Глава 1

Сильный ветер гнал по небу косматые облака, низвергающие на землю потоки воды. Этой ночью Чарльз почти не спал, его раздражала вынужденная задержка в пути – необходимо было заехать в замок Феро, для чего ему придется сделать большой крюк. Он подставил лицо дождю. Погода как нельзя больше соответствовала его дурному настроению.

Предаваясь мрачным размышлениям, он въезжал в маленькую деревушку с единственной улицей. Она ничем не отличалась от других французских деревень – те же бедные крестьянские хижины, колокольня у церкви на окраине, неизменная ветряная мельница и таверна. Невыносимое зловоние сточных канав вызвало у него отвращение и ужас перед этим свидетельством безнадежной нищеты.

Порывы ветра срывали с деревьев последние листья, и, растерянно пометавшись в воздухе, они обессиленно падали на землю, скапливаясь в придорожных канавах. Лошадь Чарльза медленно ступала по узкой улочке, мощенной блестящим от дождя булыжником. Ему встретилось всего несколько человек, и все в каких-то жалких лохмотьях. Они оборачивались на цокот копыт, он видел их лихорадочно блестящие, голодные глаза и едва сдерживал проклятия.

Франция переживала тяжелые и опасные времена. Огромные расходы на войну с Америкой практически истощили казну. Простой народ совершенно справедливо считал, что роскошная жизнь, которую вели при дворе, отнюдь не помогает Франции справиться с финансовыми проблемами. Государство постоянно повышало налоги, и, чтобы уплатить их, людям приходилось голодать. А тем временем дворянство изощрялось в увеселениях в своих роскошных замках и дворцах Версаля, в этом рукотворном раю Людовика XVI. Повсюду раздавался ропот недовольных, в умах людей зарождались бунтарские идеи.

На окраине деревни Чарльз встретил тощего старика с мальчиком лет пяти-шести, собиравших в мешок сухие ветки. Похоже, для них это единственное средство хоть немного согреться и приготовить скудную пищу. Старик вдруг споткнулся, выронил мешок, и собранный с таким трудом груз высыпался на мокрую землю. Дед и внук кинулись подбирать хворост. Чарльз спешился и помог беднякам.

Когда весь хворост был собран, на морщинистом лице старика появилась улыбка.

– Благодарю вас, сударь.

Чарльз внимательно посмотрел на него, пытаясь сообразить, сколько ему лет. Он понимал, что старик может быть моложе, чем выглядит, но, услышав ответ на свой вопрос, потерял дар речи.

– Тридцать два, сударь. – «Дед» улыбнулся, заметив в глазах незнакомца удивление. – Да, сударь, голод всех нас состарил.

Послышался сначала отдаленный, но стремительно нарастающий грохот колес по булыжнику. Все трое взглянули на дорогу и отскочили в сторону, чтобы не попасть под карету. Кучер в ливрее нахлестывал четверку лошадей, мчавшую черную карету с такой скоростью, что их копыта высекали искры из булыжника, а колеса экипажа взлетали над дорогой.

Карета вихрем пронеслась мимо, и Чарльз лишь мельком увидел за окном светлое пятно лица женщины в обрамлении темных волос и черное платье.

– Только посмотрите на эту аристократку! – возмущенно воскликнул крестьянин. – Ну ничего. Скоро мы избавимся от дворян и всего их спесивого племени! И скатертью им дорога – вот что я могу сказать. Эти кровососы получат то, что им причитается, – они давно уже этого добиваются. И когда им придется отвечать за все, что они натворили, им не видать жалости! – С этими словами он плюнул на землю и утер рот рукавом.

– Вы платите налоги вашему сеньору?

– А как же! Я отдаю ему все, что имею. Плачу за то, чтобы смолоть мое зерно на его мельнице. Плачу за то, чтобы давить мой виноград на его прессе. Зимой мы голодаем и вынуждены кормить детей кореньями и отрубями, от этого у них пухнут животы. Одна из моих дочерей в прошлую зиму умерла – бедняжка так мучилась перед смертью. А жена до того исхудала и ослабела, что уже не может работать. Чтобы прокормиться, мы забили всю свою скотину, а недавно ко мне в дом ворвались сборщики податей – соль искали.

– И нашли?

– Да разве от них что спрячешь?! Забрали и соль, и последние деньги – в уплату штрафа, как они сказали. От этих налогов просто житья нет. Мы с женой решили уйти из дома и бродить по дорогам. Мы бросили мебель, землю, все. Пусть забирают себе. Когда у тебя ничего нет, тебя не могут обложить налогом.

– Очень вам сочувствую, – от всего сердца сказал Чарльз, пошарил в кармане и протянул «старику» луидор. – Вот, возьмите, пожалуйста. Купите какой-нибудь еды.

