14 января. Среда. 00.25

Марина досматривала первую серию «Иронии судьбы…», когда услышала, как щелкнул дверной замок и входная дверь отворилась. Она встала, оправила халат и направилась в прихожую.

– Что-то в неурочный час, – заметила она. – Говорил, что раньше восьми утра не ждать.

– Ну, вот… – снимая обувь, проворчал недовольно муж, – опять неладно: задерживаюсь – пилишь…

– Да, будет тебе. Я ведь так… – Марина повернулась и направилась в сторону кухни. – Ужинать будешь? Разогреть?

– Не надо! – резко ответил он. – Устал. Спать хочу.

Марина остановилась, повернулась, удивленно уставилась на мужа.

– Что с тобой? Неприятности на работе? Если и так, то зачем же на мне срывать зло?

– Не выдумывай. Никаких неприятностей. Наоборот, в районе все спокойно и заместитель прокурора решил меня отпустить… Сказал же – утомился. Сама, что ли, не знаешь, что у меня за служба? Не первый год. Пора бы и попривыкнуть.

– Я, может, и пообвыклась бы. А вот Алешка… Скучает. С трудом отправила в постель. Хотел дождаться. Говорит, папаньке сюрприз приготовил… новогодний.

– Что еще?

– Не знаю. В секрете держит.

– Ну… ладно: умоюсь и в постель.

Он прошел в туалетную комнату. Тут же зажурчала вода из крана. Он стал плескаться и отфыркиваться.

Заглянула жена.

– Может, все-таки чашку крепкого чая?

– Это, пожалуй, можно.

Муж прошел на кухню. Уселся между кухонным столом и холодильником.

– Что идет по «ящику»?

Жена поставила перед ним чашку с ароматным чаем. Он отхлебнул немного.

– Как обычно в новогоднюю ночь: показывают «Иронию судьбы…»

– Они что? Зациклились? Что, крутить больше нечего?

– Картина-то хорошая, многим нравится. Постой-ка, – Марина подошла к нему и уставилась в одну точку. – Это что?

– Где?

– Вот! – она ткнула в обшлаг рубашки. – Уж не след ли от губной помады?

– Совсем сдурела, – он тоже уставился на небольшое красноватое пятно на левом обшлаге рубашки. – Какая еще помада?

– Да вот такая… дамская, – ехидно ответила Марина.

– Не неси чушь… Запачкал, наверное, когда, затачивая карандаш, слегка порезался лезвием…

Жена пригляделась. Даже пальцем попробовала.

– Пожалуй, ты прав: это не помада… Ну-ка, снимай. Пока не застарело – замочу в порошке, а то потом не отстираешь.

14 января. Среда. 3.40

Старший следователь районной прокуратуры Игорь Валентинович Дворкин, дежуривший в эту ночь, зевнул, потянулся. Да так, что суставы захрустели. Отложив в сторону газету с кроссвордом, который он все пытался разгадать, потянулся к телефону и набрал 02. Занято. Набрал еще раз. Теперь ответили.

– Старший оперативный дежурный Прижелезнодорожного УВД Смирнов – у телефона.

– Привет, Вань. Дворкин говорит.

– Слушаю, Игорек. Застоялся? Затосковал в своих четырех стенах? – Он заливисто захохотал.

– Как у вас?

– У нас? – притворно переспросил майор. – У нас – как в Польше. У кого больше, тот и пан. – Он снова хохотнул, но теперь уж коротко.

– Ты что-то больно веселый сегодня…

– Нельзя? Не так уж часто случаются такие спокойные дежурства. Почему бы и не повеселиться?

– Ну, хорошо… Вас там много… Спроси мужиков… Русский поэт, одиннадцать букв, последняя – «й».

– Может, Маяковский?

– Нет. Здесь лишь десять букв, а мне надо одиннадцать.

– Тут ребята подсказывают: Исаковский.

– Что, и такой был?

– Был, говорят. Песенки когда-то сочинял.

– Постой… Но в его фамилии тоже десять букв.

– Тогда – не знаю. Да… Скворцов шепчет на ухо: Твардовский. Проверь.

– Проверил, подходит. Ну, спасибо.

– Не за что.

– Ну… будь здоров и привет супруге. Да, кстати, ты так и не ответил на вопрос: как ситуация в районе?

– Спокойная, Игорек, даже не верится.

– Не сглазь. Постучи по дереву. А то такое начнется, что небо с овчинку покажется.

– Ты еще и суеверен.

– Никуда не денешься. Проверено, опытным путем.

На том конце провода замолчали.

– Алло, Игорек, ты меня слышишь?

– Слышу. Я вот о чем подумал: не сходить ли мне в ресторан, что на вокзале; чего-нибудь горяченького перехватить.

– Как знаешь. Только, – Смирнов опять рассмеялся, – не очень-то увлекайся «горяченьким». Иначе – головка закружится и ясность мысли утеряешь.

– За меня не бойся. Я устойчив к соблазнам мирским, тем более на работе… Можно сказать, закаленная сталь… Я ненадолго, если что. Вернусь – брякну. Понял, Вань?

