Внимание!
Событие экстренной важности!
Мы так долго этого ждали!
Я наконец-то определился со своим отношением к творчеству Леонида Андреева!
Барабанная дробь, переходящая в бетховенские четыре удара судьбы...
Не моё это!
Перебор с экспрессией, эпатажем, глубиной страданий, тем и смыслов.
Я люблю деликатность Чехова. Он красноречиво недоговаривает. Такой литературный импрессионизм. Да, да, помню, что я уже писал об этом. Я ещё не достиг мастерства Дмитрия Быкова, повторяющего любимые мысли из лекции в лекцию. И повторился я лишь для того, чтобы развить эту мысль дальше (хотя, казалось бы...). Нравится мне ещё реалистичность Горького, который говорит ровно столько, сколько нужно. Это литературный реализм. Андреев же говорит больше чем нужно, громче чем нужно и ... не совсем то, что нужно. Его трагические мазки не добавляют смысла, а только сгущают краски. Это литературный фовизм. Да, получается ярко, метафорично, атмосферно. Сцена видна даже с балкона (и без бинокля), но я то лежу с книгой на диване. Андреев бросает в дрожь, нагоняет ужас, но назавтра никаких эмоций не остаётся.
Кстати, произведение это увидело свет полностью благодаря Горькому. Во-первых, толчком к написанию повести послужила беседа между писателями об искателях незыблемой веры. Во-вторых, Горький своей поддержкой влил в Андреева силы закончить опостылевшую повесть. И наконец, в-третьих, А.М. способствовал тому, что повесть была издана. Вот уж в ком поистине была незыблемая вера в своих собратьев по перу. И даже если бы Горький не был великим писателем, заслуживающим памятника как литератор, он всё равно заслужил памятник как человек, выведший в свет огромное количество прекрасных авторов и произведений. Или, во времена более поздние, защищавший их. Но оставим этого святого отца русских и советских писателей первой трети двадцатого века и поговорим об отце Василии Фивейском, который был далеко не святым.
Да и о нём ли вообще повесть (она же - рассказ)? В одной из рецензий здесь кто-то обратил внимание на то, что Василиев Фивейских в книге двое. На самом деле их трое - ведь был ещё первый сын, тоже Василий. Он принял мученическую смерть, а второй сын был звероподобным идиотом (я предупредил о спойлере специальным значком. То есть нет, не так. Это же рецензия на Андреева. Я предупредил о спойлере специальным знаком судьбы). Впрочем, второй сын (тот что звероподобный идиот) может быть метафорой на всех сыновей отца Василия - как биологических, так и духовных. На всех заблудших баранов, которых пас этот сомнительный пастырь.
Нет, это я конечно же так мрачно шучу. Несмотря на обилие Василиев, главный герой здесь конечно же поп. Но только кто же он на самом деле? Гордец, возомнивший себя богом или смиреннейший из смертных, твердо верующий, невзирая на все испытания?
Как черный квадрат Малевича горит всеми оттенками черного, так и жизнь о.Василия многослойна в своей черноте. И он бросил вызов всему человечеству, пытаясь дать что-то новое - понимание, жалость, любовь. И он вознесся над людьми, возомнив себя Господом Богом.
Как и во многих других рассказах автора, здесь есть переосмысление религиозного сюжета. Несчастья сыпятся на голову деревенского Иова, а он не ропщет, всё так же упорно молчит и лишь твердит свою мантру
Я верую!
Но кроме этого назойливого мотива ничего в повести не доказывает его веру.
Он не очень чуток к другим, будь то его семья или паства. Перелом наступает для него в сорок лет. В этом возрасте его жизнь только начинается. У него открываются глаза. О.Василий впервые разговаривает с дочерью, впервые понимает, что стоит за смешными грешками своего прихода, впервые прислушивается к своему сердцу, впервые видит в сердцах других.
Поп начинает искать правду. Да где она есть, эта правда? Молиться и просить бога о милости, вот все его советы. От своего бессилия и всеобщей темноты и пустоты отец Василий начинает пестовать в своей душе ожидание большого чуда. Но поскольку чуда не происходит, а несчастья всё нарастают, о. Василий, уже немного помешанный, начинает верить, что он сам способен сотворить чудо.
Но чудес не бывает.
А может быть нет и Бога.
Сломленный, но непобежденный поп умирает, не пережив своего страшного открытия.