Отзывы на книгу «Два года скитаний. Воспоминания лидера российского меньшевизма. 1919-1921»

Фёдор Ильич Дан — российский политический деятель, являвшийся одним из лидеров меньшевистского движения и врачом. Его жизнь не была лёгкой, побывал он и в ссылках, и в тюрьмах. Путь его политической деятельности и взглядов также не был простым. Примерно до 30 лет он принадлежал к "Союзу борьбы за освобождение рабочего класса", затем в 1903 году стал лидером меньшевистской партии и ярым противником большевиков, с чего и началась большая часть его испытаний, описанных в книге. Я не историк и, конечно, не могу утверждать, насколько объективно произведение, но Дан рассказал о своей жизни, о тех испытаниях, через которые ему пришлось пройти, и это определённо стоит прочитать.

В этой автобиографической книге Фёдор Ильич рассказывает о событиях, которые происходили в его жизни в начале 1920-х годов. Сначала переезд в Екатеринбург, работа врачом, а затем арест, нахождение в Петроградской тюрьме, лишения, разлука с семьёй... Сколько же сломанных судеб встретил на своём пути автор! И как больно читать о том, насколько обыденным событием в тюремной жизни становилась казнь. Кажется, только вчера ты разговаривал с человеком обо всём, слушал историю его жизни, а уже сегодня его уводят из камеры навсегда. Тихо, без каких-либо церемоний, просто ведут на смерть, как на больничную процедуру. И от этого так больно и страшно!

В случае Дана и некоторых других заключённых всё закончилось довольно благополучно. Он стал эмигрантом, жил в Германии, Франции, а с 1940-го года в США, где и скончался от рака лёгких в возрасте 75-лет. Этот человек жил так давно, но его мемуары помогают представить, каким им он был, что чувствовал, во что верил... Представить жизнь той эпохи со стороны людей, которые столкнулись с испытаниями, связанными с политическим режимом. Эта книга — картина эпохи глазами человека, который был не просто свидетелем, но непосредственным участником происходивших событий.

Про обвинения меньшевизма я уже читала, теперь хотелось бы «выслушать» точку зрения его представителей. Если верить оппонентам меньшевиков, большевикам, то меньшевизм – самое вредное для социализма явление. Из всего того, что мне довелось читать, я бы сформулировала лозунги меньшевиков так: «мы не готовы», «давайте подождём», «ещё не время», «как бы чего не вышло», «всё плохо», «сами мы не сможем», «давайте всё бросим». «Воспоминания» Фёдора Дана только лишний раз подтвердили мои ощущения.

О том, что «всё плохо» и «хорошо» никогда не будет приходится от Дана слышать постоянно. Его книга – кладезь для антисоветчика в выписывании антуража СССР после Гражданской войны: всё серо и уныло, оборванцы ходят по улицам и продают последнее имущество, на каждом углу шныряют агенты Дзержинского. Как мне показалось, больше всего Дан переживает за мелких лавочников, дескать, запретили им торговлю. Эта мысль тревожит автора настолько, что он говорит об этом несколько раз. В то же время, в людях трудовых он замечает лишь грязные руки, поношенные сапоги и мясистые носы…

Окончательно в несостоятельности меньшевиков меня убедило высказывание Дана о планах большевиков об электрификации страны. Для него это всего лишь «козырь» противника, чтобы удержать власть. По его мнению, население не готово (внимание!): «нет ни материальных, ни технических, ни социальных, ни культурных предпосылок». Иными словами, что? Опять «народишко не тот» попался?

Всю дорогу автора одолевает тоска – скучная работа, скучные доклады на съездах, Ленин вещает – его никто не слушает. Всё бесперспективно, он так талантлив, хочет движухи, а не «вот это вот всё».

Интересно и его суждение о ЧК, по его мнению, чекисты тупы и ничего не понимают. Ему дана возможность работать, влиять на жизнь страны, выбирать территориальное направление (он работал в Екатеринбурге, Польше и Смоленске). Очень хотел к красноармейцам, как он выражается «поговорить по душам». Всё это время наверняка Дан находился под наблюдением «наивных» чекистов. Особенно комично вся ситуация смотрится, когда мы уже знаем о тонкой работе ГПУ в поимке таких стрелянных воробьёв как Савинков и Рейли. Это вам не простофиля-Дан.