Человек покачал головой:

– Где я же я его разменяю, сударь? Извините, но, может, у вас найдется что-нибудь помельче? Если я приду с луидором к булочнику или бакалейщику, это вызовет подозрения, и меня замучают приставы. Станут допытываться, откуда у меня такие большие деньги, увеличат мне налоги.

Чарльз дал взамен горсть мелких монет, гораздо меньше двадцати франков, но крестьянин остался доволен и бережно спрятал их в карман. На эти деньги, если их экономно расходовать, его семья сможет прокормиться несколько недель.

– Судя по всему, Францию ждут ужасные времена, – взлетев в седло, сказал Чарльз. – Все живут в страхе и смятении. По всей стране рушатся старые порядки.

– Верно говорите, сударь, – кивнул крестьянин, и по его морщинистому лицу потекли слезы, смешиваясь с каплями дождя. – Только, видно, не дожить мне до новых-то. – Взяв ребенка за руку, он еще раз благодарно кивнул и побрел дальше.

Чарльз медленно тронулся в путь, пребывая под гнетущим впечатлением от встречи. С тех пор как он прибыл во Францию, он повсюду видел страдания и беды людей. В прошлом году хлеб не уродился, крестьяне и так голодали, а тут еще непомерные налоги. Народ обвинял дворян в повышении цен на зерно, чаша его терпения переполнилась, нарастали гнев и возмущение.

После недавнего штурма Бастилии революционные настроения докатились и до деревни. Во многих провинциях возникали волнения и мятежи. Обстановка во всей Франции накалилась до такой степени, что ее можно было сравнить с пороховым складом. Достаточно одной искры, чтобы все взлетало на воздух. Чарльз знал психологию толпы. Стоит людям увидеть кровь, и они превратятся в обезумевших зверей. В Париже ему приходилось видеть, как разъяренная толпа неистово крушит все вокруг, но нередко он сомневался, что эта слепая жестокость действительно вызвана бедствиями, доведшими народ до крайности: зачастую эта дикая толпа состояла из самых отъявленных мерзавцев, которые – он мог бы поклясться – вовсе не были голодающими крестьянами или обездоленными рабочими бедняками, они были закоренелыми бандитами, подстрекателями и мародерами.

Чарльз все видел, все запоминал и осмысливал события, отдыхая в какой-нибудь таверне, после чего продолжал обратный путь в Англию. Но до посадки на корабль, который доставит его на родину, ему необходимо было посетить замок Феро, расположенный здесь, в Эльзасе.

Приблизившись к следующей по дороге деревне, Чарльз насторожился и стал издали всматриваться в собравшуюся толпу на площади. Молодая дама доставала из большой корзины хлеб и другую еду и раздавала ее исхудавшим деревенским ребятишкам, окружившим ее плотным кольцом. В стороне стояла та самая карета, которая недавно промчалась мимо него; на козлах нервно ерзал кучер в ливрее.

Чарльз подъехал к площади и перевел лошадь на шаг. Вокруг остро чувствовалось злобное возбуждение. Люди умолкали и расступались, чтобы пропустить всадника, а затем снова смыкались и угрожающе ворчали вслед. Чарльз ловил на себе испуганные, недоумевающие или вызывающие взгляды.

Он медленно приближался к женщине, опасаясь, что в любую минуту толпа может взорваться. Тогда ему придется достать пистоль и стрелять, потому что толпа, подобно животному, мгновенно поддается панике.

Женщина держалась совершенно свободно, словно не замечая грозной атмосферы, что вызвало в нем крайнее раздражение. При виде незнакомца она подняла на него недовольный взгляд. Чарльз спешился и, держа коня в поводу, подошел ближе, а детишки рассыпались в стороны, с жадностью запихивая в рот куски хлеба.

– Что вы делаете?! – воскликнул он и, схватив женщину за руку, потянул в сторону.

– Кто вы такой, позвольте спросить? – возмутилась она, смерив его презрительным взглядом и вырвав у него свою руку.

В осанке его высокой худощавой фигуры и в твердых очертаниях рта чувствовалась властность, уверенность в себе. Покрытая легким загаром, его сильная рука словно тисками сдавила ее кисть, а очень светлые голубые глаза пронизывали взглядом, отчего ей стало не по себе.

– Это не имеет значения, – понизив голос, ответил Чарльз. – Вы что, голову потеряли? Оглянитесь вокруг, и вы поймете мое беспокойство.

Женщина, точнее, девушка обвела взглядом собравшихся в кольцо мужчин. Их лица были настороженными, мрачными и враждебными.

– Эти люди знают меня – я не верю, что они способны причинить мне зло, – упрямо заявила она.

– В таком случае вы еще более безрассудны, чем я думал. Ваше платье, а главное, то, что у вас есть продукты, заставляет их видеть в вас врага.

Она вызывающе вздернула подбородок.

