Из пыльного мешка сыпанули: детская комната школьника при ЖЭУ, ансамбль ложечников (мы дубасили на алюминиевых ложках «во поле береза стояла») на очередном районном конкурсе самодеятельности. А тут, вдруг, на сцене тоненька, неестественно гибкая, как вощенная бечевка, девочка. Вдохновенно отрабатывала бесценную картонную грамоту, скрупулезно выполняя свои пассажи, радовала нас, демонстрируя некоторые подробности физиологии, игнорируя наши дурные смешки.
Совпадение: Ольга Сур материализовалась в восторженную комсомолку с улицы Макса Горького.
Она ли это была, нет, спросить я, почему-то, смутился.
Она вновь потащила меня на дискотеку. Ее фраза:
– Еще хочу себя показать! -удивила и оттолкнула меня. Мне же хотелось болтать и бродить по темным аллеям.
Раздосадованный – я спрятался в дачу. Болезненная слабость размазала меня по скрипучей койке.
10. Кроссы, пинг-понг.
«Ребзики» наши бегали кроссы по утрам. Заводилил там Строгов.
Я ленился, ссылаясь на нездоровье.
Жалко, что врачиха из лазарета уехала. Ее сменила раздраженная тетка под пятьдесят. Мы с Тимохой прогрустили весь вечер вспоминая —«добрую и нежную». Мне бы быть постарше, или ей моложе. Дежурная печаль переходного возраста. Патологическая тяга к взрослым женщинам. Взаимная – я убеждался не раз. На тот период с ровесницами все было, как-то, сложнее.
Ленка вдруг предложила поиграть в пинг-понг. Я проглотил давешнюю обиду и поскакал за ракетками.
«Ребзики» убежали на «стадик» пинать мяч.
А я продолжил хлопать фанерными ракетками хрустящий шарик.
11. В девичьей палате.
В 23—00, после отбоя.
Я и Володька Мельников, он – вечный участник абсолютных весовых категорий.
Однажды, на областных соревнованиях, я прогулял (из-за девочки) день своего веса, а на следующий день сердитый Петрович поставил и меня в «абсолютку».
Первая пара – я с Володей!
Его 100 против моих 62 кило! Я отчаянно и долго бодался… Но те соревнования окончились для меня почти бесславно…
Проникли в палату. Она оказалась не запертой на крючок. Странно?
Там уже был Тимоха. Он возлежал с Леной номер два. По комплекции она более подходила бы Мельникову!
Днем я не сориентировался и сейчас мне пришлось туго. Я слепо шарахался по койкам. Но тут мне пихнули в руки гитару. Я разглядел Аленку и плюхнулся к ней на кровать.
Забренчал и загнусавил:
– Парашюты рванули и приняли вес
– И земля всколыхнулась едва,
– А внизу дивизия «Эдельвейс»
– И «Мертвая голова»…
По исполнении, был награжден кондитерским новшеством – глажеными баранками!
Абсолютно тонкие, поджаристые, хрустящие!!!
В армии, на утюге, я разладил и сжевал их не одну сотню, тепло вспоминая, ту первую нашу встречу… с ними.
Далее, традиционно, кто-то предложил мазать пастой маленькую палату.
Вынырнув из-под одеяла, в одной ночной рубахе, Ленка, спешно, накинула халатик.
Потом мы кого-то мазали, прятались, убегали. В темном коридоре я, как бы случайно, налетал на нее, и чтобы разминуться, нежно отстранял ее за талию.
Под халатиком и «ночнухой» ничего не было! Мозг получил, в ту же секунду сексуальный ожог!
Я поспешно убрал руки.
Вернулись. Она легла под одеяло, я рядом, но поверх него…
Она задала странный, неуместный вопрос:
– Расскажи о своей первой любви.
Мое сердце тронула печаль, солнце затенилось темными крыльями…
Я горько вздохнул. Что я мог рассказать ей об э т о м? Какие подобрать слова и описать то, что просила она?
Шестой раз в кинотеатре «Бабякино» на фильме «Вий».
Злые лики под телевизионной паутиной – павильонные съемки…
Душное лето, четыре палатки в глухом лесу, под высоченной горой.
Неумелый поцелуй, мягкая грудь под рукой. Счастливое забытье…
А потом, вдруг, ничего – гнетущая пустота, одуряющее безвоздушье, удушающая гипоксия ущербной любви. Мутный осадок горечи. Отчаянье. Гулкая одинокость, как в делирии, но бесцветная, серая, гадкая.
