Глава 8

– Опять твои выдумки! – мать взмахнула рукой, едва не задев Рианну по щеке. – Полицию вызвала, идиотка!

Она отпрянула, но не от страха – от боли, что вонзалась глубже, чем любой удар. Губы её дрожали, но она не плакала.

– Мне декан звонил! И мать Бени! Мать твою, – родительница шипела, её пальцы впились в собственные локти, будто она удерживала себя от чего-то худшего.

– Он правда… – Рианна открыла рот.

– ЗАМОЛЧИ! – крик пробил воздух, как плеть. – Вечно ты придумываешь!

Гостиная внезапно стала тесной, воздух насыщенным от ненависти. Рианна сжалась, словно пытаясь исчезнуть, но мать не отпускала её взглядом – холодным, оценивающим, будто разглядывала недостойный товар.

– Ты тупо хочешь внимания, – прошипела, губы её искривились в страшной ухмылке. – Как всегда.

Она подошла ближе, её духи – удушливые – обволакивали, как яд.

– Думаешь, кто-то по-настоящему заинтересуется такой, как ты? М? Посмотри на себя? Посмотри!

Она схватила ее за щеку, грубо повернув лицо к зеркалу. Её ногти впивались в кожу, оставляя розовые отметины.

– Никто. Никогда таких как ты не хочет!

Оставалось зажмурится, но мать не отпустила. Вместо этого притянула еще ближе, так что их носы почти соприкоснулись. Губы дрогнули в странной, почти болезненной гримасе. Материнские пальцы вцепились в плечи дочери, тряся её с какой-то истерической силой.

– Он даже смотреть на тебя не может без отвращения! – рычала она, и в голосе у нее вдруг прорвалось что-то лихорадочное, почти ревнивое. – Вечно притираешься к нему, строишь эти свои глупые глазки! Думаешь, я слепая?!

Вдруг всё стало ясно – дрожь в манере, этот дикий блеск в глазах, когда мать говорила об отчиме. Она не просто не верила – завидовала. Завидовала ее проклятью!?

– А эти твои спектакли с полицией… – она задохнулась от ярости, швырнув Рианну в стену. – Хотела, чтобы он пожалел тебя? Чтобы прикоснулся, утешая?

Резко оборвала себя, грудь тяжело вздымалась под слишком открытым платьем. Её пальцы нервно теребили жемчужное ожерелье – подарок "того самого" отчима.

– Я сделаю так, что ты сама попросишься обратно в тот детдом, – шипела она, внезапно обретя ледяное самообладание. – Где тебя никто не хотел. Где ты три года ждала, пока мы сжалимся.

Рианна почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Она не помнила. Это было правдой – той самой, в которую она запрещала себе верить. Мать наслаждалась моментом, наблюдая, как дочь теряется на глазах. Обесценивается в собственных глазах.

Внезапно в коридоре раздались шаги. Мать мгновенно преобразилась – голос стал слащаво-заботливым, руки потянулись "поправить" дочкины волосы:

– Родная, ну что ты так растрепалась? Иди умойся, а то папа…

Она искусно замерла на полуслове, когда в дверях появился отчим. Его взгляд скользнул по Рианне – не равнодушный, и мать тоже заметила.

– Опять истерики? – прозвучал ровно, но уши уловили в нём намёк на что-то ещё. – Надежда, заткни ее!

Мать вскинулась, её лицо искривилось в натянутой улыбке. Она шагнула к нему, прижимаясь к грубой руке, словно метя территорию.

– Она опять наврала в полиции, – прошептала она, но так, чтобы точно услышали. – Нашла себе новое развлечение.

Отчим вздохнул, его пальцы провели по скуле. Он не взглянул на Рианну, но его губы дёрнулись – будто он поймал себя на чём-то.

– Хватит. Обе, – развернулся, его спина выражала усталость. – Мне надоели ваши склоки.

Он провёл языком по зубам, его глаза прилипли к губам дочери – потрескавшимся, слегка приоткрытым от шока. Пальцы лениво потянулись к ширинке, прошлись по выпуклости, поправляя складки брюк с преувеличенной небрежностью.

– Иди в комнату, – велел он. – И закрой за собой дверь.

Мать застыла, её лицо побелело. Она видела – видела, как его пальцы задержались там, где не должны были. Её губы задрожали, но она не посмела заговорить.

