Лето Господне

"Почуял сердцем, что придёт, должно прийти то, что радостно опаляет душу..."

"Кажется, так больше не напишут", - думаешь, вглядываясь в электронные странички, погружаясь в непростые судьбы героев. Кто бы из современников в самом деле так вдохновенно, так сладко рассказал бы о томлении души на пути к высокому? Кто бы вообще избрал душу главной героиней своего повествования? Вопрос праздный, больше риторический, ведь никому, кроме Ивана Шмелева, это пока так и не удалось, наверное, все же к счастью.

Заканчивая читать, закрываешь глаза, и перед тобой так явственно встает будто тот описанный автором в книге лик (ах как бы это чудно смотрелось на обложке - отчего бы и не помечтать!) - девушка небесной красоты с невероятной глубины глазами, в которых одновременно нежность, и тоска, и благость, и умиление, и горечь, и предчувствие чего-то страшного, неотвратимого. Портрет совершенно земной женщины и вместе с тем лик святой. Девушка из видений и снов, предсказанная задолго до встречи наяву, с таким красивым именем Анастасия... С живописного портрета и начинается та полная боли и светлой печали история; история любви, которой - увы и ах! - не суждено было никогда воплотиться здесь, на Земле (так, может, воплотится там?..) Не довелось героям испытать такого полноводного счастья, все против них, как обычно, как всегда... До чего же беспощадна русская классика...

Он долгие годы искал если не смысл жизни, то искру, которая бы зажгла огонь в душе, возможность послужить людям, сделать что-то по-настоящему значимое, великое и благое. Не выжигалась искра! Дальние страны, новые люди, ремесло - не находила отчего-то душа творца покоя. Так, какие-то жалкие крохи вдохновения озаряли на краткий миг, неизбежно сменяясь затем горьким разочарованием, но никогда не хватало главного. Было видение, но, как знать, не очередное ли это было искушение, проверка на прочность - много их было? Было желание трудиться на благо других - и трудился, достойно, не посрамив ни отца своего, ни наставников, ни доброго барина, вздумавшего учить талантливого юношу с нежным девичьим лицом живописи в лучших мастерских мира. Долг роздан - народу и барину, - а счастья нет, нет чувства удовлетворения, нет покоя. Вернее, не было, пока не встретил её...

Ангел, сошедший с небес на землю по нелепой ошибке Всевышнего. Печаль в стане, в движениях, в мечтательном взоре, который так и просится на холст. Такие чудеса - скоротечные мгновения закованного совершенства - надо уметь запечатлевать, схватывать, сохранять не только в своей памяти, а щедро делиться с другими, современниками и потомками, гадающими потом, кем и какой была при жизни незнакомка с полотна? Была ли счастлива, любима, желанна? Обрела ли наконец то, что искала? Кем была окружена и о чем мечтала? Радость и скорбь, смешанные словно самой художницей-жизнью на юном лице. И кажется, время остановилась. И где-то там она все еще живая. Закончив позировать застенчивому живописцу, сама так же скромно встанет, поблагодарит, грустно улыбнется, прошелестит тонким черным платьем и уйдет, унося за собой вослед летящий шлейф из надежд и разочарований, из несбывшегося - отмечталось... Ее взгляд скажет ему больше слов, ведь теперь они неразрывно связаны.

А долгожданная искра все же зажжется, чтобы погасить, опалить. Навечно. В ту лучшую жизнь, которая только предстоит...

Крохотная повесть, написанная чистейшим русским языком, небогата на множество сюжетных поворотов и ходов. Она ведь об обыкновенной жизни, о вере, о подлинной красоте - красоте души и дела. О неразрывных ниточках судьбы, связывающих - вопреки всему - родственные души.

Иногда меня всё-таки заносит обратно в русскую классику, по долгу учёбы или из-за угрызений совести, хотя я слишком много прочитала её раньше, чтобы и теперь чувствовать в полной мере её своеобразность и самобытность. Так грустно, что лучшее для тебя уже закрыто или не играет прежними красками.

Возможно, это не касается Шмелёва. Его "Лето Господне" глубоко потрясло меня много лет назад. Я решила открыть что-то более скромного объёма, чтобы убедиться в том, что Шмелёв по-прежнему для меня актуален.

"Неупиваемая чаша" всё же больше повесть, чем рассказ, — охватывается довольно большой промежуток времени. Здесь всё по традиции — композиция а-ля "рассказ в рассказе", проблема тяжёлой крестьянской доли и поиск смысла жизни. Прибавим к этому контраст прошлого и настоящего, в котором байки о барском самодурстве перемешаны с криками "Да давайте пить чай!", а призраки прошлого не больше, чем просто тени в полуразрушенном склепе. Новым для меня стало повествование о самой иконе, о предыстории её создания.

По-другому Шмелёв раскрыл и ключевую проблему творчества. Удивительно, как из простого мальчика Ильи, зажатого и всего боявшегося, в итоге получился настоящий творец. Талант не спрячешь, его видно сразу, несмотря на все ухищрения. И как только понять, кому дан дар с рождения, а кому — нет? Очень удачно, хоть и сжато, показано путешествие Ильи по приказу барина. И Италия, и Турция привлекают свободой как в плане искусства, так и буквально (от крепостного права), но наш художник возвращается в Россию, чтобы расписывать церкви. Такое отношение к родине, где тебя не ждут и не ценят, вполне объяснимо для человека того времени. В этом же и идея — если у тебя есть дар, ты всюду сможешь его применить, вопрос только, какой ценой.