Потерянный я брел по поселку Горелки. Перебаливая «паталогической влюбленностью».
Цветущие липы пахли приторно-сладко. Памятью об отгоревшей любви.
Безнадежно влюбленный семиклассник – жалкая вещь…
О чем тут было рассказывать? Для себя все это, я смог сформулировать, словесно и осмыслить, только через 10 лет!
Ей же – таковой мой рассказ:
– Ну… как ее, значит, дружили-дружили, все было нормально, а потом она вдруг, раздружилась… Вот и все…
– Ну и рассказал! Да ладно… Хочешь погадаю?
Она вдруг перевела тему, видя, что я «загрузился».
– Давай.
– Покажи ладонь.
Я подсунул свою клешню.
– Зырь!
– Ты женишься по глупости!
– С чего такие выводы?
– А у тебя на левой руке мизинец короче линии сгиба третьей фаланги безымянного пальца.
В какой омут, в какую кофейную гущу, смотрела эта девочка? Вот только не уточнила – в первый, второй раз?
Я вырос, и мизинец перерос сгиб соседнего пальца, и мне это, надеюсь, уже не грозит – глупая женитьба?
– Сейчас я расскажу что-то страшное. Хотите?
– Валяй!
– Это написал Эдгар По… Читали?
– Нет, конечно! Рассказывай!
– Он, наверное, был психически ненормальным человеком. Такие вещи нормальный не напишет.
– Слушайте… Новелла называется «Черный кот».
«Я не претендую и не притязаю на то, что кто-нибудь поверит самой чудовищной и вместе с тем, самой обыденной истории, которую я собираюсь рассказать…»
Рассказы, разговоры, обнимания затянулись аж до трех часов ночи. Мы подрывали своим несознательным поведением, ответственное мероприятие, запланированное на сегодня. Праздник Политической Песни. С какой-то политической «пестней» должен был выс-тупить и я.
12. Политическая песня.
После подъема я был вялый и сонный…
Редколлегия во главе с вездесущим Ребровым забилась в комнату вожатого. Чтобы соорудить актуальный политический плакат. Я предложил несколько тем и тут же уснул. Проснулся я с обидой: кто-то мазал холодной краской мне ухо. Я разлепил глаза и заорал на Женьку, который ехидно спрятал кисточку за спину.
Вечером мы выставили следующие произведения.
На первое: «Белфаст» с моим аккомпанементом и скрипучим вокалом.
На второе: «Пока мы едины мы непобедимы.» Местами по испански.
Вокал Реброва и его же аккомпанемент.
– Товарищ мой со мною вместе пой.
– В ночи без звезд
– Таится край родной!
– В одном строю
– Прижав к плечу плечо,
– Шагают дружно те,
– В ком сердце горячо!
– Когда мы едины – мы непобедимы!
– El pueblo unido jamаs serа vencido!
В припевах его поддерживал хор – мощно, гулко и согласованно. От этой согласованности становилось спокойно за судьбу социализма на всей Земле!
Какая силища в тексте. Пытаюсь сравнить с «Хлопай ресницами и взлетай…» А зачем?
На третье мы выставили плакат: контур Великобритании с абрисом границ Ирландии. (Я был поклонником ИРА, Красных Бригад и RAF). Поверх все это перекрещено колючей проволокой в форме английского флага.
Я хотел протолкнуть песню посвященную памяти Виктора Хары (до сих пор не могу её спокойно слушать, так она завораживает бескрайней болью), но Ребров забраковал – оказалось не по теме. Там, видишь ли, Чили, а тут Ирландия. Там Американская военщина, а тут Британская!..
Но, заняли первое место. Мне не стыдно! Идея с темой – мои!
На следующий день был смотр «строя и пестни».
Мы топали под «Не плачь девченка!»
Опять первое место!
Не перевариваю эту песню! Она натерла мозги и мозоли в армии.
13. Гибкость рук.
Наш отряд охранял ворота. Я валялся в даче. Через вожатого Лена позвала меня.
Я радостно прискакал.
Ленка чуднО выворачивала свои тоненькие ручки:
– А сейчас упражнение на гибкость рук…
Она заламывала кисть левой руки наружу так, что пальцы доставали до локтя!!!
Мои «заготовки» так гнуться не могли!
В лесу у нас есть свое место – «стрельбище». В 5—7 классах мы пуляли тут из «поджигных» и луков.
