как сильно нас меняет возраст и рекламные технологии. В молодости у меня было простое отношение к литературе. Я делил ее на настоящую и ненастояющую. Вот Фолкнер и презиравший его Набоков — настоящие, а, скажем, "Жребий Салема" Стивена Кинга — труха и отстой. Потом меня за эту категоричность стали обзывать снобом, потом появились издательства-монополисты и купленные ими книжные обозреватели, которые научились выдавать за настоящую литературу то, что ею не является. Я потихоньку сдавал позиции и в конце концов начал почитывать модных авторов типа Френч или Диккера. Надеялся, что они меня сильно увлекут, и, соответственно, качественно развлекут. Увы, с большинством разрекламированных бестселлеров эти надежды не оправдывались — даже увлечься не получалось, не говоря уж о каком-либо послевкусии.
Книга Юзефовича напомнила мне о пользе снобизма и категоричности. То есть о том, что не надо тратить время на книги ремесленников, написанные в расчете на продажи и прибыли. Лучше потратить время на то, чтобы найти и прочесть книги, написанные авторами для чего-то (или кого-то) другого.

Первая книга Юзефовича, которую я прочитал. Про Унгерна и Пепеляева – впереди. Но из рассказов первой части сборника понятно, о чем пишет Юзефович в своих главных книгах. О хладе и ужасе жизни перед лицом вечности. О том, что человек песчинка. Но песчинка с собственной волей. И о том, куда заводит человека его воля. Куда заводят обстоятельства или роковой случай. Особенно на перекрестке эпох, когда эту волевую песчинку обдувают сразу два мощных, перекрещивающихся потока и непонятно, куда сдует ее с дороги, на какую обочину, в какой кювет. И это тема не только рассказов из первой части, но и из второй части сборника – рассказов художественных. Девяностые были тоже перекрестком, и кого куда только не посдувало.
 
«Околоунгерновские» рассказы Юзефовича строятся как расследование обстоятельств, которые привели персонажа к его жизненному финалу. Автор показывает процесс своего расследования – в этом соль. Построения автора психологичны, витиеваты, не всегда верны, что обнаруживается порой много лет спустя… Собственно, вот на этом неожиданном развороте выводов и строится драматургия этих рассказов. Очень неожиданные развороты.
 
Художественные рассказы (всего их во второй части сборника четыре) строятся на неожиданной концовке («Бабочка», «Гроза») или неожиданной детали («Колокольчик», «Филэллин»). Но эта неожиданность – не самоцель, а долгожданный, хоть и неожиданный для героя выход из жизненного тупика. Даже в финале «Филэллина» экстравагантное содержимое письма, полученного полковником Фабье на прощание от его временной подруги, явно будет для него, застрявшего на службе у греческих повстанцев, выходом, хотя мы так и не узнаем каким. Но уж точно не тем, которым судьба наградила лорда Байрона. Рассказ «Филэллин» из всех четырех – самый недавний; он совсем другой по фактуре, и это здорово, потому что тот, кто не меняется… тот не меняется.
 
Стиль Юзефовича – сдержанный, без кудряшек, но не сухой, а образный, ёмкий, плотный, упругий. Персонажам автор не дает снисхождения – даже детям. Никакого сюсюканья. Тема Гражданской войны, основная в его творчестве, накладывает отпечаток и на рассказы про жизнь провинциальной советской предпрестроечной интеллигенции: они, эти рассказы среднерусской полосы о совсем других временах, парадоксально продуваются насквозь ветрами монгольской степи и подсвечиваются обреченной безысходностью Белого движения. Все герои у Юзефовича разобщены, отдельны, и любовь их друг к другу скрыта глубоко внутри, не напоказ. Суровый такой стиль. Ну, как в нормальной жизни.
 
Если бы я был писателем, я бы хотел писать как Юзефович.
 
* * *
 
В рассказе «Колокольчик» герой, филолог средних лет с кризисом среднего возраста, рассказывает про кризис жизни поэта-футуриста Каминского. По фамилии легко угадывается прототип – поэт-футурист Василий Каменский. Тоже пермяк, только канва второй половины жизни у него существенно отличается от героя рассказа Юзефовича. Даже интересно, насколько вымышлены эти полжизни Каминского по сравнению с Каменским, а если полностью вымышлены, то почему он в рассказе именно Каминский? Только потому, что в юности летал на первых самолетах?