Фойе Большого зала Московской консерватории имени Чайковского было переполнено. Публика на концерт заезжей знаменитости – всемирно известного скрипача Геральда Райцера – собралась самая разная. Начиная от студентов в свитерах «с катышками», неизвестно каким чудом раздобывших контрамарку, и заканчивая «новорусскими» дамами в несусветных туалетах. Преобладали все-таки респектабельные слушатели, или, правильнее сказать, «зрители», поскольку пришли они в большинстве своем скорее поглазеть на звездного гастролера, нежели насладиться волшебными звуками, которые тот извлекает из своего Страдивари.
Пара средних лет за столиком, за который они ловко проскользнули со своими бокалами вина из буфета, лишь только он, то есть столик, освободился, не относилась ни к студентам, ни к богатеям. Не то средней руки бизнесмен с супругой, не то какие-то двое деятелей культуры – именно такое впечатление произвели бы они на стороннего наблюдателя. Типичные представители так называемого «среднего класса». На самом деле из двоих к культуре имела отношение только дама, моложавая шатенка в строгом, но элегантном платье, а интересный мужчина лет сорока пяти в костюме и при галстуке являлся государственным чиновником.
Это были первый помощник генпрокурора Российской Федерации, государственный советник юстиции третьего класса Александр Борисович Турецкий и его супруга Ирина Генриховна.
– Ну, Шурик, почему ты такой задумчивый? – спросила Ирина. – Неужели тебя напрягло первое отделение? Такая потрясающая музыка! И, конечно, Райцер – гениальный музыкант. Номер один в мире.
– Ну да, конечно, – пробурчал Турецкий, думая о чем-то своем.
– Что «конечно»? – поддела мужа Ирина. – Давай-давай, надо приобщаться к культуре, пока не поздно.
– Да я последние месяцы уже так приобщаюсь… Так приобщаюсь!
– Как это ты приобщаешься? – воскликнула Ирина Генриховна. – Ну-ка, Турецкий, колись, чем ты там занимаешься, пока я не вижу!
– Разрабатываю одно дело, – попытался отмахнуться Александр, но Ирина не отставала:
– Ну, Шурик! Расскажи! Ты никогда не рассказываешь о своих делах. Вечно секреты, государственная важность.
– Тебе правда интересно? – посмотрел на нее Турецкий. – А вот возьму да и расскажу.
– Ну расскажи!
– А вот и расскажу! – развеселился Александр. – На этот раз никаких особых секретов нет. А дело называется «арт-криминал». И касается как раз вашей культуры-мультуры.
– Дело в том, что за последние пятнадцать лет в России украдено предметов искусства на сумму… ты никогда не угадаешь – в миллиард долларов!
– Сколько? – охнула Ирина.
– Миллиард. Ты не ослышалась. Так вот, в последнее время российское искусство опутала настоящая криминальная аура. Связанная, кстати, не только с кражами. Уровень и методы бандитизма в этой сфере у нас такие, что коллекционерам и арт-дилерам впору нанимать себе телохранителей. А Россия в целом в скором времени может подняться на вершину мирового криминального арт-рынка.
– Неплохое начало!
– Понимаешь, раньше русское искусство было просто национальным достоянием, а потом вдруг оказалось, что это товар. Горячий товар. На него возник спрос, притом не только на аукционах, но и в криминальной среде.
– Так-так, это уже интересно.
– Картины, скульптуры и редкие ювелирные изделия стали средством вложения денег, предметами для спекуляций и мошенничества, а то и просто жесткого грабежа. Главное, что подпитывает криминал в сфере искусства, – это отсутствие четких правил арт-рынка.
Турецкий явно вошел в раж, он говорил как по писаному и все больше увлекался. Казалось, что одержимый своим предметом профессор читает с кафедры лекцию таким же увлеченным студентам. Глаза его загорелись. Приятно видеть, подумала Ирина Генриховна, как Шурик фанатично любит свою работу.
– Искусство, как ты сама знаешь, вещь субъективная, здесь многое решается на глазок, отношения строятся на личных контактах, а оценка произведений зависит от колебаний вкуса коллекционеров. При этом произведения искусства воруют. С течением времени изменился характер воровства, все чаще мы сталкиваемся с откровенным топорным грабежом. Типичный сценарий – обычный взлом музея и расчет на то, что охрана не среагирует оперативно.
Именно так грабанули музей в Плесе. Ночью из окна вытащили пейзаж Шишкина. То же самое в Малоярославце, в Калуге, в Бородинском музее.
– Однако, – сказала Ирина.
– Из Московского госархива вор, используя – заметь – оборудование для скалолазания, вынес несколько памятных знаков и документов Третьего рейха.
– Фу, какая гадость!
– Гадость не гадость… Ты можешь как угодно относиться к Третьему рейху, я сам отношусь к нему так же, как и ты, но это – вещи, имеющие определенную историческую ценность. Ну и соответственно финансовую ценность тоже.