Каждый вечер мы, по привычке, приходили сюда, но уже с гитарой.
Жора улегся на красящем, как медицинская зеленка, штакетнике в куртке Паленого (Валерки Святцева).
Буба: -Испачкаешь куртку чужую! —
Жора безразлично:-Один хрен ее стирать! —
Все возмущались его беспечностью к чужому, но потом
расселись по «стрельбищу» и дружно запели:
– И пусть сегодня дней осталось мало!
– И выпал снег и кровь не горяча!
Спустя пару лет, дошел-таки, до меня смысл этой песни!
До конца детства оставалось так мало!
14.Бег, диско, красный конь.
Я все-таки начал бегать. Но чтобы не попадать под влияние Бубы, который нагружал всех беспощадно, бегал в паре с Мельниковым. Продемонстрировал ему свою тактику бега, без измотки, на длинные дистанции.
Сейчас я назвал бы это – медитативный бег.
После 5 км по пересеченке, делаем рывок, под горку 300 метров.
Вовка восхищенный:
– Мне показалось, что сейчас взлечу, так легко стало. Будто ангелом стал!..
Потом бродили по лесу. Он изложил идею фильма с названием «в стиле диско» или просто «диско».
На фоне мелькающих ног падает человек и его затаптывают, в экстазе, не замечающие танцоры…
А я ему:
– Мое детство – Красный Конь…
Общение с ним сильно повлияло на мое мировоззрение.
15. Кислородное опьянение.
Мы дурели от кислородного опьянения. Несколько раз резко и глубоко вдыхаешь и перетягиваешь горло полотенцем. Пробовали поясами от кимоно. Больно и оставляет жутковатые полосы на шее!
Женьку Реброва однажды еле откачали.
Я, как всегда, бренчал на гитаре, лежа на кровати, Мельников слушал меня. Жора «душился» – и улетал в космос.
В очередной раз он откинулся в пароксизме судорог воздушного оргазма. И вдруг затих. Прошло с минуту – он не двигался.
«Кирпич» (Мельников) сказал:
– Во – не дышит!
Я лениво бросил гитару и подошел поближе к Жорке.
Он лежал на спине и был, какой-то, неестественно плоский, с запавшей, будто на тяжком вздохе, грудью.
Мы неумело стали делать искусственное дыхание. Я дул в рот, Кирпич толкал в грудь.
Однако, ничего у нас не получалось. Картина не соответствовала усвоенной плакатной.
Не помню – зажимал ли ему нос? Мои вдувания ничего не давали.
От отчаянья я начал резко шлепать ему по щекам и орать в ухо:-очнись дурачина! —
Он, вдруг выкатил из-под верхних век бессмысленные зрачки и спросил:
– Вы чего?
– Ничего! -ответил Володька:-здесь сейчас мог образоваться молодой и холодный…
Жорка поведал о своих ощущениях.
– Сперва слышал гитару, потом куда-то отлетели все звуки, и я пропал.
Потом услышал (не почувствовал!) звонкие шлепки. Он услышал (!) мои пощечины!
Жорка, нисколько не расстроенный клинической картиной, схватил полотенце, которым, только что, устроил себе обморок и принялся методично дубасить мух на потолке.
Весь вечер я был в смятении и радости, что обошлось…
Мое состояние заметила за ужином Елена и поинтересовалась причиной вопросительного знака, на моем лице, при взгляде на Жорку.
16. Бой.
Десять дней, после Москвы, промчались незаметно.
Наступал опасный день «прощальный костер».
Нас, как ребят старшего отряда и типа «спортсменов», выделили в охрану, собранного всем лагерем финального костра.
Крайние три дня мы усиленно готовились к бою, в буквальном смысле слова.
Борька Серегин, в будущем призер чемпионата мира по тяжелой атлетике, предложил наделать нунчак по паре на брата…
Жаль не сделали – пригодились бы.
Кимоно в скатке так и валялось, не пользованное, у меня под кроватью.
Мы с Жоркой усиленно тренировались «корытом» на «стрельбище».
Мое мнение – Женька Ребров, среди нас сереньких, тогда был, самый неординарный как А.И.Салукадзев и мульти-развитой, почти как М.В.Ломоносов.
На тот момент – даже маститее многомудрого Кирпича!
Буба гонял и изматывал прочих бойцов, известными ему методиками.
Мы готовились.
Из «века в век, существует неписанное правило – на «костре» молодые колхозники доказывают, что они хозяева жизни. Упившись вдрызг, рассовав ножи по-за голенищами кирзачей – это средневековье является в самый грустный вечер.
