Цитаты из книги «Бывших ведьмаков не бывает!»

Встречный ветер и не думал утихать. Вскоре после полудня он нагнал тяжелые дождевые тучи. Они закрыли все небо от края до края, разделив его на две половины. Там, впереди, куда держала путь лодка, было темно и мрачно, а за спиной, в низовьях, пока еще светило солнце. На фоне темно-синего свинцового неба прибрежная зелень и синь воды казались еще ярче, линии – четче. Если бы не ветер, гнавший навстречу рябь, было бы совсем хорошо. В свое время Владислава любила вот такое время, когда среди бела дня свет встречается с тьмой и последние лучи солнца пронзают тяжелые тучи прежде, чем погаснуть. Любила смотреть, как ураганный ветер гнет деревья, как бегают по двору прачки, собирая белье, как спешит горничная забрать материнскую шаль, забытую на скамейке в саду, как ветер треплет одежду и волосы и как первые крупные капли падают на сухую землю. Но любила наблюдать за всем этим, стоя на террасе их загородного дома или из окна, с безопасного расстояния. А отнюдь не сейчас, когда они упрямо плыли прямо навстречу грозе.

Мавки – их по-разному называют. Водяницами, шутовками, щекотухами, ундинами, но чаще русалками. Хотя это неправильно. Мавки всегда из утопленниц получаются. Они к людям злы, хотя добрыми прикидываться мастерицы. Вот водяницы или берегини – те добрыми бывают. А мавки или навки только и ищут повода, чтобы навредить.

Она внезапно выпрямилась, расправив плечи. Негодование преобразило девушку, и Лясота, вглядевшись в ее черты в утреннем сумраке, с острой болью понял, что из-за такой девушки действительно можно бросить вызов и погибнуть в бою. Понял он и поведение ее опекуна – тот, скорее всего, сам пал жертвой этой странной красоты. Казалось бы, ничего особенного – чуть вытянутое лицо, тонкий нос, темно-серые глаза под слишком густыми для девушки бровями. Но из-за этих бровей и длинных ресниц сами глаза казались такими манящими, что хотелось нырнуть в них, как в омут. Уже потом, с трудом вырвавшись из их плена, взгляд замечал и нос, и скулы со следами веснушек, и припухлую, как после страстных поцелуев, нижнюю губу, и непослушные тонкие колечки волос на висках над маленькими ушами, где огоньками сверкали сережки. Косы уложены венцом вокруг головы, но несколько прядок выбились из прически.

– Как вы непостоянны. – Как все женщины, надо полагать? – Девушка посмотрела на него в упор. Образ Поленьки мелькнул перед глазами; как она стояла в дверях, глядя на уводивших его солдат, как обещала ждать. Минуло девять лет… – Не как все, – услышал он свой голос. – По счастью, среди вашей сестры часто встречаются по-настоящему верные и преданные. – Но вы таких не знаете? – Почему? Знаю. Одну.

– Вам не интересно? – хлопнула глазами Владислава. – Нет, – отрезал он. – Это вам, женщинам, позволительно думать о птицах и цветах. А нам, мужчинам, приходится бороться.

– Вы что делаете? – А что, по-вашему? – Вы воруете! Берете без спроса чужую рыбу! Это нечестно! – Барышня, а вы совершили побег от матери и отчима, – парировал он. – Это тоже нечестно. И меня могут обвинить в похищении человека – вас, между прочим! – и в случае поимки отправить на каторгу. Это тоже нечестно. По сравнению с этим кража нескольких рыбешек ничего не стоит. Вы же хотите есть? И я, жестокий и коварный похититель невинных девушек, забочусь о своей несчастной жертве вместо того, чтобы лишать ее воды и пищи.

Волховец![4] Когда-то волховцов было много – немногим больше, чем водяных змеев. Где-то им поклонялись, где-то истребляли. Лет пятьсот назад, если верить летописям, на северо-западе страны было даже нашествие – волховцы валом валили из рек и речушек. Многие заползали в прибрежные деревни и прежде, чем крестьяне успевали их забить, пробирались в дома. На суше волховец беспомощен – он ползет, извиваясь всем телом и подтягиваясь на передних конечностях, но в воде им нет равных по скорости и проворству. В год нашествия было убито несколько десятков волховцов. После чего их численность сократилась настолько, что одно время даже поговаривали об их полном истреблении. М-да, возможно, это убийство совершил последний волховец, однако Лясоте что-то не хотелось ратовать за охрану редкого животного.

– Думать вредно, – назидательно изрек он. – А женщинам – особенно. От этого портится цвет лица. – Да? – У Владиславы от удивления даже слезы высохли. – А мне мама говорила, что это от слез бывает. – Как бы то ни было, сейчас ваше лицо испорчено. И советую перестать реветь.

«И не было бы тех девяти лет», – сказал он себе и внезапно не к месту вспомнил старика-биарма. Охотник, подобравший замерзающего чужака в лесотундре, отвез его в зимовье к местному шаману. Согбенный в три погибели старик долго смотрел на заросшего, грязного, тощего, почерневшего от пережитого парня, а потом тихо дотронулся коричневым узловатым пальцем до его лба, как будто пытался открыть невидимую дверцу. – Зря стараешься, старик, – сказал тогда Лясота. – Оно ушло навсегда. И мне теперь ничего не нужно, кроме… – Ты сам не знаешь, что тебе нужно, – к его полному изумлению, на чистейшем русском языке ответил тогда шаман. – Придет время – поймешь. А оно здесь. Заперто, но здесь… – Заперто, – вынужден был согласиться Лясота. – Навсегда. Ключ уничтожен. – Ключ только потерян, – поправил шаман. – Придет время – ты его отыщешь. Пока – ешь, пей, живи. Будь гостем. – А потом? Что потом, старик? – Потом ты вернешься на прежний путь. Когда-то давно ты свернул не туда. Но скоро настанет пора, когда ты отыщешь нужную тропу. Привезший Лясоту биарм отвел чужака в свою ярангу, и уже там до сытого, размякшего в тепле беглеца дошло, что старый шаман не произнес ни одного слова вслух. Все, сказанное им, звучало у него в голове.

– Этот Юлиан Дич такой странный субъект! Он убежден, что все это – дело рук каких-то сверхъестественных существ. – Колдунов и ведьм? – Почему бы и нет? – Но помилуйте, уважаемый! Ведьмы – это прошлый век. Вы бы еще графа Дракулу и вервольфов вспомнили. Сказки!