– Оборудование для скалолазания, говоришь? Ну-ну! Просто какие-то каскадерские трюки! Прям как в кино.
– Да-да, Ирочка, чистое кино. А начало такого рода каскадерским трюкам положили похитители картин из Русского музея в Петербурге. Они разбили окно и вырезали две картины Перова. Так вот, говоря короче, старшему помощнику генпрокурора господину Турецкому, – Александр комично поклонился, – нашим дорогим и любимым Костей Меркуловым, именно им, и никем иным, была поставлена следующая задача: точными мазками нарисовать «картину преступности в сфере искусства».
– И старший помощник генпрокурора ретиво взялся за дело, – продолжила Ирина.
– Именно так. Помгенпрокурора Турецкий провел узкое совещание с генералами милиции Грязновым и Барановым. Турецкий распределил обязанности. И команда приступила к сбору информации. Пока же сотрудники выполняли его задание, сам господин Турецкий А. Б. углубился в криминальную сферу культуры.
– И что же он сделал, этот неугомонный Турецкий? – подмигнула Ирина Генриховна.
– А сделал твой любимый Турецкий вот что. Для начала он побывал в Федеральной таможенной службе и узнал о «шереметьевском деле». В столичном аэропорту Шереметьево только что пресечена попытка вывоза из России пяти икон конца девятнадцатого века.
– Ах икон! Ну это же классика жанра!
– Совершенно верно. Ценности сии были обнаружены в багаже гражданина Италии… – Александр не поленился полезть в карман за блокнотом.
– Да ладно, неважно, как его зовут, – сказала Ирина, но Турецкий сделал мягкий и величественный жест рукой, после чего продолжал:
– …В багаже гражданина Италии Марчелло Читани, вылетающего в город-герой Милан. Перед этим наш уважаемый пассажир синьор Читани заявил, что у него якобы нет с собой товаров, подлежащих письменному декларированию. В общем, практически ежедневно происходят такие казусы. Но самое интересное не это. Самое интересное – не украденное, а подделанное искусство.
– Опа!
– Да-да. Итак, арт-криминал. В этой среде действуют свои законы, зависящие, между прочим, от экономики нашей страны. Главными методами воров и спекулянтов в конце 1980 – начале 1990-х годов была работа на Запад. Иконы и картины всеми возможными путями переправлялись за рубеж, где продавались по таким ценам, которые местный рынок предложить был не в состоянии. Это понятно. Но сегодня арт-криминалу выгодно уже работать на внутреннего потребителя. Этот «потребитель» за последние годы здорово разбогател, изменились и приоритеты. Если раньше охотились за иконами, то сегодня больше ценится живопись девятнадцатого века, поэтому под прицелом оказались провинциальные музеи, да еще и антиквары, занимающиеся этим искусством. Характерный пример, – продолжал Александр Борисович. – В 2001 году на антикварном рынке всплыла картина Генриха Семирадского «Утром на рынок», исчезнувшая из музея города Таганрога. Преступников тогда не нашли. Но! Александр сделал эффектную паузу и театрально опустошил свой бокал вина.
– Но? – переспросила Ирина Генриховна, принимая его игру.
– Та картина, которую обнаружили сейчас, явно расходится с музейной. Там есть такой мальчик… так вот, на теперешней картине мальчик изображен в сандалиях. А на прежней, музейной, никаких сандалий не было. Мелочь, а приятно! Это особая статья преступления – создание фальшивки. И уровень фальшивок таков, что наши эксперты их определить порой не в состоянии.
– А почему именно русская живопись девятнадцатого века?
– Ну мода, понимаешь, мода! Вот почему модно носить, – Александр поискал глазами и наконец ткнул рукой в платье Ирины, – это, а пышные платья, как в девятнадцатом веке, немодно? Мода! Именно фальшивые работы русских художников девятнадцатого века – последние веяния моды в среде криминала. Теперь жулики предпочитают не воровать, а создавать шедевры. На рынок попадают поддельные картины русских художников этого периода: Кушелева, Азовского. Преступники ввозят из-за рубежа западные картины художников второго плана и «переделывают» их под великих русских мастеров.
– Ловко, черт возьми!
– Хуже того… – Турецкий понизил голос: – Говорят…
– Что?
– Ну это уже, возможно, сплетни.
– Ой, Шурик, расскажи, пожалуйста.
– Говорят, – продолжил Александр драматическим шепотом, – что и в Кремле…
– Что? – шепотом «вскрикнула» Ирина.
– Короче, якобы самому Вадим Вадимычу подарили картину работы известного русского художника девятнадцатого века. Она теперь висит на видном месте в доме нового хозяина.
– Картина? – переспросила супруга.
– Ага. И «сам» с гордостью показывает ее своим гостям, а гости у него, как ты догадываешься, не совсем простые. Президенты и премьер-министры разные. И только на днях стало ясно, что картина эта, выдаваемая за шедевр русского классика, на поверку оказалась…
– Подделкой! – выдохнула Ирина.
