Редактор Ирина Карпинская

Фотограф Глеб Карпинский

© Глеб Карпинский, 2020

© Глеб Карпинский, фотографии, 2020

ISBN 978-5-4498-1318-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мечты сбываются

Одна хорошая женщина прозябала на хуторе. Жила она тогда в саманной хате с соломенной крышей, топила печку сушеным навозом и часто могла созерцать в окошко, с умилением подложив под подбородок ладошку, как за забором щиплют разросшийся виноград соседские козы. Стоит сказать, что женщина эта была красивая, духовно одаренная, к тому же очень правильная, но при таких несомненных достоинствах так и ни разу не вышла замуж и вела жизнь одинокую, с девичьей тоскливостью. Может быть, именно на этой благодатной почве сублимации сексуальной энергии и проклюнулись первые ростки еще не признанного таланта, и стала она писать стихи почти каждый день и помногу, выкладывая их в сеть.

Преимущественно эта была первоклассная любовная лирика с животрепещущим описанием природы и деревенского быта, элементами фольклора и всегда со строгим соблюдением определенной стихотворной формы и размера. Кроме того, все эти четверостишия, льющиеся из сердца нашей провинциальной красавицы сладким нектаром, имели схожую сюжетную линию, а именно везде мелькал и маячил образ благородного рыцаря, обязательно неженатого или, на худой конец, обремененного семейными заботами. Вот отчего его милое небритое лицо в первую встречу их воображаемого знакомства показалось читателям особенно бледным, утомленным и загадочным, а сам бедняга едва держался в седле на какой-то полудохлой кляче и скромно просил чашку воды и краюшку черствого хлеба. В следующий раз рыцарь предстал уже более настойчивым, требуя крынку молока и непременно со сливками, а также сдобные белые булочки, косвенно намекая на аллегорию с пышной грудью хозяюшки. Потом аппетит его так улучшался, что он прискакивал уже на боевом коне в золоченых доспехах, брал махом покосившийся забор и так размахивал своим мечом во дворе нашей поэтессы, что случайно попадающие под его горячую руку куры лихо обезглавливались и тут же ощипывались. При этом для придания общей интриги главную героиню сего замысловатого сюжета каждый раз застигали врасплох. То она заплетала косички, сидя у окна и вспоминая какую-то забытую песенку, то полоскала на виду у всех в неглиже белье в тазике, а то и вовсе возилась с кроликами, изучая их повадки во время спаривания. В общем, каждый раз, когда должен был проезжать этот вовсю уже распоясавшийся рыцарь, род деятельности дамы его сердца менялся, и неизвестно чем могло все это закончиться на литературной ниве, если бы однажды поэтесса не получила приглашение в Москву на творческий вечер, где ей обещали в торжественной обстановке вручить членский билет Союза российских поэтов. Все это не могло не побудить зачуханную деревенской жизнью поэтессу к активным действиям, и она тут же собрала чемодан и отчалила на первом транзитном автобусе, каким-то нелепым чудом заплутавшем в ее безрассветной глуши по испорченному навигатору.

Так она вскоре очутилась в столице и какое-то время ошивалась на вокзале, подарившем ей целую уйму новых впечатлений. После чего ее рыцарь кушал уже сосиски в тесте, непременно политые двойной горчицей и кетчупом и запивал все пивом, в газетных киосках требовал журналы Playboy с кроссвордами, и, в конце концов, утомленный разгадыванием, падал под лавку, постелив себе под щеку свои запыленные неблизкой дорогой доспехи, чтобы не украли. Никакого боевого коня у него уже не было, а на справедливый вопрос дамы сердца: «Где же конь, рыцарь?», объяснял, что в Москве старомодно ездить верхом, да и вообще не принято ни перед кем отчитываться, кроме налоговых органов.

Так уж случилась, что ожидающая своего звездного часа поэтесса решила побродить по городу недалеко от вокзала, чтобы полезно скоротать время. Чемоданчик у нее был легкий, а настроение тяжелое. Ведь вокзал для приезжих провинциалов всегда является неким ориентиром, центром Вселенной, и только представьте состояние утонченной и чувствительной ко всем неладам нашей гостьи столицы, когда она так увлеклась архитектурой Щусева, что позволила себе заблудиться. К тому же, спросить нужную дорогу было не у кого, так как более-менее приличные прохожие спешили куда-то, а бродившие по близости орды оказались туристами на одно лицо, лопочущими на непонятном наречии. Именно тогда благородный рыцарь из фантазий нашей поэтессы стал приобретать дикий нрав степняков, желтизну кожи, и даже некую скифскую раскосость глаз.

