© Заровнятных Е., текст, 2015

© «Геликон Плюс», макет, 2015

Глава I
Триумф

 
Я умру, чтобы жить!
Ты воскреснешь, да, ты воскреснешь
Сердце моё в один миг!
А то, за что ты страдало,
И уведёт тебя к Богу!
 

Густав Малер

Этими строками закончилась грандиозная песня хора последней части Второй симфонии Малера. Когда финальный аккорд повис в воздухе, в зале воцарилась тишина; дирижёр, завершив симфонию последним динамичным, экспрессивным жестом, замер, словно танцор в магической позе, расправив руки и устремив чарующий, колдовской взгляд к потолку. Грянул шквал оваций. Будто перед Богом, не слыша ничего вокруг и не двигаясь, стоял маэстро ещё несколько мгновений. Капли пота стекали по его лбу, глаза были широко раскрыты, грудь вздымалась от частого дыхания. Казалось, он улетел вслед за последними нотами, слившись с музыкой воедино, став сегодня её двигателем, её проводником. То ли языческого шамана, взывающего к духам, то ли христианского священника, немо вопиющего к Богу, напоминал этот дирижёр на сцене. В этом было как что-то демоническое, так и нечто ангельское. Силу, искренность и правду излучал он, глядя в глаза само́й истине, истине, к которой музыка по нотам привела его.

Вернувшись к действительности, маэстро неторопливо повернулся лицом к рукоплещущему залу и склонился в низком поклоне. Как молод и статен он был, дирижёрский фрак подчёркивал его стройную, пропорциональную фигуру; миндалевидные карие глаза искрились каким-то печальным блеском, словно после прогулки по самым скорбным закоулкам человеческой жизни, – неужели их приоткрыла музыка?.. В зале аншлаг, ни одного свободного места, все до единого аплодировали стоя. Первые ряды партера занимали ярчайшие представители музыкального мира: легенда мировой музыки – восьмидесятишестилетний композитор Карл Папп с навернувшимися на глаза слезами рукоплескал стоя, опершись на трость. «Блестящее исполнение! – с трепетом сказал почтенный композитор стоявшему рядом высокому седовласому господину. Тот в свою очередь одобрительно кивнул в ответ. – А какие бесподобные вещи пишет этот молодой талант, – продолжил Папп, – я недавно был на его сольном концерте, где он исполнял восхитительные фортепианные прелюдии из своего пятого опуса». Вряд ли сегодняшний концерт оставил кого-то без эмоций, даже закоренелые скептики, люди, далёкие от музыки и от мира искусства в целом, воодушевились великолепной симфонией в исключительном исполнении даровитого дирижёра, в руках которого был весь государственный академический симфонический оркестр. Когда публика начала расходиться, Карл Папп вместе с седовласым господином, продолжая обмениваться впечатлениями, направились за кулисы. Увидев маэстро в окружении нескольких музыкантов, джентльмены прекратили разговор и ускорили шаг.

– Просто превосходно, Эмиль! – воскликнул Папп, обратившись к молодому дирижёру.

– Примите мои поздравления, – добавил седовласый господин, протянув Эмилю руку.

– Моё почтение, господин Папп; премного благодарен, ректор Фредрикссон, я вам очень многим обязан, – ответил Эмиль, поочерёдно поклонившись одному и второму джентльменам. Даже в моменты торжественной радости его лицо оставалось строгим и задумчивым. – Вы очень много для меня сделали, господин Фредрикссон, все эти годы, что я учился в консерватории, вы были рядом и никогда не оставались равнодушным ни к одной моей проблеме; а вы, господин Папп, всегда будете для меня оставаться ярчайшим музыкальным светилом и путеводной звездой на моём подчас непростом пути.

– Вы помните о нашем разговоре, Эмиль, – начал ректор консерватории, – вас ждёт блестящее будущее дирижёра, композитора и пианиста, но для этого вам нельзя сидеть на месте. Многие молодые одарённые выпускники хватали первые лавры славы и останавливались на этом: иллюзия успеха порождала лень, а лень пожирала их, не давая реализоваться таланту. Вам пора выпорхнуть из гнезда, оставить родную колыбель и ехать в большой город с большими возможностями. Здесь, в Эйматштадте, вы уже значимая фигура, но боюсь, что это может быть тупиком. Вы птица высокого полёта, вам суждено стать личностью большего масштаба. Что скажете, господин Папп?

