Волкособ медленно подошел, оскалил белоснежные зубы в ехидной улыбке, и постояв перед замершей, совсем уж затихшей девочкой лизнул ее в нос огромным красным языком, оставив на лице девчонки мокрый липкий след.

– Ффуу… Кахир! Ну что за манеры?! – хихикнула Уна – Полегче давай! Всю мордочку ей слюнями залепил! Ах, какой шаловливый пес! Я же тебя просила успокоить, а не развлекаться с новой игрушкой!

Кахир так и стоял перед замершей то ли от испуга, то ли от удивления девочкой, и только слегка повернул голову на тираду Уны, оскалившись и потряхивая кончиком языка, будто дразнился. Уна уже давно знала, что Кахир не так прост, как кажется – а еще, что он не совсем пес. Она разговаривала с ним, как с человеком, и Кахир понимал ее слова. В этом Уна могла поклясться чем только хочешь. Потому и относилась она к нему, как к человеку, как к члену семьи. Ели они за одним столом, спали в одной кровати – только иногда Уна спихивала на пол тушу пса, когда он совсем уж наглел, забрасывал на нее здоровенные лапищи, и на возмущенные требования Уны лечь как следует и убрать лапы – начинал тихо повизгивать и рычать. Мол, чего ты так разошлась, жалко тебе, что ли?!

Девочка вдруг протянула руку и коснулась огромной, лобастой головы зверя. Сердце Уны дрогнуло и сделало несколько быстрых судорожных толчков. Она слегка испугалась – Кахир никому не позволял дотрагиваться до своей головы. Кроме Уны, конечно.

Уна вспомнила, как однажды у нее в гостях был купец-лесопромышленник, которого сбросила норовистая кобыла. Он сильно повредил руку, а на несколько дней пути нет ни одного имперского лекаря с лицензией, так что пришлось ему срочно обращаться за помощью к местной лекарке. Так вот увидев Кахира, он тут же попытался погладить его по голове, и закономерно едва не лишился руки. Уна отдернула руку купца в самый последний момент, когда зубы Кахира собирались отхватить ему кисть до самого локтя.

Купец – моложавый мужчина лет сорока пяти – пятидесяти побледнел, сделался белым, как мел, а потом долго упрашивал Уну продать ему эту собаку – для собачьих боев на арене. Довел до того, что Уна пригрозила спустить на него Кахира, если он хоть слово еще скажет о продаже и все такое. А потом смягчилась и спросила купца – продает ли он своих детей? А жену? А брата? Купец понял, и сразу же сник. И как ни странно – не обиделся, наверное все-таки был умным человеком. Разве можно продать членов твоей семьи? Твоих близких?

Да и не принадлежит Кахир Уне. Он сам по себе. Друг. Захочет – уйдет, и будет жить один, в лесу, и точно не пропадет. С его умом и с его силой – ему никто не страшен. Уна честно говоря даже и не знала – зачем он живет с ней. Еду Кахир добудет себе сам, да еще и с запасом. Спать он может прямо в сугробе – бывало и такое, и не раз – отправился ночью на охоту и пришел под утро. Закопался в сугроб, вырыл себе пещерку, и спать улегся – только парок стоит над протаявшей дырочкой. Дрыхнет без задних лап! А когда утром открываешь дверь – сугроб разлетается на снежные вихри, и вот уже вокруг тебя скажет зубастый теленок, тыча в видавший виды тулуп окровавленным холодным носом. Радуется, демоненок! Любит видать ее, Уну. Наверное – единственное существо, которое искренне и безвозмездно ее любит. Потому от нее и не уходит.

Кахир не клацнул зубами, он только снова оскалился в страшной «улыбке», а потом вдруг заскулил, оглянулся на Уну и снова отвернувшись к девочке – лизнул в багрово-синюю опухоль возле шеи.

– Да знаю я, знаю! – ворчливо заметила Уна и шагнув к кадке, намылила шерстяную рукавицу, предварительно обмакнул ее в воду— Вот сейчас отмоем грязнулю, и начнем ее лечить! Пусть немного согреется, потом уже за лечение возьмемся.

Кахир снова оглянулся, отошел в сторону и теперь следил, как Уна осторожно, стараясь не напугать девочку, намыливает ей спину. Девочка успокоилась, ее глаза закатились – уснула, или потеряла сознание. Пришлось одной рукой держать, другой мыть. Неудобно, да.