– Как дойти до дома российских поэтов? – спрашивала она напрасно у одного из них и на английском, и на французском. – Я опаздываю на творческий вечер.

Но степняки радостно улыбались, будто были рады, что она заблудилась, щелкали ее фотоаппаратами на память, снимали бедняжку на камеру и, в конце концов, предложили встать с ними в общую гигантскую очередь, ведущую к платным туалетным кабинкам синего цвета.

Поэтессе, и вправду, приспичило после выпитых незадолго до этого двух бутылочек пива, и ее блуждающий взгляд искал укромное место. Но не делать же такие интимные дела на скошенных городских газонах? И она впервые с ностальгическим чувством вспомнила свой вмиг осиротевший с ее отъездом хутор, его могучие просторы, и каждый куст калины, под которым можно было присесть и ни о чем не думать… И сейчас, в окружении чуждых ей этих все время улыбающихся кочевников, у нее невольно создавалось впечатление, что в той дальней заветной синей кабинке показывают всем поочередно какую-то жуткую трагикомедию, и каждый, заходя туда, рискует утонуть от переизбытка естественных надобностей. Но все равно она какое-то время безропотно стояла, а образ ее благородного рыцаря мельчал и опускался ниже плинтуса, пока не превратился в мычащего пьяного бомжа, распластавшегося на ступеньках великолепного здания в стиле рококо с башенками из красного кирпича и с неоновой вывеской «Стоматология».

Поэтесса, всегда неравнодушная к прекрасному, тут же отлучилась из очереди и, осторожно перешагнув через своего рыцаря, дернула на себя дверь обнадеживающего заведения. Контора внутри оказалась цивильная, отделанная мрамором, а полы блестели так, что в них отражались хрустальные люстры. На ресепшне сидела строгая дамочка с выражением скучающего бульдога, которая вся оживилась, как только раздался звон дверного колокольчика, и на пороге показалась наша героиня с чемоданом.

– Здравствуйте! – просияла секретарша, показывая отменные лошадиные зубы. – Вы к Илье Юрьевичу по записи?

– Можно сходить в туалет? – спросила робко поэтесса и стала озираться по сторонам, впечатленная лепниной и фресками.

– В туалет? – наморщилась секретарша и резко остановила свою попытку привстать. – Это категорически невозможно. У нас туалет только для тех, кто по записи. Попробуйте сходить в обменный пункт, соседняя дверь.

– Вы знаете, я там уже была. У них нет туалета, – возразила поэтесса. – Они ходят в бутылочку.

– Я Вам помочь ничем не могу, – огрызнулась секретарша и демонстративно уставилась в какой-то журнал с иллюстрациями вышиванием крестиком.

«Уж не бывшая ли это женушка моего рыцаря?» – еще мелькнула мысль у столичной гостьи, и руки так и зачесались, чтобы не запустить в мучительницу своим чемоданчиком. Но чемоданчик было жалко, к тому же поэтесса, все еще надеясь на благоразумие этого цепного бульдога, произнесла вслух:

– А что же мне делать, если приспичило…?

– Значит, только на улице, – был резкий ответ, не отрывая глаз от страниц специализированного журнала. – «Не советуем новичкам браться за наборы с темной канвой»… – прочитала она затем вслух.

– Хорошо, дайте тогда мне жалобную книгу, – спокойно произнесла поэтесса, стараясь не показывать вида возмущения.

Очки секретарши медленно опустились на переносицу, глаза люто сверкнули нездоровым блеском, всматриваясь куда-то в угол. Возможно, распластавшийся мычащий бомж на ступеньках был ее уже первой сегодняшней жертвой.

– Я – известная поэтесса, – гордо расправила плечи наша героиня, готовая держать удар.

– Кто-кто? – переспросила секретарша, демонстративно прочищая уши наманикюренным мизинцем. – Цветаева что ли? Ахматова? – поиздевалась она еще немного.

– Я пишу под псевдонимом Хуторская козочка, – утчонила наша героиня. – Может быть, читали?

