Настоящее пиршество каждая страница этого коротенького романа, спасибо переводчику и автору; каждый абзац из ювелирно отшлифованных фраз – это такая редкость и радость. О глухомани где-то на севере Англии говорится совсем по-деревенски: «книжного в поселке отродясь не водилось», о мелких страстишках местных жителей и укладе жизни тоже просто, но нетривиально: «будь ее воля, мисс Демпси подслушивала бы даже в исповедальне, и она частенько задумывалась, как бы это устроить». Вам знакомы истории про тихие американские города, где черти водятся? Добро пожаловать в маленький английский Федерхотон (несуществующий город), здесь тоже нечисто. Всегда есть подвох. Для начала в местный приход приезжает епископ и потрясает основы христианства, да так, что хоть святых выноси: он решительно намерен повести церковь и паству вперёд, в пятидесятые. На дворе двадцатый век, и епископ не допустит идолопоклонства, требует избавиться от статуй в храме, оставив две-три, не больше. Ни тебе покровителей рожениц, ни заступниц по части зубоврачевания. Епископ распаляется о дуновении экуменизма, приходской священник ёрничает «то-то я гляжу, мне дует в шею». Епископ растворяется в сумерках, на его месте материализуется некто Фладд. Дальше всё происходит как в старом добром «Ревизоре», только вместо Чичикова скорее, Калиостро. Дело к вечеру, ужин подоспел, камин полыхает, бутылочка виски на столе. Слово лечит, разговор мысль отгоняет.
Что закрутится дальше, лучше узнать самостоятельно, вернёмся к Фладду-Калиостро. Сравнение такое появилось неспроста, есть исторический деятель шестнадцатого века Роберт Фладд: врач, алхимик, оккультист. Герметист. Об этом направлении оккультизма особо: в названии и Гермес, и герметичность, в истоках – поздняя античность, в последователях – Уильям Йейтс, Парацельс, Джордано Бруно. И Калиостро. Все они верили в реинкарнацию, отождествляли философский камень с Христом, да много чего ещё. Были отчаянными мечтателями: тот же Роберт Фладд создал несколько проектов вечного двигателя, писал трактаты о человеческой сущности. Сердце подвластно разуму. Чувства подвластны сердцу. Разум подвластен чувствам. Круг замкнулся. А голова — предмет тёмный, исследованию не подлежит. Зачем книжный Фладд приехал в захолустный Федерхотон – сие науке неведомо. Должно быть, думал всю дорогу «для того ли я оставил свет, убежал из столицы, чтоб погрязнуть в болоте житейском». Жуткий город: девок нет, в карты никто не играет. В трактире украл серебряную ложку — никто даже не заметил: посчитали, что её вообще не было. Унося ноги, прихватывает с собой и селянку; юная монашка совсем одна, ни кузнеца, ни бабушки: сиротка, значит. Главный вопрос – что это было – каждый решает для себя сам. Кто тут был дьяволом – епископ или незнакомец, и не является ли каждый из нас незнакомцем для остальных, несмотря на годы общения и жизни бок-о-бок. Никому не удаётся запомнить лица Фладда, а кто сможет вспомнить всех, с кем рядом годами полировали брюками школьные лавки? Как часто в голове всплывает «вот уж я этого от себя не ожидал»? Получается, вокруг сплошные незнакомцы, даже в зеркале.
Роман «Фладд», изданный в 1989 и впервые переведённый с английского на русский в 2014 — четвёртая книга в библиографии Хилари Мантел, сейчас писательница работает над заключительной книгой трилогии о Томасе Кромвеле и временах Генриха VIII; первые два тома получили по «Букеру», — неслыханная и в то же время вполне понятная ситуация. Старт был неплох, но ни у кого не получалось выигрывать всю жизнь. Подождём... Пишет Хилари Мантел талантливо, а её основная сильная черта — создание атмосферы исторической достоверности. Миниатюрный «Фладд» — визитная карточка писательницы.
«Все развлечения: футбол, бильярд и разведение кур — достались мужчинам. Все удовольствия: сигареты и пиво в «Гербе Арунделя» в награду за примерное поведение — также принадлежали отцам семейств. Религия и чтение библиотечных книг считались уделом подрастающего поколения. Женщинам оставались разговоры. Они входили во все обстоятельства, обсуждали серьезные материи, без них жизнь в Федерхотоне давно замерла бы. Между школьной партой и нынешним положением они знали только ткацкий цех. Оглохнув от грохота станков, женщины по привычке говорили очень громко, и их вопли неслись, словно крики потревоженных чаек, по пыльным голым улицам, продуваемым всеми ветрами».