Рианна отпрянула, онемела от ужаса. Она чувствовала, знала этот взгляд – горький, липкий, ползущий по её телу, будто он уже раздевал её прямо здесь. Рванулась в детскую, спотыкаясь, но не оборачиваясь. За спиной раздался резкий смех матери – истеричный. Они вновь поругались, и он ушел. Ушел к ее облегчению и не вернулся, когда ложились спать.

Так что она выдохнула, устало раздеваясь, стараясь не задевать больные места на шее, спине, руках. Прикосновения Ричарда тоже горели, словно клеймо, но иначе. Она посмотрелась в зеркало – синяк был заметен, и это пугало.

«Ты мне нужна», – высветилось на экране телефона.

Сообщение пришло полтора часа назад, и она до сих пор не ответила. Пальцы дрожали, когда она разблокировала телефон.

В памяти всплыл сегодняшний день: библиотека, его близость, странные прикосновения, горячая руки под юбкой. А потом – звонок в 911, дрожащий голос, рассказывающий о преследователе. И потом мать дома, снова унижающая, называющая выдумщицей. Но все же это был хороший день. Он не закончился, как вчерашний…

Собираясь спать, она забралась под одеяло, свернувшись калачиком. Мысли кружились в голове, как вихрь:

«Может, он правда мог бы защитить меня? От всего этого кошмара? От родителей, от самой себя…»

Пальцы машинально погладили след на запястье . Это было неправильно, опасно – но почему-то мысль о нем не вызывала того отвращения, которого следовало ожидать.

«Ты мне нужна», – прочитала она снова, словно пытаясь разгадать шифр. Что он имел в виду? Угрозу? Или что-то другое?

Рианна закрыла глаза, но сон не шёл. В темноте комнаты мужской образ казался почти спасительным, почти осязаемым. Странным образом он стал единственным человеком, кто обратил на неё внимание – пусть даже таким способом.

Она набрала ему ответ…

***

Спокойный свет настольной лампы окутывал кабинет тёплым сиянием, отбрасывая мерцающие блики на бокал с джином. За окном ночной город дремал в туманной дымке, а Ричард, расстегнув две верхние пуговицы рубашки, перечитывал сообщение.

«Я не хочу быть твоей игрушкой».

Его пальцы задержались на экране, будто касаясь невидимой кожи сквозь стекло.

– Игрушкой?

Мужские губы сложились в улыбку – соблазнительную, полную обещаний, от которых по спине бегут мурашки. Он сделал глоток, оставляя влажный след на стекле – точь-в-точь как следы его губ на её шее сегодня.

Первые мысли, но разве игрушки не дарят самые лучшие удовольствия?

Его пальцы замерли над клавиатурой – эти слова были резкими, властными, но теперь… Теперь после того, что он сегодня видел в библиотеке: сжатые кулаки, дрожащий подбородок, глаза, слишком яркие для лгуньи. И этот нарочитый, непомерно грязный треп на то, чего никогда не было… О том, какой она никогда не была.

Он стер предыдущий текст, новый написал медленнее – буква за буквой:

«Ты не будешь игрушкой. Потому что игрушки не лгут».

Пауза. Его веки прикрылись на секунду – перед ним снова всплыло её лицо в библиотеке: как она переигрывала, чересчур жёстко выдыхала «я конченная шлюха», будто пытаясь вбить слова и в себя, и в него…

Он почти почувствовал, как она где-то там, в темноте, вздрагивает от этого сообщения. Хорошо. Пусть помнит, что он знает правду.

Через мгновение пришел ответ: «Что ты хочешь на самом деле?»

Его пальцы, только что твёрдо печатавшие сообщение, замерли в нерешительности. Экран телефона осветил лицо, подчеркнув резкие скулы и тень в глазах – ту самую, что появлялась, когда он думал о прибыли.

«Что я хочу?.. Тебя. Только тебя. Твои губы, твой голос, твоё тело, прижатое к моему… Но я не скажу этого. Не сразу».

Он шумно выдохнул, чувствуя, как сердце бьётся чуть быстрее. Палец скользит по экрану, набирая слова с намеренной сдержанностью – но каждый символ будто обжигает.

«Хочу услышать твой голос. Прямо сейчас».

Ещё не успел опустить телефон, как он зазвонил. Губы Ричарда непроизвольно дрогнули – он знал, что она не устоит. Поднос трубку к уху, но молчит. Слушает. Каждый её прерывистый вдох и выдох, каждый шорох.