В общем, то ли по наивности автора, то ли от выжидания ЧК пока «персонаж» окончательно обнаглеет, как мы знаем, настал день, когда Автора сих воспоминаний «приняли». Долго он сетовал на условия заключения, рассказывал о голодовке, но я как-то не расчувствовалась. О подготовке Кронштадтского восстания он молчит. Он же невиновен! Его оклеветали!

Мой вердикт: читать таких мемуаристов нужно между строк, и вы увидите, насколько они себя выдают. Будьте готовы к изливанию желчи уязвлённого обидчивого меньшевика, которого «раскусили» те, кого он недооценивал. Остаётся сказать только, слава Богу, не эти люди возглавили нашу страну.

Меньшевик-антисоветчик, активно участвовавший в травле большевиков, за что, как враг Совесткой власти в 1922 году был выслан за границу и лишён советского гражданства — такую характеристику даёт Большая Советская Энциклопедия Фёдору Ильичу Дану (Гурвичу) (1871-1947 гг.). Воспоминания о кратком периоде (1919-1921 гг.) жизни в послереволюционной России были написаны им по горячим следам сразу после высылки.

Фёдор Дан неоднократно подвергался арестам и преследованию в царской России, но при этом успешно продолжал вести политическую деятельность и антиправительственную агитацию, осуществлял руководство социал-демократической фракцией 1-й и 2-й Государственной думы и меньшевистской фракцией в Думе четвёртого созыва, консолидировал вокруг себя социалистов антибольшевистской направленности и поддерживал Временное правительство. Смело и прямо критиковал Ленина, большевиков, их политику и Октябрьский переворот. В одной из статей газеты «Вперёд» Дан писал: «Рабочие не только вынуждены будут дорогой ценой расплачиваться за большевистскую политику анархии, но... когда ужасные последствия этой политики станут очевидными, само имя социализма, которым злоупотребляют большевики, станет ненавистно миллионам трудящихся. Вот в чём - смертный грех большевизма против пролетариата и социализма» (С.9).

На страницах книги воспоминаний острая критика и резкие выпады в адрес большевиков продолжают звучать с нескрываемой иронией и неприязнью. Материала для замечаний перед глазами автора было предостаточно, будь то «потемкинские деревни» для иностранной делегации:

«Как водится в Москве, большевики начали с того, что попытались окружить дорогих гостей непроницаемой стеной. Их поместили в гостинице "Деловой двор", сохранившаяся роскошь которой странно контрастировала с невероятной убогостью жизни рядового московского обывателя в эту пору; к их услугам были предоставлены автомобили, переводчики, гиды, а заодно уже внизу, у входных дверей гостиницы, посажены чекисты, требовавшие пропуска у каждого желавшего вступить в общение с "представителями международного пролетариата", приехавшими в "мировую пролетарскую столицу"... Словом, по заведенному обычаю, большевики приняли все меры, чтобы с любезною улыбкою забрать гостей в свои руки, показать им лишь то и так, что и как полезно показать, заставить их слушать большевистскими ушами и смотреть большевистскими глазами, тщательно ограждая их от всякого "постороннего" влияния» (С.13);

пережиток царской охранки — перлюстрация писем:

«Согласно инструкции, сотрудник должен был выбрать из пачки для просмотра: 1) конверты, надписанные очень хорошим почерком (предполагаемая переписка белогвардейцев), 2) конверты, надписанные очень плохим почерком и безграмотно (предполагаемая переписка красноармейцев с деревней), и, наконец, 3) известное количество конвертов наудачу — кроме, конечно, адресов, просмотр которых был обязателен. О просмотренных письмах и найденной в них крамоле (тоже по особой инструкции) сотрудник должен был представлять письменный доклад по начальству, которое и распоряжалось окончательно, какие письма задержать, с каких снять копии, по каким возбудить дело и т. п. Желая сократить свою работу, юные сотрудники часто попросту известную часть переданных им писем уничтожали, благо никто не считал. По неизреченной провинциальной наивности на просмотренные конверты накладывали кроме круглого почтового штемпеля еще овальный. И действительно, просматривая получаемые мною письма, я всегда находил на конвертах этот овальный штемпель, дата которого зачастую оказывалась на два-три дня позднее даты обычного почтового штемпеля» (С.42);