После спины настал черед других частей тела, и закончилось все темными, блестящими волосами найденыша. Блестящими они стали после мытья – а до тех пор спутанные, тусклые и грязные. Но… хотя бы без насекомых, и это радовало. Уна терпеть не могла вшей, и не допускала эту гадость в свой дом. Стоило ей заподозрить, что посетитель заражен этими насекомыми – все, в дом его не пускает, принимают только под навесом у крыльца. Не умеешь соблюдать чистоту, развел всяческую погань – значит место тебе не в доме с нормальными людьми, а под навесом, как скотине безмозглой. Мыться надо! В баню ходить надо! В речке плескаться! Да на мыло не жалеть денег.

Деревенские посмеивались над ее такой чистотой, и над словами, что вши являются разносчиками заразы, но прогневить лекарку опасались, а потому выполняли все, что она им прикажет. Уна злопамятная, обидишь ее – потом помощи хрен допросишься. Или так полечит, что лучше бы сдох от болезни. Ведь болезнь одна, а лекарства разные – есть сладкие, а есть горькие, и есть вообще невозможные, от которых из сортира неделю не вылезешь и вся зараза полезет у тебя со всех дыр. А все лекарка с ее травами-снадобьями! И нет других лекарок в округе на два-три дня пути. Глухой угол, точно!

Вымыв девочку, осторожно достала ее из кадки, закутала в широкое мягкое полотенце. Любимое полотенце – она два года назад купила его на осенней ярмарке в Шпицене, городке на день пути от дома Уны. Полотенце было сшито из толстого льняного полотна с добавлением каких-то еще нитей, придающих объем и мягкость. Похоже, что не обошлось без магии, потому что обычное полотенце так быстро воду не впитывает, и так быстро не сохнет потом. Уна вывалила за это полотенце кучу денег по деревенским меркам, хотя и купила его дешевле, чем ожидала. Продавец потом сознался, что отдал полотенце по той самой цене, по которой его купил – уже и отчаялся продать, думал, назад отвезет. Народ в глухомани прижимистый, им такие дорогие вещи, которыми впору пользоваться только аристократам – напрочь не нужны. Нет, так-то они любят хорошие вещи, но только задарма, и уж точно не какое-то там полотенце.

Привычка. Привыкла Уна к хорошим вещам, и если есть деньги – почему бы себя не побаловать?

Девчонка так и не открывала глаз. Уна снова закутала ее, но только теперь в чистую простыню, отнесла на лежанку и строго-настрого приказала «здоровенной серой скотине» не плюхаться на лежанку с разбегу, как он это делает с Уной (и она подозревала, что нарочно – развлечение у него такое!). Придавит девчонку, а ей и так плохо. Лучше пускай пойдет в лес и принесет Уне кусок хорошего мяса. Только не тухлятины из под валежины – запасенной медведем еще с осени, а настоящего, свежего мяса.

Уна мясо не ела, но девчонка скорее всего – да. И девочке надо восстанавливать силы, а на одной каше особо не разбежишься, надо что-то посущественнее. Опять же – совесть Уну не глодала: каждый сам выбирает свой путь, и не указывает другим, как им жить. Или не жить. Она не ест мясо, но оставляет за другими право жить так, как они хотят.

Кахир выскользнул за дверь, снова оскалившись в улыбке (похоже, что ему понравилась мысль об охоте, и о том, что он должен принести мяса своей подруге), а Уна полезла в огромный шкаф, разделенный на множество маленьких ящичков. Здесь хранилась главная ценность этого дома – травы. Травы и всяческие ингредиенты для изготовления снадобий. Минералы, кости, кусочки дерева – в общем, всяческая дребедень, интересная только лишь всяким там лесным лекарям, да магам, коих в Империи осталось совсем даже немного, и судя по рассказам знатоков – вовсе даже плевые маги. Прежний Император очень не любил магов, и кого сжег, кому голову отрубил, а кто-то сбежал в соседнее королевство, где магов привечали и считали людьми полезными, достойными и совершенно необходимыми. Вот оттуда теперь и шел поток магических светильников – маленьких шариков, потерев которые можно было на несколько часов не заботиться о свете в твоей избушке. Простейшая штука, но без мага ее никак нельзя сделать – напитать магической энергией.

Глупый император в конце концов почил, отравленный своей умной женой, тут же вышедшей замуж за его брата, занявшего трон, но маги возвращаться не спешили, несмотря на завлекательные письма бывшей-нынешней императрицы. Сегодня завлекают, а завтра снова башку рубить? Нет уж, им и в Королевстве неплохо живется.