Там и сям начинаются несправедливые избиения пионеров и комсомольцев.
Мне это напомнило войны «кулаков» с коммуноактивистами!
Геноцид районного масштаба!!!
Но в этот раз мы договорились противостоять «деревенскому кулачью» организованно.
В ожидании развязки таких ситуаций я обычно «немножко» нервничаю, чуть волнуюсь, а реально, просто не нахожу места себе. Жорка научил: -Сделай десять глубоких, ритмичных вдохов и расслабься. Как в карате. —
Ну-ка попробуй, расслабься! Не тут-то было. Я слонялся по лагерю и напевал, от зябкого страха, всякую-всячину.
– Увидала, что казак на коне
– И улыбнулась мне…
– Пошел солдат да оглянулся…
– А там над крышею тесовой
– Звезда высокая взошла…
Я, вдруг, почувствовал, что страх отпускает меня на этих простеньких словах.
Однако, ближе к вечеру появилась нервная зевота и свербящий холодок под диафрагмой.
Никакими вдохами и припевками уже не мог этого аннигилировать.
После вечернего построения на линейке, весь лагерь медленной широкорядной многоножкой, перемещался к костру.
Мы решили: не выплескивать конфликт на массы – остаться в лагере.
Подошли с Кирпичом к даче – вижу, вокруг, как собак не резанных, деревенских адептов – все вдрызг пьяные.
Я похлебал из-под крана – в умывальнике лежала бутылка какого-то пойла – и непроизвольно закрыл кран, вода из него хлестала во все стороны. Пройдя сквозь коридор перегара и мерзких тел, затыкая носы, мы пробрались к себе в палату.
Я зашел и успел присесть на тумбочку – в комнату ворвались двое.
Первый заорал: -Зачем воду закрыл? -и я почувствовал удар на левой щеке, успел, почему-то, заметить металлический браслет на запястье. Хотя мы ждали драки, но все-равно, это было настолько неожиданно, что никак не сумел среагировать, ответить, а только тупо моргал и пучился на «колхозных».
Едва преодолел позыв намочить трусы!
Сказав: «То-то!» – они победоносно удалились.
Мы сидели с Володькой удрученные и подавленные.
Мы же готовились!!! Но оказались не готовы.
Зато с этой секунды пропал страх! Только месть и ненависть к ублюдкам.
Потом мы с ребятами поперлись куда-то и нам передали, что одного парня «местные» крепко избили.
Мы бросились к даче. Возле нашей дачи было 7—8 уродцев. Основная их масса удалилась на костер.
Один с корявой, погрызенной оспой, рожей (Витек) сказал Жене:
– А ты, Коля, вообще отойди!
– Я не Коля, а Женя! И здесь мои друзья! -ответил тот.
Деревенский согласился… ударом головы по Женьке.
Жорка наш оказался не профан, а профи! Встретил колхозную голову, подставив свой мощный, сократовский лоб и, вбил в черта коротким боковым ногой.
Отлично! Началось!
Некий колхозник треснул Бубу по затылку и сильно пожалел об этом!
Мишка, мгновенно среагировал и длинным ударом руки дослал урода в землю.
Сергей Панин возился с кем-то.
– Мочи гадов! -заорал я и двинул кому-то в бок ногой. Потом оказалось, что мы бьемся один на один. Молодчик делал отважные выпады в мою сторону, но натыкался на отрепетированные с Жоркой «маваши-гери», в разные части тела. Ему это, почему-то, не нравилось. Он отлетал, но вновь пер на меня. Минуты три мы таким образом разминались…
В это время Володя Мельников стоял в центре драки, озираясь, в раздумье- кем бы заняться. Тимоха занимался тем же. Буба бросил очередного гада на землю. Тот запросил мира и отошел в сторону.
Валерка Святцев бился с «Копченым» где-то в кустах.
У меня с противником, что-то подзатянулось, злость прошла. Я предложил ничью. Не согласился. Мы продолжили. Я бил – он падал. Наверное, ему надоело падать и с криком: -Ща, гад! Он выдернул из-за пазухи нож в мой адрес. Я счел за лучшее побежать.
Потом говорили, что это был не нож, а стальная расческа. В темноте я разглядел только блеск!
