- Скажите, зачем? Вы жалуетесь, вы целыми днями ноете, как вам противно здесь, как вам противна сестра, и все её пакостные штуки, и оказывается, вас тут никто не держит.
Но вы-то, какие же вы ненормальные?
Мир давно уже сошел с ума, иначе зачем бы нормальным – совершенно нормальным, психически здоровым, адекватным людям – годами скрываться за стенами психиатрической лечебницы. Да, здесь так уютно, все по заранее установленному распорядку, здесь нет неожиданностей и можно даже пожалеть себя (и поплакать даже), и никто не осудит. Здесь не будет неприятных неожиданностей (приятных, кстати, тоже, но это уже другой вопрос), здесь все понятно и так привычно. И даже мисс Гнусен (ну и имечко:) такая привычно-родная, как примета (вернее, символ) из того далекого враждебного мира, который оказался там, за толстыми стенами этого дома – этого приюта для людей, у которых не осталось сил (или желания) бороться с миром и обществом, которые боятся его осуждения, которые заранее смирились со своим поражением и приняли его как нечто, само собой разумеющееся. Хотя это не так, совсем не так.
— Хардинг, что это такое? Что случилось?
— Ты имеешь в виду все это?
Макмерфи кивнул.
Хардинг покачал головой:
— Не думаю, что смогу дать тебе ответ. О, я, конечно, в состоянии привести тебе фрейдистские причины, всякие причудливые слова, которые звучат тем убедительнее, чем больше ты их произносишь. Но то, что тебе нужно, — это причина причины, и я не в силах тебе ее объяснить. Да и никто другой, правду сказать. Моя личная причина? Вина. Стыд. Страх. Самоуничижение. Я в самом раннем детстве открыл, что… если быть добрым, то я бы сказал, — отличаюсь от других. Это лучшее слово, более общее, чем какое-нибудь другое. Я позволял себе определенные вещи, которые наше общество считает постыдными. И заболел. Дело было не в вещах, я не думаю, что в них, дело было в ощущении, будто огромный, беспощадный указующий перст общества устремлен на меня — и величественный голос миллионов скандирует: «Стыд. Стыд. Стыд!» Таков образ действия общества по отношению ко всякому, кто от него отличается.
В этот уютный (= затхлый и стоячий) врывается, как свежий ветер, как ураган, этот бунтовщик Макмерфи, чтобы доказать всю пагубность заранее обреченного взгляда на мир. Нет, это неправильно, говорит он этим людям, заложникам своих собственных мыслей, лучше короткая, но яркая жизнь, в которой ты сам отвечаешь за все, чем вот такое безвольное, пусть и долгое, прозябание…
— Я отличаюсь, — сказал Макмерфи. — Но почему со мной ничего такого не случилось? Люди обзывали меня психом то по одному поводу, то по другому, насколько я могу припомнить, но вот посмотри-ка — это не свело меня с ума.
— С ума тебя сводит совсем не это. Я не думаю, что моя причина — единственная. Хотя одно время, пару лет тому назад, в свои лучшие годы, я всерьез полагал, что общественное порицание — единственная сила, которая ведет тебя по дороге к безумию, но ты заставил меня пересмотреть мою теорию. Есть что-то еще, что ведет людей, сильных людей вроде тебя, вниз по этой дороге.
— Да? Не то чтобы я признавал, что иду по этой дороге, но что же это такое — что-то еще?
— Это — мы. — Хардинг описал перед собой рукой мягкий белый круг и повторил: — Мы.
И неслучайно поэтому мне роман Кизи напомнил роман «Планета КА-ПЭКС» (и по сюжету, и по посылу). От нас все зависит в этом мире, рано опускать руки; пока ты можешь помочь хотя бы одному человеку, встретившемуся тебе на пути, значит, ты живешь не зря…
Во все времена обществу было легче объявить непохожих на остальных людей ненормальными, безумными и упечь в психушку (Чацкий, Септимус…да мало ли кто еще). Уникальность, неповторимость, оригинальность – лозунги пока что на бумаге; в жизни отчего-то до сих пор они не в цене и не то что не поощряются, а наказываются даже…Как и способность мыслить, задумываться и размышлять о несовершенствах мира...
- Кажется, вы сегодня задумчивы, мистер Макмерфи.
- А-а, я вообще задумчивый, - отвечает Макмерфи.
Вступить в схватку с Системой, бюрократией, властью (властью большинства причем) – для этого действительно нужна смелость (еще какая), безрассудность, а итог почти всегда предрешен. Оттого и финал такой печальный…
- Мы думали, ты не для того, чтобы выигрывать...
- Выигрывать, елки зеленые, - сказал он, закрыв глаза. - Слыхал? Выигрывать...
В этой игре выиграть невозможно...