– Может, и читала, – засомневалась та. – Но я еще раз Вам русским языком говорю, что туалет у нас только для тех, кто по записи. Это строгое внутреннее распоряжение Ильи Юрьевича. Вы сами видите, сколько здесь народу подозрительного шастает. А если кто с гепатитом придет? А у нас, между прочим, операции проводятся…

– Я не кто-то! – возмутилась поэтесса. – «Мой благородный рыцарь любит сосиску в тесте» уже объявлен в номинации конкурса, мне должны вручить членский билет…

– Только по записи…

– Дайте тогда жалобную книгу!

– А зачем Вам наша жалобная книга?

– Кое-что напишу там, а Вы потом почитаете.

Запрос на жалобную книгу подействовал отрезвляюще на сговорчивость вредной секретарши, и она, глубоко вздохнув, нехотя поднялась с места.

– Ладно. Я сейчас у Ильи Юрьевича спрошу, что с Вами делать…

Потом застучали каблучки по мраморному полу, и поэтесса терпеливо ждала, прислушиваясь к удаляющемуся эху. Каблучки стихли за углом извилистого коридора, пару раз топнули на месте и бойко стали возвращаться на рессепш.

– Илья Юрьевич сейчас занят, – с каким-то фальшивым сожалением проговорила секретарша. – Проходите, слева по коридору.

Поэтесса, довольная победой, кивнула и пошла в уборную, которая ее сразу же поразила невиданным прежде убранством. Все блестело и сверкало. Большие зеркала создавали иллюзию большого пространства. Пахло свежестью моря, играла спокойная музыка. В таких помещениях можно было творить и творить. Поэтесса даже замешкалась, поставила чемодан у входа и стала выбирать для себя подходящее место среди трех начищенных до блеска унитазов из белого фаянса. Они были расположены вдоль стены на неком возвышении и не имели по европейской моде между собой перегородок. Центральный был самый высокий, точно олицетворял собой первое место при награждении особо выдающихся, и поэтесса выбрала именно его.

Напоследок она немного прихорошилась у зеркала и на память о себе написала на нем губной помадой короткие строки.

 
Она играла глазами.
Она чертовски дурила.
Ее какая-то сила
Вперед все время манила.
 

Именно этот губной след, оставленный размашистым женским почерком, и заметил Илья Юрьевич, ведущий стоматолог столицы, который спустя какое-то время после того, как ушла взбалмошная посетительница с чемоданом, заскочил в уборную. Причем он надпись эту увидел не сразу, а когда, так сказать, присел на центральный трон, излюбленное его место. Стихотворение, заявленное миру таким экстравагантным образом, так задело его ищущую любовь душу, что мужчина тут же влюбился в сочинительницу и поклялся найти ее во что бы то ни стало. Поэтому не было ничего удивительного, когда он стал вытрясать из своей ошарашенной таким странным поведением босса секретарши все подробности появления в офисе недавней посетительницы.

– Отменяй все приемы на сегодня! – крикнул он ей, выбегая из офиса сломя голову.

Стоит отметить, что Илья Юрьевич очень надеялся успеть на этот творческий вечер и, главное, на выступление своей дамы сердца, «Хуторской козочки». Каково же было его разочарование, когда прибыв в дом российских поэтов, ему сказали, что вечер уже подходит к концу, а данная поэтесса, к сожалению, сильно запаздывает, заплутав по дороге.

– А Вы ее делегированный представитель? – спросили его с надеждой. – Было бы здорово, если Вы выступите вместо нее, зачитав что-нибудь из новенького… Илья Юрьевич решительно кивнул и побежал к сцене, пока организаторы объясняли слушателям и жюри сложившуюся ситуацию.

 
«Она играла глазами.
Она чертовски дурила.
Ее какая-то сила
Вперед все время манила.»
 

Зачитал он в микрофон, едва отдышавшись, и почтительно поклонился, тем самым дав понять, что больше ничего не знает. Зал погрузился в глубокую тишину раздумий и где-то на задних рядах сорвались редкие овации… Вдруг волна восторга так накрыла публику, что все бросились поздравлять победителя, жать руку и целовать в щеки. Тут же в торжественной обстановке Илье Юрьевичу, дипломированному стоматологу со стажем, вручили под расписку членский билет для «Хуторской козочки» и все быстро разбежались, ссылаясь на занятость.

Еще долго Илья Юрьевич бродил под темными окнами дома российских поэтов, поджидая свой сильно запоздавший идеал. Наконец, он услышал шаги, и сразу узнал ее по чемодану в руках.