Перепрыгнул через чью-то подставленную ногу, пробежал по лесу метров 300, я подстроился в хвост колонны, идущей на костер. Взяв еще троих ребят, я вернулся к даче. Наши пацаны уже шли навстречу. Некоторое время искали чьи-то сбитые электронные часы. Японская штамповка – дорогая по тем временам. Не нашли.
Следующий наш маневр. Мы знаем, что от костра уже подтянут «кулацкий» резерв и соотношение бойцов становилось, сильно, не в нашу пользу. Собралась вся «малая» (до 20 лет) алкашня из Архангельского, Бушёво и Федоровки. Их было раза в три больше.
17. Изолятор.
Часов до двух ночи, мы отсиживались в изоляторе медсанчасти. Новая врачиха, что-то не довольно бубнила, но впустила нас.
Мимо окон пару раз проскочил местный сторож по кличке «Водяной» в милицейской фуражке и с огромной дубиной в руках!
В этом же изоляторе пребывала «жертва» с нашей стороны. Сережка Синицын. Он не был борцом. Но мы его считали своим. У него был разбит (возможно сломан) нос. Тот самый рылодырый Витек, что пытался одолеть Евгения посредством тупого предмета, именуемого головой, успел раньше боя, вывести из строя нашего бойца.
Я потом понял их тактику. Они старались выбивать нас до драки, поодиночке.
В 24 с копейками, появился Валерка Святцев (Паленый). Символично – он бился с «Копченым». Бой у них был на равных, и они забавно барахтались в кустах.
Валерка грустно пояснял: – «Копченый» – не дурак подраться! —
Потом он бегал по лагерю, прятался от деревенских, разыскивал нас и обежал весь периметр лагеря.
Отдышавшись он снял свитер – на спине (ко всеобщему смеху) зияло, полосой, оцарапанное тело в прогале разорванной рубахи.
Клок был вырван начисто, шириной 20 см, длинной во всю спину, с ровными краями, будто срезанный ножницами.
В два часа мы оставили свое убежище, и я юркнул к Ленке под бочок.
Она была немного взволнована, так как, что-то слышала о наших траблах, но быстро все забыла, когда я обнял ее.
В девичьей палате были еще «Паленый» и Тимоха – они «успокаивали» своих девочек.
Утром «Паленый» торжественно сообщил мне: -Я целовал Светку! —
Я порадовался за брата.
Говорили, что «колхоз» обещал выловить нас завтра на отправке.
Так что, расслабляться было еще рано.
18. Отъезд.
22 августа.
Всем отрядом договорились встретиться 30 августа в парке у фонтана.
Есть такая, замечательная, традиция в советских лагерях,
встречаться через некоторое время, после окончания очереди.
Утром мы уехали.
Местные не пришли брать реванш по трезвяку.
Ну что же, у нас были настоящие враги.
Как и положено – жестокие и коварные.
И это наше «Куликово поле» местного масштаба, мы хоть и не выиграли, но уж точно не проиграли.
Ведь до этого, дня, в открытое групповое столкновение, мы не решались ввязываться!
Мы почувствовали свою силу!
Вы спросите, закономерно:
– А в чем же сила, Брат?
Отвечу:
– В дружбе, Брат!
Проезжали мимо ее дома, она показала свои окна. Я запомнил.
– Пока!
– Пока!
Вот, кажется и всё!
19. Тоска.
Неделю я тяжко адаптировал, страдая несварением одиночества.
Как-то нужно было дотянуть до встречи.
Моя тоска агонизировала, особенно к вечеру, поднималась из зеленоватых глубин.
Я беру гитару…
– Хотел я спеть повеселей,
– Да что-то помешало…
Все время, назойливо, вспоминался такой эпизод.
За два дня до отъезда, «лагерное начальство», организовало «Огонек» – вечер отдыха, для
1—3 отрядов.
Ленка пела дуэтом со Светой:
– А теперь мне все равно,
– Потому что, я давно,
– Не видал как улыбаешься ты!…
В тот вечер, поднимаясь по ступенькам дачи, мне пришлось подрастолкать
«колхозных молодцов» облепивших крыльцо, как мухи потолок сортира.
Я торжественно, как в придворных танцах, провел ее за руку через строй мутных глаз и кислой винной отрыжки…
Не тогда ли я возбудил к себе нелюбовь «строителей колхозной коммуны»?…
Какая разница!
Другое, важное, мне стало очевидным и озарило мрак Затмения вспыхнувшей Солнечной Короной:
– Потому что, я давно
– Не видал как улыбаешься ты!!!
О проекте
О подписке
Другие проекты