Затянутая тугой петлей на шее читателя постмодернистская литания то ли эскапизму, то ли шизофрении, а вернее всего – и тому, и другому. Где-то до середины все шло прекрасно, но в какой-то момент начало проступать и накапливаться раздражение от зыбкости и неопределенности не столько окружающей героя реальности, сколько его собственного характера. На протяжении всего романа Питер Синклер постоянно тонет в зыбучих песках собственной инфантильности, неуверенности, непоследовательности и противоречивости и как Мюнгхаузен пытается вытащить себя за волосы, но без особого успеха. Единственная константа в его жизни – острая и неутолимая потребность собирать чемодан и уходить от женщин, причем обязательно с перспективой возвращения. Возможность уйти, как и память, должна быть непрерывной, а потому герой придумывает себе вторую женщину, чтобы было от кого уходить, возвращаясь к первой, и наоборот. Так и курсирует на круизном лайнере от одной к другой, каждый раз в религиозном экстазе потрясая рукописью и возвещая, что уж сейчас-то пелена спала с очей его, он познал дзен, и теперь все обязательно будет хорошо… Однако быстро выясняется, что и пелена вроде бы спала, да не совсем, и дзен вроде бы познан, но повторенье - мать ученья.
В какой-то момент последствия его действий ложатся на плечи неподъемным бременем, и тут, как говорится, назвался груздем – полезай в кузов. Однако лезть в кузов Питеру совершенно не хочется, он предпочитает отправиться на Архипелаг, где все окружающее меняет полярность, где никчемность превращается в избранность, недостатки одних сменяются достоинствами других, а смерть можно обмануть, пройдя процедуру атаназии. При этом как нельзя кстати память пациента стирается и может быть вылеплена заново по той самой сомнительной рукописи чего-то непонятного, что герой именует своей автобиографией. Причем рукопись эту Питер воспринимает как квинтэссенцию своего «я», как спущенные с небес скрижали, на которых золотыми буквами написаны ответы на любые вопросы, нужно только перечитать ее раз стопицот. Вот только лучше от этого не становится, и удивляться тут нечему. Рукопись Питера напоминает карту сокровищ, вырванную из детской книжки; в поисках этих сокровищ смысла столько же, сколько в поиске содержания в бессодержательном, чем герой и занимается всю книгу, пытаясь разобраться в себе. И вот в финале все наконец-то встает на свои места, но когда пере…