– Соглашусь, – неторопливо начал композитор, скрипя своим мудрым голосом, – в годы моей молодости я поступил именно так, как говорит Фредрикссон. Я уехал, оставив родителей, брата и сестру, своих друзей, те места, в которых вырос. Первое время мне было одиноко, приходилось со всем справляться одному, но благодаря преодолению трудностей я выработал силу характера. Музыка всегда была моей отдушиной, одиночество позволяло с головой погружаться в работу. Самоотдача, как вы понимаете, невероятно важна, порой необходимо превратиться в затворника, чтобы сотворить что-то сто́ящее. Это был мой путь, за который теперь я благодарю Господа! Вам, Эмиль, я желаю достойно пройти свой, испытав как можно меньше разочарований. Сейчас вы только на старте, и от того, как вы начнёте, зависит ваше будущее. В индуизме существует понятие кармы как некоторого результата совершённых человеком поступков. Согласно причинно-следственному закону, благие или дурные действия так или иначе определяют дальнейшую судьбу человека. Поэтому старайтесь свершать дела, благотворно влияющие на вашу жизнь. А в качестве конкретного совета могу сказать, что самая динамично развивающаяся музыкальная культура, свободная от гнёта исторических псевдоморфоз, сейчас сформировалась в Ирргартене и вам было бы весьма кстати туда отправиться.

– Именно, – подхватил ректор, – я уже вёл переговоры с богемной элитой Ирргартена, и в результате продолжительных бесед мы подытожили, что для вас там имеется обширный пласт работы. Для начала советуем вам поработать заместителем руководителя оркестра в музыкальном училище. Это будет чрезвычайно полезно для вас как для специалиста и оставит достаточно времени для концертной и композиторской деятельности. В ближайшем будущем вы вполне сможете стать руководителем симфонического оркестра или полностью посвятить себя композиции – всё в ваших руках.

Фредрикссон и Папп искренне любили Эмиля и от всего сердца старались ему помочь. Они видели в нём человека, который должен многое сказать, многое донести до всего человечества посредством музыки, культуры и искусства, привести к истине, воодушевить, научить верить, чувствовать, любить, сострадать и сопереживать, заставить людей задуматься о своей сущности, посмотреть на себя и на свою жизнь под другим углом. Эмиль не из тех людей, что на склоне лет переводят свой отупевший взгляд с предмета на предмет, безынтересно доживая остаток жизни. И не из тех располневших, пропахших нафталином службистов и функционеров, размеренно вышагивающих по бульвару, гордясь тем, каких чинов они достигли. Нет, он всегда будет строг, смиренен, аскетичен, а каждый день его жизни наполнен неким сакральным смыслом. Он будет искать правду, двигаться к истине, как агностик, поднимающийся с каждым днём на следующую ступень бесконечной лестницы познания.

Для Эмиля мнение его наставников всегда было авторитетно, кроме того, он и сам видел отъезд в Ирргартен таким многообещающим. Отнюдь не амбиции и честолюбие руководили им; некую фатальность, своё предназначение видел он в этом предприятии. Эрнест Фредрикссон поможет всё устроить, мудрец Папп никогда не откажет в совете и рекомендации. Теперь вопрос был решён: отъезд не за горами.

Через несколько минут после завершения разговора Эмиль шёл тихой аллейкой по направлению к дому, вдыхая свежий вечерний воздух, насыщенный после дождя ароматами сырой земли и древесной коры. На предложение гостей – скоротать вечерок и забыться в баре – Эмиль ответил, что терять вечер ему ни к чему, а забываться сейчас незачем, напротив, трезвость сознания и максимальная концентрация внимания будут необходимы для дальнейших репетиций и упражнений. Впрочем, его отношение к спиртному не было крайне негативным, порой он мог пропустить рюмочку, пошутив при этом насчёт одного примера из древнекитайской философии, когда художник, злоупотребляя вином, мотивировал это тем, что для соединения со своим духовным проводником, посылающим вдохновение, надлежит выпить определённую долю спиртного либо соматического напитка. Но любые вечеринки и пирушки казались Эмилю страшными оргиями и вакханалиями, оказывающими пагубное, нервнопаралитическое воздействие.

Придя домой, Эмиль тотчас сел за рояль и начал играть пьесу Жана-Филиппа Рамо Le rappel des oiseaux [«Перекликание птиц» (фр.)]. Почему-то именно это произведение вспомнилось ему по дороге. Он играл больше часа, вновь и вновь повторяя эту пьесу, каждый раз как впервые. Сыграв в последний раз, Эмиль долго, зажав педаль, не снимал пальцев с клавиш, пока последний звук плавно не слился с тишиной. За окном было уже темно, в комнате горела лишь одна настольная лампа, отбрасывая на письменный стол свои тусклые лучи. Он закрыл крышку рояля, неторопливо поднялся, повесил пиджак на спинку стула, затем прилёг на диван и стал смотреть на раскачивающийся маятник старинных настенных часов, деревянных, резных, оставшихся ему от деда. Усталость в конце столь деятельно проведённого дня дала о себе знать, и вскоре Эмиль заснул.