Илья похож на человека не от мира сего. Деньги ему предлагают за работу — не берёт. Что-то не по нему — терпит, не ропщет. Ищет силы в молитвах и упорно делает своё дело, как бы кто ни реагировал. И любовь для него — чувство высокое, не смешанное с похотью. На искушения Илья не ведётся, терпеливо ожидая грандиозную любовь, по сравнению с которой остальные увлечения — пыль.

Образ Анастасии Ляпуновой — едва ли не самый светлый и действительно высокий в русской классике. Сама проза Шмелёва озаряет светом — не холодным, не ослепительным, а именно согревающим, ободряющим, дающим надежду на лучшее. А образ Анастасии — это буквально средоточие тепла, жизни, света, на который больно смотреть из-за его невинности и идеальности. Чувства Ильи к ней не опошлены, не снижаются ни на йоту, даже когда ему велели рисовать портрет барыни.

Что хотелось бы сказать в заключение. Читать можно и нужно, главное — помнить при этом, что перед нами всё-таки художественное произведение, а не документ с информацией о том, откуда взялась икона. Шмелёв в этом повторяет мысль Куприна, что истинная любовь, как и настоящее искусство, требует жертв и часто раскрывается на фоне трагедии.

1. «Человек из ресторана». Поначалу я даже думала: «Ну какой это Шмелёв?». Так было удивительно услышать от автора просторечный (иногда нарочито просторечный) язык «маленького человека», официанта из ресторана, отца семейства. Но Шмелёв так необыкновенно точен в передаче всех нюансов речи привыкшего кланяться и терпеть снисходительное пренебрежение сильных, что перед тобой возникает целостный образ, очень яркий и колоритный. Образ человека, принужденного каждый день видеть большие деньги и грязь, которая приходит вместе с ним. Но сам при этом Яков Софронович остаётся чистым человеком, соблюдающим нравственные принципы.

Роман написан от лица главного героя, и что поражает, так это то, насколько писателю удалось быть убедительным в передаче мыслей, эмоций своего персонажа. Яков Софронович рассказывает о себе, своей службе, семейных трудностях, проблемах воспитания своих детей – обо всём, что его тревожит и заботит. Вместе с тем за всеми бытовыми неурядицами встают и большие проблемы. Через истории судеб его детей - Николая и Наташи, - которых так хотелось Якову Софроновичу вырастить, поставить на ноги и направить по правильному пути, повеет ветром революции и свободной любви. Главному герою придётся учиться принимать новое и неизбежное. И вот тут ещё раз скажу: после первых страниц чтения, когда к главному герою возникает какая-то неприязнь из-за его речевых оборотов, уже совсем по-другому смотришь на этого человека. Уважаешь его внутренний стержень, житейскую мудрость. «Эй, человек!» - кричат в ресторане слуге, совсем не видя в нём человека. А Шмелёв увидел.

2. Чистое и светлое чувство в душе. «Неупиваемая чаша» - повесть о крепостном художнике с божьим благословением. Красивая, трогательная и очень чистая история. Необыкновенным языком, близким к сказительству, наполненным особой благостью рассказывает И. Шмелёв совершенно русскую историю, похожую на притчу.

Илья, сын маляра, был талантливым художником. После многих лет исканий стал иконописцем. Годы ученичества, поиски ответов на вопросы, соблюдение тела и мыслей в безгрешности. Мог бы остаться в Италии, но его тянуло к русским церквям. В них он, несвободный, чувствовал свободу души. Роспись стен церкви – труд, который вызывал ликование души Ильи. Он не просто делился своим даром, он окрашивал свои работы в цвета светлой радости, цвета любви к Богу. Илья и в самом начале своего пути писал иконы, на которых святые были похожи на близких по духу ему людей, и со стен церкви, в которой он трудился, смотрели лики мучеников, в которых легко узнавались «… маляр Терешка, и Спиридоша-повар, и утонувший в выгребной яме Архипка-плотник, и кривая Любка, и глупенькая Сафо-Сонька, и живописный мастер Арефий… многое множество».

Но вот закончена работа, получена вольная, а душе всё нет покоя. И приходит Илье искушение. И ещё одно испытание целомудренности души. И как исход – невозможное чудо иконы Божьей матери «Неупиваемая чаша». А в глазах святого лика «и нежность, и боль непередаваемая» той, которую любил.

Чистоту повести не портят даже страницы, связанные с непотребствами барина «Жеребца» и странностями его сына. На фоне этой пошлости контрастно сияет праведность труда Ильи.

3. Начну с признания. Когда поняла, что в заявке вместо одной книги с одним произведением указала сборник, в котором был уже много раз читанный роман, хотела схитрить. Подумалось: читала «Лето господне» раз шесть, промахну. Но стоило мне скользнуть глазами по первой строчке – всё, пропала, залипла, ушла с головой. Читала, в очередной раз обливаясь слезами, и понимала, что снова и снова буду возвращаться к этому нежному, искреннему, чистому детскому взгляду на патриархальную Москву, на семью. Понимала, что снова и снова будет притягивать к себе эта история о круге земного бытия с человеческими радостями и скорбями. Не моё это время – Россия Шмелёва, но роман читаешь всегда с ностальгией по ушедшему и потерянному миру.