– Дети голодны. Я принесла еды, чтобы хоть чем-то им помочь.

– При этом подвергая себя опасности?

– Я осознаю опасность, но мне кажется, скорее они готовы напасть на вас, а не на меня.

Чарльз и сам так думал, но, сердясь на себя за то, что не сумел проехать мимо и предоставить эту особу ее судьбе, предпочел пропустить ее замечание мимо ушей.

– Вы очень любезны, что беспокоитесь из-за меня. Благодарю вас.

– Вам не за что меня благодарить, – отрезал Чарльз, – но чего вы надеялись достигнуть, черт возьми? Неужели вы не понимаете, что в такое время принести в деревню еду – это верх опрометчивости? Удивительно, что на вас не напали, – впрочем, еще не поздно.

Девушка вдруг сообразила, что он прав. Накануне она случайно услышала, как слуги в замке, убирая со стола после обеда, тихо говорили друг другу, что оставшейся еды хватило бы, чтобы прокормить всю деревню в течение целого месяца, что все ложатся спать на пустой желудок, а детишки никак в толк не возьмут, почему их заставляют мучиться от голода. Движимая состраданием, наутро она велела повару уложить еду в корзину и приехала в деревню, чтобы раздать ее детям. Сейчас же, видя вокруг голодные, враждебные лица, она поняла, что действительно поступила необдуманно.

– Вы правы, – признала она, не находя, что сказать в свое оправдание. – Наверное, мне не стоило приезжать, но, к счастью, я уже раздала всю еду и могу ехать.

Они стояли лицом к лицу.

Чарльз видел перед собой тоненькую и стройную девушку среднего роста. На нежном лице со слегка заостренным подбородком и высоким чистым лбом – четкий излом темных бровей, как у крыла ласточки; обрамленные густыми черными ресницами, на него смотрели удивительно лучистые зеленые глаза. На щеках рдел румянец, весьма вероятно вызванный негодованием.

Иссиня-черные волосы были тщательно прикрыты капором, но несколько мягких локонов выбились наружу, и у Чарльза возникло неуместное желание спрятать их обратно. Четкий овал лица со слегка выступающими скулами и весь ее вид говорили о неустрашимости. Казалось, она не боится никого, а его – тем более.

Стоявшая поодаль карета и дорогая накидка из тонкой черной шерсти поверх черного платья говорили о принадлежности девушки к богатому сословию.

В свою очередь девушка тоже разглядывала человека, помешавшего ее благотворительности. Перед нею стоял молодой мужчина в черном сюртуке с шелковым белым платком на шее, узких черных панталонах и верховых сапогах выше колена. Он был высоким, худощавым и широкоплечим, и во всем его облике сквозила повелительная самоуверенность, свойственная человеку высокого положения. Взгляд необыкновенно светлых глаз с серебристыми искорками, оттененными загнутыми ресницами, поражал проницательностью. Из-под полей шляпы выбивались густые каштановые волосы. У него было красивое, с правильными чертами лицо.

– Полагаю, вы никому не сказали, куда и зачем собираетесь ехать, – строго заметил Чарльз.

Она покачала головой:

– Меня не отпустили бы.

– И правильно сделали бы. Вашим родителям следует строго наказать вас за эту эскападу и в будущем ограничить ваши самостоятельные поездки. Поезжайте домой, и, если у вас снова возникнет какое-нибудь благое намерение, советую предварительно хорошенько его обдумать. Мне проводить вас?

Она отшатнулась, явно возмущенная его бесцеремонным выговором.

– Разумеется, не стоит. Я способна сама о себе позаботиться. Прекрасно обойдусь и без вас.

Чарльз дождался, пока ее карета уехала, затем вскочил в седло и отправился дальше в поисках постоялого двора, чтобы остановиться на ночлег.

Мария возвращалась в карете в замок Феро; опустевшая корзина стояла рядом на сиденье. Выбросив из головы несносного незнакомца, она с интересом смотрела в окно. Трудно было поверить, что Франция охвачена мятежами, когда вокруг простирался такой прелестный и спокойный пейзаж, хотя и несколько омраченный дождем и серыми облаками. И все же она мечтала поскорее вернуться домой, в Англию, где в поместье Грейвли провела самые счастливые годы своей жизни.

В своем завещании отец Марии, сэр Эдуард Монктон, выразил желание, чтобы ее определили под опеку графини де Феро, сестры его покойной жены, пока девочка не достигнет восемнадцати лет, когда сможет выйти замуж за полковника Генри Уинстона. Полковник Уинстон занимал высокооплачиваемую должность в Ост-Индской компании, где и познакомился с ее отцом. Прошло уже шесть лет с тех пор, как полковник Уинстон приезжал в Англию и посетил сэра Эдуарда в его поместье Грейвли.