– Так точно, господин майор юстиции, понял. Не тревожься: в твое отсутствие мир не рухнет. Это я тебе обещаю.

Дворкин положил трубку и хмыкнул:

– Тоже мне – весельчак отыскался. Не к добру веселится, ох, не к добру!

Он встал. Натянул полушубок, пыжиковую шапку, которой необычайно гордился, поскольку за многие годы впервые имеет право надевать то, что десятилетиями было исключительной привилегией коммунистической номенклатуры.

Он вышел на улицу. Дул сильный ветер и морозец под двадцать пять. Кругом – ни одной живой души. Лишь редкие машины на большой скорости проносились по улице Челюскинцев. Темень, хоть в глаз коли. Лишь мигающие желтым светофоры да светящиеся метрах в трехстах окна вокзала могли свидетельствовать, что жизнь продолжается

Переходя трамвайные пути, запнувшись, чертыхнулся:

– Умники!.. Додумались же по ночам отключать уличное освещение и погружать Екатеринбург во мрак. Со времен войны, говорят, такого не было. И хватает совести называть город, погруженный в темноту, столицей обновленной России. Тоже мне… э-ко-но-ми-с-ты… без царя в голове, а все туда же, в люди хотят!

14 января. Среда. 4.00

Дворкин дожевывал свою прорезиновую отбивную, когда в ресторане, как он любит выражаться, «нарисовался» его приятель – Смирнов. Окинув взглядом полупустой зал, спешным шагом направился к нему.

– И ты – тоже? Горяченького захотелось? Прорезинового?

– Шутки в сторону…

– Что так? Только что был этаким хохотунчиком…

Смирнов его прервал:

– На выезд! Срочно!

– Что за спешка?

– В машине, Игорек, тебе Фомин расскажет.

– А без меня никак?

– Федоровский, твой шеф, говорит, что на месте из следователей только ты.

– Ну и народ, – пробурчал Дворкин. – То скукота невыносимая, то горячка. Пожрать толком не дадут.

Смирнов торопил приятеля:

– Ну-ну-ну!..

– Сначала – запряги, а уж после и понукай. Раскомандовался. Будто я твой подчиненный.

Однако встал, с сожалением оставляя чай и пирожное, и направился к выходу.

У подъезда ждал замухрышка-автомобиль, битком набитый людьми.

– Привет! – с трудом вползая в салон, поприветствовал всех Дворкин.

Он оказался стиснутым со всех сторон: слева – богатырь Фомин, справа – не столь солидный мужичок, но тоже ничего себе – эксперт-криминалист Воробьев.

– И куда теперь путь держим? – спросил он.

Ответил Фомин:

– На Пехотинцев. В квартире сто девятнадцать дома двести тридцать шесть соседка обнаружила труп хозяйки. Сразу позвонила. Вот, собственно, пока все.

– Странно… При каких обстоятельствах соседка узнала об этом? Не сказала? Все-таки час-то слишком ранний. Обычно люди в это время спят и третьи сны видят.

– Она так рассказывает: у нее бессонница, долго книжку читала. На часы-то и не глядела. Потом вздумалось вынести ведро с мусором. Вышла. Что-то ей показалось необычным – сама толком не знает. Почудилось, что соседняя дверь не совсем прикрыта. Взяла и толкнула. Она и распахнулась, дверь то есть. Странным показалось. Вошла. Свет горит, а никого нет. Глаза подняла и тут увидела через полуприкрытую кухонную дверь, что кто-то на полу лежит. Подумала, что хозяйке стало плохо. Хотела было бежать да скорую вызывать, но увидела вытекшую из-под хозяйки лужицу крови. Испугалась. Выскочила. Позвонила в «скорую» и нам.

– Значит, позвонившая не знает, жива или мертва потерпевшая?

– Нет, не знает.

– Откуда, господин подполковник, тогда труп?

– Это она лишь предполагает.

– Будем надеяться, медики прибыли раньше нас, вздохнув, заметил Дворкин.

– Хорошо бы, – согласился с ним Фомин. – Легче иметь дело с больным, но живым, чем с мертвым.

– Хорошо сказано. Где вычитали, Александр Сергеевич, сей мудрый афоризм? Не Козьма ли Прутков автор?

– Нет, сие изречение есть продукт деятельности моего драгоценного мозга.

– А-а-а, – протянул Дворкин, – тогда ясно.

Тем временем машина подрулила к шестнадцатиэтажке, стоящей от других домов наособицу, и остановилась.

– Вот мы и прибыли, – сказал сержант-водитель.

У подъезда увидели «скорую». Не успели вновь прибывшие «выгрузиться», как к ним подбежала в полушубке, накинутом наспех, пожилая женщина.

– Это я вам звонила.

– Хорошо. Пойдемте. Этаж какой? – осведомился Фомин.

– О, самый последний, шестнадцатый.

– Лифт, надеюсь, исправен?

– На ваше счастье, – ответила женщина, – вчера починили.

