Андерманир штук

Ох ты-ж, елки-моталки! Как же мне нравится нереальная реальность, создаваемая автором! И точно известно, что он на 50% придумал ее. И точно известно, что на столько же она правдива. Известно... А что это такое: знать, представлять...

Нельзя найти то, чего не ищешь. Нельзя захотеть то, чего не представляешь себе. Нельзя ощутить потребность в том, у чего нет названия.

Как же это точно, как же это верно. И как же это грустно, товарищи! Ведь, если я одна что-то себе представляю, то вам от этого совершенно нет никакой выгоды. Рассказать красочно у меня может быть и получится, но видеть вы будете свое, а не мое... Грустно.

Я вспоминаю свои детские годы, улетающего олимпийского мишку в 1980 году. Да-да, не смейтесь, именно это время оказалось для меня наиболее реальным в процессе чтения книги Клюева. Мишка улетал в голубое советское небо. Все с ним прощались, вытирая сентиментальные слезы. Ах, как это трогательно! Какой единый порыв у всех жителей нашей великой (в то время) страны! А я думала о том, что наступит когда-нибудь 2000 год, очень нескоро наступит, да. И будет мне в том двухтысячном году аж 32 года. Ужас! Старухой буду, ведь столько не живут.

Только сегодня вот прошла по своему двору, услышала обрывок разговора местных старушек: "В новом году нам уже по 84 будет. И жить еще так хочется!" Хочется жить... Очень хочется. А вот мама моя, их подруга, не дожила нескольких дней до своих 82-х лет. Так тоже бывает. Одним век отмерен для жизни, другим несколько десятков лет. А некоторые и не помнят, что жили. Такая она штука сложная, земная жизнь.

И реальность моя, та, которая нереальная, часто проявляется весьма причудливыми заморочками. То окажется для окружающих повернута стороной Елены Александровны, к которой-то страшно подойти, такой у нее взгляд неприступный. А то, вдруг сквозь неприступность проглянет Леночка, дитё малое... Ну, да у кого так не бывает. Вот и Клюев об этом же пишет. Это для того, чтобы вы мне поверили. Есть дед Антонио, с которым уютно и совсем не страшно. Но, есть и Антонио Феери, от которого можно ожидать всякого разного. Кроликом сделает, например. Или перепилит, да так и оставит...

Вот морочу я вам голову, а о сюжете не пишу. Да и чего о нем писать-то? Сами все знаете, сами ежедневно оказываетесь в своей собственной нереальной реальности. Только что шли по улице родного города, а тут вдруг оказались в его двойнике. И попробуй разберись, где же на самом деле лучше? Где стоит остаться? В реальности №1 или в №2? Кто посоветует? Кого спросить?

И жалко, жалко, жалко – всех.

PS: А мишка, между прочим, все так же улетает...

Удивительный роман. Загадочный, иллюзорный. Потрясающе написанный. Такой, что, кажется, скажешь о нём что-нибудь, и всё испортишь. Потому что ни одно слово не будет верным, ни одно не передаст того магического очарования, под которое попадаешь с первой страницы, с первой фразы

Ребенка назвали ЛЕВ.
Зачем людей называют львами? И если называют львами, то почему не называют тиграми, слонами, медведями? Хотя раньше, кажется, было имя Кит. Но потом киты исчезли. А львы остались…

И у одного из Львов оказался редкий, недоступный пониманию дар. И дедушка. У особенного Льва оказался особенный дедушка. Дедушка-фокусник, могущественный Антонио Феери, добрый дед Антонио. Мне бы такого дедушку! Я бы... Впрочем у особенного Льва и город особенный. Многослойный город, город-в-городе, где пространство расслаивается, складывается гармошкой, само в себе отражается и на себе же замыкается.

И знаете, что интересно, в жизни ведь тоже так бывает: идёшь вроде бы по знакомой улице, сворачиваешь за угол и вдруг — не та это улица, люди не те, да и город — не тот... Мир словно дымкой подернут, новый мир, незнакомый. И ты в нём тоже — не тот, и мысли у тебя другие, необычные мысли, несвойственные тебе, чужие и твои в то же время. В такие мгновения приходит вдохновение, случаются озарения и что-то внутри меняется.

Андерманир штук — другой вид... Странная, щемящая тоска, и сердце ноет, и на душе тревожно и муторно — с первой и до последней страницы, весь роман. И хочется говорить о нём, долго говорить, а слов — нет. Там они все, слова, под книжной обложкой остались...

У Клюева всегда в начале будет Слово. И слово это будет не просто инструментом коммуникации с читателем – Слово будет осязаемым элементом мира, на котором все и держится. В этом романе таким словом стал Лев – младенец по имени Лев, который в силу своего звериного имени, царственного имени, будет всю жизнь стоять на границе.

Граница между существующим и… тоже существующим, но как-то иначе и где-то не здесь, хотя на самом деле именно здесь и совершенно схоже. Границу эту хорошо знают циркачи, которые каждый свой трюк выполняют, опираясь на веру в чудо – и каждый раз принимают к сведению, что чуда может не произойти.
Поэтому роман получился не только о Льве, но и о мире цирка. О фокусниках и клоунах, о трюках и волшебстве. И еще он о Москве, запутанной, очень большой и многогранной Москве, в которой можно так заплутать, что не выберешься.

Клюев выбирает этакий притчевый, напоминающий старинные сказки стиль и ведет историю и мальчике Льве, львенке, о его дедушке, великом фокуснике цирка на Цветном, и Москве и обо всем вокруг. История получается завораживающей, как магические пассы рук в белых перчатках над изящным черным цилиндром.

Вот только под конец что-то сломалось. Даже скажу, что именно – страна сломалась, развалился Союз и настали девяностые. Со всеми этими новыми русскими, модными зарубежными писателями, громкими брендами и бандитскими разборками на всех ступеньках власти. Девяностые – удивительное время, уникальное, но эта атмосфера, как мне кажется, не совместима с любыми чудесами и ломает об колено всякое очарование. Про девяностые нужно писать как Пелевин, а роман Клюева очень хочется оставить в восьмидесятых, потому что дальше идти этой истории нельзя.

И концовка какая-то такая… чем-то напоминает любимую «Vita Nostra», но если там сидишь с открытым ртом и вдохнуть не можешь, то здесь скорее просто пожмешь плечами – скомканно, непонятно. Ощущение, что последний аккорд в этой песне не прозвучал.