бесполезная Совтрудармия или электрификация:

«Надо лишь покрыть Россию целой сетью мощных электрических станций, использующих водяную силу, и тогда — нечего бояться нехватки угля и нефти: фабрики и заводы, электрические плуги и молотилки, электрические поезда "- все придет в движение, и Россия превратится наконец в цветущий коммунистический сад! "Коммунизм — это советский строй плюс электрификация", — провозгласил Ленин, и нашлось достаточное число дураков, которые верили или делали вид, что верят этой галиматье. Что сама электрификация требует материальных, технических, социальных и культурных предпосылок, каких в современной России и в помине нет, — над этим, разумеется, не задумывались. На бумаге все было высчитано и расписано гладко. Делегатам раздали толстенный том докладов. Притащили громадную карту России с натыканными в ней разноцветными электрическими лампочками, изображавшими будущие "районные станции". Г. Кржижановский, главный режиссер этой мистерии-буфф, два битых часа втолковывал слушателям все величие будущего электрического благополучия, а в это время разноцветные лампочки вспыхивали на карте, как праздничная иллюминация в честь грядущего торжества.
  Увы, фантастическая пьеса не произвела того впечатления, на которое рассчитывали ее авторы. Электрификация немедленно же была перекрещена в электрофикцию и пошла с таким прозвищем гулять по матушке-России. А затем., кто еще помнит теперь знаменитое ленинское: «плюс электрификация»?» (С.84).

Зачатки агрессивной агитации, бюрократизации всех сфер внутренней жизни государства, неприятие инакомыслия и усовершенствованная карательная машина уже в 1920-х годах давали богатые плоды. Сравнивая царскую и советскую тюрьмы (Дан сидел в Бутырке), Фёдор Ильич называет старорежимные пенитециарные учреждения «местом усиленного умственного труда», в отличие от новых организаций удержания, где бесконечные обыски и ротация приговоренных к расстрелу, превращает пребывание в их стенах в настоящее испытание. В то же время Дан не стремится оправдать антибольшевистские силы. Ценное замечание красноармейца, зафиксированное в «Воспоминаниях» объясняет покорность населения большевистской политике:

«Только один, умный и развитой, рабочий по происхождению, твердо стоял за большевиков. И он соглашался, что во многих отношениях политика большевиков вредна Но все равно надо стоять за них и надо без пощады подавлять всех недовольных. К нам лично и этот красноармеец относился очень хорошо, и я попытался в дружеском разговоре выяснить, откуда у него такое настроение. Он мне рассказал, что жил в Крыму и был мобилизован Врангелем. Жилось гораздо лучше и сытнее, чем в Советской России.
  Но «барское» отношение офицеров к рабочим и солдатам — вот чего он не мог переносить и вот ради чего он готов все простить большевикам: здесь нет «бар»! (С.121)

Безусловно «Воспоминания» Фёдора Дана — это ценный исторический материал, который, однако, изобилует субъективными оценками свидетеля исторических процессов с изрядной долей предвзятости. Тем более важно подобный текст сопровождать комментариями, способными его подтвердить, дополнить или опровергнуть. В издании 2006 года такие комментарии отсутствуют. Небольшая биографическая статья стремится примирить Фёдора Дана с СССР, утверждая, что несмотря на лишение гражданства «его отношение к Советскому Союзу не было однозначно негативным» (С.10). Стоит только уточнить, что это отношение изменилось лишь после начала Великой Отечественной войны, которую Дан воспринял как возможность возникновения интернациональной борьбы, способной решить задачу строительства социализма вне национальных рамок. Если в 1939 году, отзываясь о пакте Молотова Рибентроппа, Дан писал: «Сталин сам разоблачает свой режим, как величайшего врага всех тех благ и идеалов, за которые борется рабочий класс. Он сам ставит свою диктатуру на одну доску с диктатурой национал-социалистического варварства» (цит. по Шикман А.П. Деятели отечественной истории. Биографический справочник. М. 1997), то уже на исходе 1946 года он выражал надежды на изменения внутренней и внешней политики СССР в направлении их демократизации.