Тяжелый климат Индии подорвал здоровье отца Марии, и последние годы жизни он провел в непрерывных страданиях. Сознавая свой близкий конец, он стремился устроить будущее дочери, прежде чем Грейвли начнут осаждать женихи, а точнее, охотники за состоянием Марии. И когда полковник Уинстон признался в своем намерении предложить ей руку и сердце – его смуглое от загара лицо и яркие рассказы об Индии оживили воспоминания больного о времени, проведенном в этой удивительной стране, – сэр Эдуард, довольный, что будущее его дочери будет обеспечено, согласился на их помолвку.

Мария, которой в ту пору было всего тринадцать лет, не возражала, она успела полюбить этого симпатичного и отважного полковника с внушительной фигурой, который снисходил до бесед с девочкой, осыпал ее комплиментами и поражал рассказами о своих необыкновенных приключениях в Индии. Разумеется, свадьба могла состояться только по достижении Марией восемнадцатилетия, и до этого момента полковнику предстояло служить в Индии еще шесть лет.

Осиротевшую в четырнадцать лет Марию привезли в замок Феро, где ее встретили не очень радушно. Впрочем, ее тоже не радовала необходимость жить в замке.

Все здесь разительно отличалось от ее английского дома. Теплая, радостная и светлая атмосфера Грейвли совершенно не походила на холодный и надменный французский замок. Здесь она встретила суровую дисциплину, крайнюю сдержанность и даже враждебность, которые исходили как от членов семьи, так и от слуг. Даже ее избалованная кузина Констанс не проявляла к ней симпатии. Постоянно чувствуя себя одинокой и несчастной, девочка замкнулась в себе. Казалось бы, ее молчаливость и стремление к одиночеству должны были вызвать понимание и сочувствие даже в такой сухой и черствой особе, как графиня, но вместо этого были восприняты как капризность и чрезмерная обидчивость.

Было уже позднее утро, когда Чарльз подъезжал к замку Феро. Великолепное здание располагалось в центре огромного парка, огороженного недавно постриженными живыми изгородями из самшита, с широкими длинными аллеями, вдоль которых тянулись статуи и вазоны в обрамлении ярких цветочных бордюров, с затейливо украшенными фонтанами на перекрестье аллей. По густым, словно бархат, газонам гордо расхаживали павлины, то разворачивая во всю ширину, то складывая свои яркие хвосты-веера.

Во всем чувствовались мир и покой – в противоположность с характером бывшего владельца замка. Его, как объяснили Чарльзу, когда он попросил проводить его к графу Ферро, в этот самый день хоронили в фамильном склепе у местной церкви.

Развернув лошадь, Чарльз двинулся к церкви. Вдоль широкой тропы, ведущей к церковным воротам, стояли люди. Лица их выражали самые разные чувства: печаль, сочувствие, любопытство и холодную враждебность к человеку, чье требование увеличить налоги сделало их жизнь невыносимой.

Глаза всех устремились на церковь, откуда появилась скорбная процессия. Чарльз спешился и снял шляпу в знак уважения к почившему графу и его родственникам. Он стоял в стороне молчаливым наблюдателем, пока слуги помогали близким покойного усесться в ожидающие экипажи. В это тревожное время лишь несколько знатных знакомых отважились приехать на похороны графа.

Взгляд Чарльза привлекла величественная и статная женщина, которая могла быть только графиней. За нею следовали еще две женщины, как и она, одетые во все черное, с молитвенниками в руках, затянутых в черные перчатки. Хотя их лица были скрыты вуалью, было видно, что обе женщины юного возраста. Чарльз обратил внимание на более высокую: девушка была очень стройной, и что-то в ее манере держаться показалось ему смутно знакомым.

Он проследил за их отъездом и, сочтя неприличным помешать поминальному обеду и скорби графини, вернулся на постоялый двор, решив появиться в замке на следующее утро. Но задерживаться дольше он не мог. Каждый лишний день его пребывания во Франции был чреват арестом и даже казнью. Он должен покинуть страну как можно скорее.

Следуя за вышколенным лакеем в напудренном парике и темно-синей ливрее вверх по широкой мраморной лестнице, Чарльз поражался изысканному убранству замка Феро, соответствующему французскому стилю XVIII века. Позолоченный орнамент украшал потолки, на стенах висели старинные гобелены, бесчисленные высокие зеркала придавали помещениям простор и словно наполняли его воздухом, тончайший фарфор, тяжелые шелка, пушистые ковры и сияющие бронзой канделябры дополняли убранство.

Из длинного коридора его ввели в зал с высоким сводчатым потолком, обставленный со всей элегантностью, подобающей семье аристократического происхождения. Мебель по моде правящего Людовика XVI была легкой и изящной, хрустальные подвески канделябров отражали пламя в камине и бросали отблески на все огромное помещение.