Всей гурьбой поднялись наверх. В коридоре их встретил врач – еще очень молодой и худой человек с копной рыжих волос на голове.

– Господин подполковник, – обратился врач к Фомину, признав в нем старшего, – в квартире обнаружено два трупа…

– Как два?! – вырвалось у Фомина. – И трупы?

– Именно. Пострадавших двое: первая – женщина примерно пятидесяти пяти лет с явными следами насильственной смерти (у нее несколько проникающих ножевых ранений в области грудной клетки); вторая…

– Что, тоже женщина?

– Да. Точнее будет сказать, девочка примерно двенадцати-четырнадцати лет. На ней также очевидные следы насильственной смерти: многочисленные телесные повреждения, в том числе несколько ножевых ранений груди (левая, кстати, еще не совсем сформировавшаяся грудь вырезана полностью). Девочка зверски была изнасилована. Исходя из визуального пока осмотра, могу сказать, что насильник после совершения полового акта в естественной и извращенной форме, то есть через задний проход, острым предметом (скорее всего, ножом) превратил влагалище девочки в кровавое месиво. Все это, в совокупности, и послужило причиной смерти, которая, судя по всему, была долгой и мучительной…

Слушая, Фомин краем глаза заметил, что двое из прибывших с ним оперативников направились в квартиру.

– Одну минуточку, доктор. Извините. Кажется, мои юные молодцы рвутся в бой, и их надо остановить. Иначе потом будет уже поздно.

Фомин собрал вокруг себя всех прибывших.

– Следователь сам знает, что и как ему надлежит делать в подобной ситуации. А вот что касается других… Прошу выслушать мои наставления, преимущественно – молодых и слишком горячих. Первое: вам нечего делать в квартире потерпевших до тех пор, пока эксперт-криминалист не закончит осмотр. – И уже обращаясь непосредственно к Воробьеву, добавил. – Приступай, старший лейтенант. Но помни: от результатов твоего теперешнего труда зависит, будет или нет оперативно, так сказать, по горячим следам раскрыто преступление.

– Сам знаю, – обидевшись, уже на ходу бросил эксперт.

– Да, ты знаешь, но не грех лишний раз и напомнить.

Фомин обернулся к троим стоящим поодаль молодым оперативникам:

– И для вас, мои юные гвардейцы, имеется занятие. Опросите-ка соседей, в том числе и этажом ниже, не знают ли они чего-либо. Действуйте шустро, но ненахраписто. Учтите, что люди спят, а час еще слишком ранний. Понятно?

– Так точно, господин подполковник! – откликнулся один из оперативников.

– То-то же… А то, смотрю, стоят и бьют копытами. Точно застоявшиеся кони.

Оперативники разошлись.

Фомин проворчал:

– Так-то лучше. А то затопчут там все, – и, уже обращаясь к доктору, добавил. – Ну-с, продолжайте.

– А у меня, собственно, все. Пока. Более подробную и точную информацию дадим после вскрытия… Господин подполковник, может, трупы погибших можно забрать?

– Нет, подождите. Пусть эксперт-криминалист осмотрит и сфотографирует. Он скажет, когда будет можно забрать потерпевших.

Вышел в коридор Дворкин.

– Ну, как? – спросил его подполковник.

– Кошмар!

– Вдруг маньяк? – высказал предположение Фомин.

– Трудно сказать… Пока – во всем темный лес. Один или несколько? Не знаем. Мужчины или женщины? Тоже неизвестно. – Следователь с секунду помолчал. – Да, доктор, не смогли бы сказать, когда наступила смерть потерпевших, хотя бы предположительно?

– Думаю, что не ранее одиннадцати прошлого вечера. Если вам интересно, то я на один из ранее поставленных вопросов могу ответить. Причем, с большой долей вероятности. Даже визуальный осмотр трупов свидетельствует, что ножом орудовала опытная рука – это раз. Второе: я почти уверен, что ранения нанесены мужской рукой. Сужу об этом по силе ударов…

– Не скажите, – возразил Фомин, – года три назад я также выезжал на происшествие. И тогда тоже все склонялись к тому, что убийца – мужчина, поскольку удар ножом настолько был мощный, что продырявил потерпевшего чуть ли не насквозь. Потом же оказалось, что убила весьма хрупкая на вид девушка. Правда, натренированная, спортсменка.

– Все же, скорее, это не правило, а очень редкое исключение.

– Пусть так, но исключать и этот вариант мы не можем.

Фомина поддержал следователь.

– Я высказал лишь свое мнение, – обиженно добавил врач.

– Спасибо, доктор. Вы высказали очень важную вещь. И не обижайтесь, что мы выразили сомнение. Лично я, например, уже привык даже в самое очевидное не верить. Потому что не раз «обжигался». Было не раз: упрешься, как бык, во что-то одно и буровишь, а после оказывается – все понапрасну, не туда шел, не там упирался.

– Не стану терять время, – заметил Дворкин, – схожу-ка я к соседке (кажется, она не спит) и запротоколирую ее показания, поскольку именно она первой обнаружила потерпевших. Возможно, она еще что-то важное сможет сказать.