© Игорь Буторин, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Улица моего детства

Амур

Эта рабочая слободка, расположенная чуть северо-восточнее центра Омска, начала развиваться в начале 60-х годов прошлого века. Буквально посередине степи появились первые корпуса Омского завода кислородного машиностроения, вслед за ними и стал застраиваться пятиэтажками огромный пустырь краем упиравшийся в околицу частного сектора одной из Амурских улиц, а другим в забор военного объекта, известного по сию пору, как пороховые склады. Знаменитые пятиэтажные муравейники – хрущевки росли быстро и, неуклонно превращались в новый район города – Амурский поселок. В Амуре я прожил один из самых больших отрезков моей жизни: с двух лет и до сорока пяти. Ему – Амуру моего детства и посвящаю свой рассказ.

Огромная лужа, непролазная грязь и сугробы

Первое воспоминание о моем амурском детстве – это непроходимые грязевые моря, в которых буквально утопал строящийся поселок. В ту пору мне только исполнилось три года и, отправляясь с мамой в детский сад, мы каждые утро и вечер преодолевали эти необозримые чавкающие поля. Случалось, что мои ноги утопали в жиже так основательно, что иногда в ней оставались резиновые сапоги, без которых жизнь здесь была просто немыслима.

Зато, потом, когда летняя жара высушивала эти селевые поля, сколько было ребячьей радости побродить по теплой и мягкой пыли, доходившей до щиколоток наших детских ног. Или после дождя, гонять по расквашенной мягкой грязюке и при каждом шаге ощущать, как мягкая жижа просачивается между пальцев ног.

Это можно отнести к ностальгии о беззаботном детстве, однако, мне все же кажется, что раньше зимы были стуже, и снега выпадало гораздо больше, чем сейчас. Чего стоят воспоминания о морозах, когда узкая щель между шапкой и шарфом, скрывающим подбородок и нос, оставленная только для глаз, в считанные минуты затягивалась таким слоем инея, что мир вокруг приобретал потрясающие сказочные очертания. Когда читаешь про путешествия капитана Гатерасса и его северные приключения, то запросто представляешь, тот мороз с каким герои Жюля Верна боролись в северных широтах.

А сугробы… Вот – зима, а вот – куча снега в которую можно нырять с крыши веранды во дворе соседнего детсада, и она, как перина, мягко примет твое тело. И сколько радости доставляет и сам прыжок, и безумные барахтанья в сугробе, когда не обращаешь внимания ни на снег за шиворотом, ни на обмороженные щеки, ни на застывшие и ставшие колом штаны. Нет, все же в детстве зимы были круче и детские забавы веселее…

Однако это лишь присказка об Амуре, а сказка заключалась в огромной луже, которая простиралась вдоль улицы Багратиона и казалась нам пацанам, по крайней мере, мировым океаном. Причем не только в переносном смысле. И эта лужа была вечной. Зимой она превращалась в каток для хоккейных баталий. Играли на нем, как в русский хоккей с мячом, так и в канадский с шайбой. А весной и осенью лужа превращалась в полосу препятствий для экстремальных игр на тонком льду – надо было пробежать через лужу и не провалиться в полынью.

Зато с поздней весны и летом лужа становилась истинным океаном, по которому мы плавали на самодельных плотах, сделанных из остатков заборов, досок и прочей пустопорожней тары. Здесь же устраивались морские бои, суть которых заключалась в ловком таране плота соперника. Главное надо было так врезаться в конструкцию противника, чтобы тот свалился со своего боевого нагромождения деревяшек в нашу Великую лужу. Плоты строились так, чтобы они были легкими для развития крейсерской скорости и крепкие, то есть имели хорошие абордажные качества. Основным материалом при строительстве служила все та же пустопорожняя тара, в которой дефицита не было – рядом находился единственный на весь поселок, большой по меркам того времени продовольственный магазин «Заря».

Центр вселенной под названием «Заря»

«Заря» по улице Багратиона был главным ориентиром в Амуре. Это было название остановки и центр всего микрорайона, так как через две остановки начиналось еще не застроенное домами поле. Сюда ходили за покупками всей семьей, здесь находилось место наших игр и развлечений и эльдорадо вкусностей, которыми здесь торговали.

Чего стоит упоминание о какао в маленьких брикетиках, которые вместо конфеты можно было очень долго грызть на зависть товарищам. В сравнении с этим кубиком какао, сникерсы просто отдыхают.

А томатный сок по 10 копеек. Сначала тебе наливают этот густой, слегка разбаленный ушлой продавщицей напиток в граненый стакан. Затем ты, со знанием дела, берешь чайную ложку и, зачерпнув соль, исходя слюной от предвкушения, долго болтаешь ею в соке, размешивая. Дальше быстро, на одном дыхании вливаешь в себя томатный напиток и удовлетворенно вытираешь рукавом оранжевые помидорные усы над верхней губой. Все, можно выдохнуть. Вот это был настоящий кайф!

В «Заре» же обитал местный амурский дурачок Алеша. Уж не знаю, кто к его имени добавил приставку «кирзовые уши», но, тот не обижался и вообще был безобиден. Он приходил в магазин, становился у прилавка какого-нибудь отдела и пел песни. Пел хорошо и громко. Продавцы его не гнали, а, наоборот, за песню на заказ подкармливали кто кусочком колбасы, кто конфеткой. Тогда глаза Алеши-кирзовые уши начинали лучиться, и он долго хвастался покупателям, заработанным подарком. Спустя несколько лет на Пасху, я увидел, уже повзрослевшего Алешу на церковной паперти. Там он снова пел, но уже пел псалмы и на брошенную в его кружку монетку отзывался рассказом, что батюшка подарил ему наручные часы. Не пропал, и, слава Богу, ведь малый то он был добрый, да и голос действительно хороший – высокий и чистый.

Здесь же в «Заре» мы покупали свои первые сигареты, обманывая продавцов, что за ними нас послал отец. А потом на чердаке втягивая в себя сладковатый дым крепкого кубинского «Партагаса», мы почему-то представляли себя, по меньшей мере, водителем грузовика, потому что нам эта профессия казалась самой главной и уважаемой в этом мире. Однако первые сигареты будут позже, уже в школе.

Кроме «Зари», с торцов двух соседних домов по улице 22-го партсъезда находилось еще два популярных магазина – булочная и молочный. Они мне запомнились тем, что туда чаще всего меня посылала матушка с бидоном для молока, банкой под сметану и авоськой для хлеба. Особенных историй про эти магазины у меня нет, вот только прекрасно помню огромные очереди за хлебом. Они появились в эпоху повального увлечения нашего генсека царицей полей – кукурузой. Тогда хлеб был в дефиците, и очередь приходилось занимать задолго до открытия булочной.

Зато спустя совсем немного времени, когда ЦК партии возглавил Леонид Брежнев, положение выровнялось, очереди пропали, и на магазинных полках даже наблюдалось некоторое изобилие. Для примера, вспомню, что «Краковская» колбаса была не в очень большой чести даже в самых обычных семьях. На полках магазинов она залеживалась, ссыхаясь и покрываясь белым налетом, который для придания товару более ликвидной внешности, убирался тряпкой, смоченной в подсолнечном масле. Зато «Московская» и «Докторская» были самыми популярными сортами и их себе могли позволить многие семьи, причем не столько на праздник, сколько каждый день на завтрак. Пишу об этом смело, потому что вырос я в семье врача и инженера, понятно, что такие семьи и в те времена зажиточными не были и таковыми никогда не считались.