Мудрая кровь

Есть мудрая кровь, есть по-другому мудрый (умный? Разумный, раз уж так) разум, которые не поленятся иной раз вступить в противоречие, особенно если вы застрянете на каком-то перекрёстке, от которого дальше дорога идёт только в две противоположные стороны. Налево пойдёшь — католиком будешь, направо пойдёшь — протестантом будешь. И дело тут, в общем-то, не в тонкостях отличий этих двух религиозных течений, на самом деле вопрос в естественности веры, как таковой. У убеждённой католички О’Коннор это как раз «верить» или «не верить», хотя бы потому, что вариант «не верить вообще» она даже не рассматривает. Не может быть кровь мудрой у того, кто в принципе отрицает дух.

А дальше начинаются тонкости, которые могут поставить в тупик читателя, не привыкшего читать полностью аллегорические произведения. В самом деле, по сюжету происходят какие-то случайные и едва ли не абсурдные события, так что в целом вся атмосфера напоминает беспомощное наполовину мертворождённое дитя Кафки и Даниила Хармса. У персонажа с ветхозаветным именем Енох кровь уж точно мудрая, пусть она и приводит в конце концов его слаборазумную голову уж слишком близко к природе. Зато его пылкая кровь отлично пользуется наглядностью и показывает главному герою романа, чем он заменил свою веру. Консервами. Подтухшим и хрупким уродливым пророком.

Главный герой, конечно, смешной. Утверждает полностью противоречащие друг другу вещи. С детства уверовал, что стать проповедником — его судьба, разуверился в судьбе и тут же стал проповедником, хоть и немного другого толка. Ну чем не злая ирония? Вообще, его, конечно, жалко, но помочь тут ничем нельзя, укатали сивку крутые горки. Герой пытается не слушать свою кровь, которая шепчет ему о вере. Танцует от головы. А что голова говорит? Иисуса не было, свои грехи придётся искупать самому, поэтому и грешить-то вроде как можно, ведь ты ни перед кем не обязан. Сомнения главного героя запутанны и выглядят довольно жалко. Но это для нас, читателей, особенно читателей — по большей части — православных или скептически настроенных. В таком случае можно с религии просто перепрыгнуть на душу и подсознание, в данном случае получится равноценная замена, потому что О’Коннор в своих рамках строга только к самой себе и своим героям. А трактовать её можно довольно широко, и даже нужно широко — стоит глянуть только на её письмо незадачливому критику, посмевшему объяснять книжку уж слишком узко.

«Мудрая кровь» — роман непростой и плотный. Читать его один раз явно маловато, к тому же первый раз ты пытаешься угнаться за сюжетом, а он-то как раз второстепенный. Хорошо бы этот роман прочитать собственной кровью, неважно мудрая она или нет, но это уж как получится. В конце концов, собственное мудрокровие может оказаться лишь иллюзией, блажью. И если мудрая кровь говорит тебе ослепить себя ради веры во что-то, то ты можешь принести эту жертву только виртуально и всё равно двигаться дальше. А вот если то же самое говорит тебе делать чугунная голова, то даже ослепи ты себя с радостью, не факт, что продвинешься дальше хоть на шаг. Скорее всего, вернёшься к тому же, с чего и начал. Никуда тебе не убежать.

ㅤ
ㅤОтходя от темы католиков и протестантов, все-таки необходимо затронуть самую суть романа — кризис веры. С присущим современности скептицизмом или вольным существованием в рамках с детства привитой веры понять Хейзела Моутса, говоря откровенно, бывает сложно: это многогранный образ со своими средневековыми, радикальными понятиями, вдохновленный упадническим Югом, он — самый настоящий “обломок жизни прежней”, человек странный, но искренний — словом, крайне редкий, суммируя все его качества. Об этом и конец говорит. “Нет резона обматываться проволокой! Это неестественно! Люди уже так не делают!” — ужасается домовладелица. “Нет — пока я не заброшу,” — отвечает ей Хейзел Моутс. То, что, казалось бы, уже давным-давно отцвело и ныне считается диким, совершается с удивительной страстностью и уверенностью. И в этом весь главный герой “Мудрой крови”.

