От туточки и живем… – Бабка руками развела. – К тебе-то и не пущали… не велено, мол… ждать надобно… азарин кажный день захаживал… и кудластенький. Успокаивали, что живая, да толку-то…
– А для остального надобно вас в Акадэмию везти, а туточки лечить неможно… ну и разом возку нашли… шкур там, чтоб не тряско было… и для нас со Станькою… кудлатенький как сказал, что мы сродственники твои, так азарин прям весь обходительный-преобходительный сделался… прям хоть к ране прикладывай… я-то поначалу рожу евоную и видеть не могла спокойне. А после ничего… пообвыклася… славный парень.
ну, азарин разом к вам… сначала тебя едва ль не облизал, после и сродственника свово… и говорит, что, стало быть, живые вы… что перстенек там какой-то, амулетка, вас сберегла, да только не совсем чтоб сберегла… в этом, в физическом плане.
Один перед другим красуются… а как вас увидали на волокушах… от таких словесей я, Зославушка, в жизни не слыхивала. – Бабка помолчала, чтоб добавить: – Жаль, что не записала.
Ну и поехали… старшой-то все винился, что, мол, не больно-то они поспешали… послание от магика пришло, да пока разобралися, то да се… едва не упустили… да что уж тут… поспели, и ладне… а в Новоельне, значится, ждали… мы как из лесочку выползли, матушки мое родные… костры горять, войско цельное стоить, а с того войска конники скачуть наперед друг друга… этот, который рыжий, холера, языкастый…
Станька, та сидела тихенечко, мышка мышкою, глаз поднять не смела, только пальчиком по скатерочке расшитой водила да улыбалася своим мыслям. Она, ряженая на боярскую манеру, в платье шелковое с рукавами отрезными, серебром прихваченными, не походила болей на сиротинушку горькую. Бусы на шее яхонтовые в три рядочка. Заушницы серебряные. Венчик на голове, простенький, а все хороший…
И внове, какою такою милостию?
Ой, как выбралися… поначалу-то вас вовсе схоронить удумали, потому как лежите в кровище, глянуть страшне… не дышите… только кудлатенький грозиться начал, царевым именем, стало быть, и батькою своим… значит, и вправду посадников сын?
Пока я там, значится, валялася при смерти, бабка дом скоренько обжила. Ни дать ни взять – боярыня столбовая. И все-то ее слушают, обращаются с почтением, по батюшке, поклоны бьют, а она только кивает со снисхожденьицем.