Уна выбрала травы, подумав, присовокупила к ним серого порошка, пахнущего чесноком и чем-то неуловимо-пряным, взяла чугунную ступку (пришлось брать обеими руками – тяжелая!), и сама не замечая своего невольного пыхтения, отнесла груз на кухонный стол, некогда сделанный по ее заказу из толстых-претолстых дубовых досок. Этот стол, если его не сожгут, переживет и Уну, и еще несколько поколений людей, понимающих толк в хорошей, крепкой мебели. И на таком столе удобно не только обедать и мешать тесто для пирогов, но и (в основном!) толочь в ступке травы для всевозможных снадобий.

Пока толкла траву, пока разбавляла истолченную смесь кипяченой водой – посматривала туда, где выводил носом найденыш. Девчонка была очень милой – темные волосы, которые станут еще темнее при взрослении, скуластое личико с огромными глазами, пухлые губки, которые так будут нравиться парням – стоит лишь девушке войти в возраст зрелости. Сейчас она выглядела смешной – маленький ушастый зверек, но Уна знала, какими красивыми вырастают такие вот смешные девчонки. И наоборот – те девочки, которые в детстве были похожи на прекрасных кукол, привезенных из-за океана, в девичестве вдруг дурнеют, полнеют, отращивают подбородки и ясные глазки их заплывают жиром. Этой худышке такое безобразие явно что не грозило.

Уна вдруг удивилась и даже слегка опешила – девочка была очень похожа на нее маленькую! Да-да! Копия маленькой Уны! Кареглазая и смешная! Боги не дали Уне детей – такое бывает у потомков Древних, не все ладно у них с производством потомства, но может эта девчонка и есть дар богов? Может это знамение?! Вот тебе дочка, Уна, живи с ней, воспитывай ее, награда тебе за все, что ты сделала людям!

Уна даже слегка прослезилась, что было довольно редко. Она обладала невероятно устойчивой психикой, сохраняя спокойствие даже в самые тяжкие и опасные периоды ее жизни. Ее хладнокровию поражался даже отец, не отличавшийся склонностью к истерикам и вспышкам гнева. Расчетливая, умная, холодная – Уна была примером того, какой надо быть Левантийской принцессе. Ну… если бы только другие ее особенности не перечеркивали данное обстоятельство.

Закончив изготовление снадобья, Уна выложила получившуюся серо-черную кашицу на небольшую фарфоровую тарелку с отбитым краем (фарфор настоящий, Когемский! Краешек отколот, вот и удалось купить по-дешевке). Выложив, села рядом, уставилась на расползающийся блин густой жидкости и тихо, совсем тихо запела, добавляя в пение все больше и больше Голоса. Она пела о том, как хорошо быть здоровой, как это замечательно, когда ничего не болит, как должны срастаться кости и сокращаться мышцы. Снадобье впитывало магическую энергию, и от того на глазах белело и если присмотреться – начинало слегка мерцать.

Уна прекратила пение тогда, когда над снадобьем явственно заполыхало сияние, как если бы оно начало источать из себя свет как магический светильник. Обычно Уна не допускала до такого – чуть подкачала магии, и хватит. Не надо людям знать, что здесь живет Певица, способная творить чудеса своим волшебным Голосом. Разнесут весть по дальним далям, и услышит тот, кому это слышать не надо. И кончится спокойная жизнь Уны, которая, честно сказать, совсем даже не Уна.

За дверью послышался шум, как если бы кто-то скреб тяжелую доску острыми когтями. Только не «как если бы», а точно скреб – он обычно не лает и не скулит за пределами избушки, эдакий охотничий инстинкт. Вышел за дверь – все, молчок! Внутри избушки можно и полаять, и поскулить, и порычать – когда хватаешь руку своей хозяйки-подруги и делаешь вид, что собираешься ее откусить. Но только в доме.

Уна встала, приоткрыла дверь, впустила зверя. Он процокал когтями к столу и положил на пол заднюю ногу косули, отгрызенную по верхнему суставу. Уна поморщилась, вздохнула – не любила она возиться с мясом. И косулю жалко – такая красивая, такая забавная! С белым пятнышком на заду… Эх, ну что за жизнь такая? Все едят всех! Ну почему живым существам не успокоиться, и перестать убивать друг друга?!

– Молодец! Спасибо, зверюга! – Уна потрепала