ㅤМоутс до крайности противоречив. Не для читателя: читатель его видит с предельной ясностью. Для себя самого. Говорящее имя выбрала О’Коннор для своего героя: haze — дымка, mote — песчинка, или сучок, если обращаться к Синодальному переводу: “И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?” (Мф. 7:3). Первостепенный образ этот — глаза. И третий стих — в целом суть самого Моутса, который “имеет глаза, да не видит”. Заглядывая в жизнь каждого встречного с целью найти там нечто сломанное и неправильное, главный герой в конце концов остается единственным нечестным человеком из своего окружения. Даже зрячий мошенник Хоукс более честен с вселенной: он, в первую очередь, не обманывает себя. А что уж говорить о Енохе!.. Хейзел Моутс же живет в постоянных попытках обыграть судьбу, нарушить правила, перекроить собственное начало. И в конце концов проигрывает в этой игре, потому что далеко ему до сверхчеловека. Да и насколько пылкая вера — то ли, чего может лишиться человек?

ㅤИ поэтому развязка вызывает смешанные эмоции. Но в большей степени это, конечно, боль и радость. Боль — за последствия Второй мировой и радикальные сомнения, радость — за нахождение спокойствия героем и за существование в мире настолько сильной веры. Ослепление и истязания — меры крайние, но для Моутса единственные, так как у него только два “либо”: либо он святой, либо нет для него хорошей жизни. И одно сомнение, появившееся в армии, где сказали, что “нет у человека никакой души”, стало точкой невозврата. Возникает, конечно, логичный вопрос: раз вера сильная, то можно ли вообще усомниться и продолжить эту мысль впоследствии? Можно: все рано или поздно подлежит пересмотру. И когда в окружении сплошное упрощение, хочется верить в то, что ты никому ничего не должен, и выбрать самый простой путь, потому что так живут все. И живут счастливо. И эта галька в ботинках, вина за грехи — зачем? Зачем: души же нет, Бога нет и Иисус — обманщик или выдумка? Тогда кажется, что все переживания ничтожны: жизнь же, что называется, “такая пустая и глупая шутка” — словом, нужно ли это все? Все это — один сплошной кризис, настоящая беда, настигшая молодого Хейзела Моутса, ищущего себя. И Церковь Бесхристовая — самообман главного героя, который не понимает, что атеистам не нужна никакая церковь. Моутсу кажется, что он говорит об истине, и даже не учитывает, что в этой идее “протечка, в радиаторе — целых две, а задняя шина продержится самое большее миль двадцать, да и то если ехать медленно”. В общем, не доедет бричка из-за косого колеса до Казани: идея гнилая, и будущего нет. Так что в любой момент все выстроенные наспех ориентиры могут просто рухнуть. Так и с Моутсом. “Вы вообще ехали куда-нибудь?” — спросил у него полицейский. “Нет”, — ответил Хейзел.

ㅤПо сравнению с ним, пожалуй, мудрыми кажутся все. Особенно Енох, который поступает так, как требует от него этого жизнь. У него свои ритуалы, свои идолы, но, что самое главное, он ни с чем не спорит и ничто не ищет. В этом, конечно, нет ничего человеческого. Зато есть нечто из животного мира: недаром для Еноха высшее счастье — переодеться в гориллу да следовать дальше своим инстинктам. Словом, жить в согласии с самим собой. “Кому велено чирикать — не мурлыкайте!” — об этом говорит этот яркий, фарсовый образ. И каким бы сложным ни был путь человека, это единственная возможность жить спокойно. Моутс понял это и смирился, заплатив свою цену.

Роман мрачен и безысходен. Поиск Бога здесь вторичен, эта книга о всеобъемлющем одиночестве и поиске смысла жизни.
Герой одинок, одинок с самого детства. Он не понимает окружающих, а те отвечают ему взаимностью. Все что он делает вызвано трагедией его тотального одиночества. Все встречные воспринимают его по-разному. Кто-то хочет дружить, кто-то хочет его любить, кто-то его ненавидит, кто-то завидует, но никто не может ему помочь, ибо никто его не понимает. Герой не вызывает симпатии, но вызывает уважение, он борется, порой глупо, порой странно, порой грубо и жестоко, но борется так, как умеет. Герой остается не сломленным и идет до конца по пути, который видит, но делает это не потому что выбранный им путь лучший, а просто потому, что другого приемлемого для себя пути он не знает.

Книга по праву включается в списки лучших книг. Мне было тяжело ее читать, но еще тяжелее мне будет ее забыть.