– Совершенно верно! Более того, кое-кто еще из видных деятелей нашей страны попал в такой же переплет. Купленные и подаренные картины, по заключению экспертов, – умелые подделки!
– Вот это да! Это уже за гранью доступного!
– Вот именно.
– То есть на сегодняшний день иконы уже не крадут?
– Конечно, крадут. И не только иконы. Наши органы ведут поиски пятидесяти пяти тысяч украденных предметов – это четыре тысячи картин, тридцать семь – заметь! – тысяч икон и полторы тысячи редких книг. А также ювелирные украшения, монеты, медали и, – Александр Борисович поднял палец, – музыкальные инструменты.
В этот момент прозвенел звонок, и толпа фланирующих зрителей-слушателей постепенно стала редеть.
– В Санкт-Петербурге из квартиры музыканта оркестра Мариинского театра похищен антикварный альт восемнадцатого века. Из Эрмитажа в 2001 году – картина французского художника девятнадцатого века Жана-Леона Жерома «Бассейн в гареме», оценивается в девятьсот тысяч долларов.
Ирина подняла глаза на Турецкого.
– Да-да. Девятьсот! Разыскивается и картина Малевича стоимостью два миллиона долларов, исчезла из частной коллекции десять лет назад. А в конце ноября прошлого года на таможне в Брянске у гражданина Украины, следовавшего поездом Москва – Киев, были изъяты три предмета старины конца девятнадцатого века на общую сумму сто семьдесят тысяч рублей.
– Тоже неплохо! По-своему талантливо.
– Да, недурно. Братина из сплава серебра, золота и бронзы, пресс-папье из серебра девятьсот одиннадцатой пробы, кулон, украшенный алмазами, и еще коробочка для хранения драгоценностей. Все предметы были тщательно подобраны друг к другу и вывозились явно на заказ.
Прозвенел второй звонок.
– Кстати о поездах. Я, Шурик, вспомнила одну историю.
– Так-так!
– Это мне одна моя коллега рассказывала. Короче, так. Жила-была советская семья: он – альтист, она – учительница литературы. Когда началась перестройка и все граждане принялись кататься туда-сюда, муж – его звали Гена – поехал в Германию и получил там место в оркестре, если не ошибаюсь – в Мюнхене.
– Понятно.
– Проблема в том, что он не мог вывезти свой альт.
– Он принадлежал ему или государству?
– Альт был его, купленный. Но по советским законам считался государственным достоянием, поскольку это был очень старый немецкий альт, девятнадцатого века. То есть вывезти семья его не могла.
– Очень интересно.
– Так вот, эта дама, по имени Лариса, когда ехала в гости к мужу в Мюнхен…
– А он уже был там? – переспросил Турецкий.
– Да, он подписал контракт и сразу же приступил к работе.
– Погоди, а на чем же он играл, если его альт был в Союзе?
– Боже ты мой, Шурик. Сразу видно, что ты не музыкант. Ну кто-то из коллег по оркестру дал ему на время инструмент. Это же дело житейское. У каждого уважающего себя оркестранта есть запасной инструмент.
– Так зачем же ему было вывозить альт?
– Как? Ну, во-первых, ему инструмент дали попользоваться, а вовсе не подарили. Во-вторых, это был его родной, любимый, привычный альт.
– Это имеет такое значение?
– Ну конечно! Свой инструмент – это как…
– Свой автомобиль?
– Гораздо больше. Это как друг. Как партнер, как муж или жена. Привычный, любимый, ты понимаешь его, а он понимает тебя и чувствует, когда тебе плохо.
– Так, это понятно, ну а в-третьих?
– Что «в-третьих»?
– Ты сказала «во-первых», «во-вторых»…
– А, ну да! В-третьих, его альт был просто объективно намного лучше, чем любой временный инструмент, который ему бы дали в оркестре.
– Я так догадываюсь, что финал твоей истории таков, что старинный альт благополучно вывезли контрабандой из СССР, и ты, жена помощника генпрокурора, неприкрыто сочувствуешь контрабандистам.
– Шурик! Прозвенел третий звонок.
– Ну так расскажи уже!
– Короче, кто-то надоумил Ларису. У нее было два красивых «фирменных» чемодана. В них внутри – ерунда, тряпки. А еще она взяла с собой в поезд старую, замызганную такую, хозяйственную сумку. На дно сумки положила альт, завернув в кухонное полотенце. А сверху набросала разную муру, которую обычно берут с собой в дорогу: жареную курицу в газете, какие-то вареные яйца, скорлупы накидала, разные обрывки и огрызки.
– Браво! Остроумно. Ну и что же?
– Ну, конечно, сумку с альтом на границе даже не открыли.
– И это мне рассказывает жена… Но история поучительная. Очень поучительная.
– Ой, Шурик, пойдем скорее, мы же на второе отделение опоздаем. Райцер будет играть концерт Чайковского – это должно быть что-то убийственное.
– В смысле?
– В смысле гениальности. Побежали! И респектабельная пара устремилась в концертный зал.
О проекте
О подписке