– Отпусти меня.

Его глаза сузились, уловив меланхоличную ноту в ее голосе – ту, что выдавала больше, чем слова.

– Отпустить? – спросил с опасной мягкостью. – А ты правда этого хочешь?

Она задержала дыхание. Тишина в трубке становится звонкой. Он представил, как она сжимает телефон дрожащими пальцами, как губы слегка приоткрыты… А потом нежный выдох, без малого стон:

– Ты… ты играешь со мной…

Уголок его губ непроизвольно дернулся.

– Может быть. Но разве… – он замолчал, давая словам осесть. – Тебе не нравится эта игра?

Тишина в телефонной трубке перелилась через край, наполняясь лишь едва уловимыми звуками – прерывистым девичьим дыханием, почти неслышным шорохом ткани, будто она сжимала не только телефон. Ричард закрыл глаза, представляя её: слегка приоткрытые губы, взгляд, устремлённый в темноту, пальцы, впивающиеся в собственные бёдра. Ночнушка…

Он тепло прошептал:

– Ты молчишь… – позволил тишине растянуться, зная, что она чувствует каждое несказанное слово. – Но я слышу, как бьётся твоё сердце, – сам непроизвольно сжал телефон крепче. – Оно стучит… так громко. Будто хочет вырваться из груди и прижаться к моей ладони.

Где-то в трубке – едва уловимый выдох, мгновенно подавленный, заставил его улыбнулся, почувствовать, как по спине пробежали мурашки. Он буквально поймал ее волну. Со настроился.

– Хочешь, чтобы я остановился, детка?

Затаённое дыхание, каждый прерывистый вдох – как музыка. Его пальцы сжали телефон, представляя, как её сладкие губы дрожат.

Он вкусно провёл языком по своим, представляя, как она сжимает простыни, пытаясь не выдавать волнение.

– Давай, скажи мне нет. Скажи – и я исчезну.

Тишина в трубке затянулась. Ричард довольный закрыл глаза, наслаждаясь её борьбой. Потом – едва уловимый шёпот:

– Катись к черту…

Его ухмылка стала шире.

Глубокий полумрак кабинета внезапно стал слишком душным. Ричард почувствовал, как его рубашка прилипла к спине, а телефон в руке превратился в раскалённый кирпич. В трубке – едва уловимые, но такие знакомые звуки: шёпот кожи по ткани, прерывистые выдохи, сдавленный стон, который она не смогла подавить…

Его голос сорвался на хриплый шёпот, пальцы судорожно сжали кресло:

– Ты… трогаешь себя… да?..

Молчание.

Только её пронзительно задержанное дыхание – и тихий, влажный звук, от которого у него перехватило воздух. Его свободная рука уже скользила вниз по животу, расстёгивая ремень со щелчком, который прозвучал неприлично громко в тишине кабинета.

Он прикрыл глаза, представляя её – растрёпанные волосы, запрокинутую голову, пальцы, скользящие между дрожащих бёдер… Его голос прозвучал отрывисто, хрипло. почти молитвенно, с каждой секундой теряя остатки контроля:

– Я чувствую тебя… Каждый твой вздох, каждый твой пальчик… – его рука сжалась на себе в такт её дыханию. – Ты представляешь мои руки вместо своих?

В ответ – приглушённый стон, такой тихий, что он едва уловил его в трубке, но этого хватило, чтобы его собственное тело вздрогнуло в предвкушении. Он знал этот звук – она была на грани.

– Кончай, детка… – пальцы ускорились, голос превратился в рычание – Но помни – это всего лишь прелюдия.

Их синхронные звуки слились в трубке – её, сдавленный и сладкий, его, низкий и торжествующий.

Она научилась это делать совсем тихо, давно в детстве, когда обнаружила, что подобные прикосновения очень приятные. Они теплые и ласковые. Но после… них так стыдно. Так не по себе!– Нет. Ты ошибаешься, – приглушенно выдохнула она секунду спустя.

– Нет, детка.

– Теперь мне стыдно…

Тишина в трубке внезапно стала хрупкой, как будто тонкий лёд.

Ричард почувствовал, как его пальцы разжимаются, отпуская себя. Тянутся к салфеткам.

В её голосе – не притворство, а настоящая дрожь, та самая, что остаётся после сладкого падения. Он представил её: сжавшуюся в кровати, прячущую лицо в ладонях, кожу, горящую от стыда…