Сложно сказать что-либо о произведении столь масштабном и значимом, которое при всей своей масштабности и значимости за четыре с лишним тысячи лет не было до конца донесено до нас на понятном нам языке. Пожалуй, для меня это лучше — вряд ли я одолела бы 18 книг со ста тысячами двустиший.
Вообще — сложно оценивать вещь столь эпохальную, по сравнению с которой чувствуешь себя ничтожным и жалким, но мне есть, что сказать, поэтому я попробую.
Стоит начать с того, что на трети книги у меня в голове наконец-то сложилась в единое целое картина, и я поняла, что у "Махабхараты" есть сюжетная линия, что книга эта не просто разрозненные куски мифов и легенд. Интересно то, что особо увлеклась я повествованием тогда, когда началась сама великая битва.
Что касается ценности книги, она неисчислима. Это и художественная, и историческая, и духовная составляющая.
Язык книги, несмотря на то что имена индийские, кажется порой говорящим: в противопоставлении самих слов "пандавы" и "кауравы" слышится борьба чего-то мягкого и благородного с чем-то злым и грубым; имена — ну разве могут положительных героев звать Дурьйодхана, Шакуни или Духшасана? Имена Дурьйодханы и Карны тесно переплетаются с их характерами: Дурьйодхана показан злым, недалеким, но при этом хитрым (вспомнить одно то, как он уговорил Шалью быть возничим Карны с помощью одной только грубой лести), Карна же, чьё имя как будто уже таит в себе что-то злокозненное и зловещее, постоянно проявляет себя как агрессивный, вспыльчивый и ненормально самолюбивый воин.
Тем не менее, книга вызывает большое одобрение тем, что повествование её максимально объективно: никакой один поступок не может навсегда перечеркнуть такие характеристики как "сильнейший из кшатриев" или "благороднейший потомок Куру". Вообще, в размеренном течении повествования нет никакого оценочного принципа: мы видим только поступки героев и сами делаем выводы об их характерах и личностных качествах. Возможно, что характеры Карны и Дурьйодханы представлены не более ярко, чем других героев, просто отрицательные качества их, не присущие в такой степени никому больше, чётко отграничивают их от остальных действующих лиц, однако стоит отметить: за всё время описания битвы Дурьйодхана и правда постоянно появлялся там, где сдавали позиции люди его войска и начинал укорять их, сам же он едва сражался.
Что касается лести, о которой я сказала выше, то вообще в "Махабхарате" есть много вечного: таких сюжетов, таких поступков, таких эмоций, которые мы видим и по сей день, ломаем голову над решением тех проблем, которые были решены четыре тысячелетия назад.
Конечно, сейчас многие понятия изменились, а в чём-то даже поменялись полюсами: например, добро и справедливость царя Юдхтиштхиры сейчас мы бы назвали слабохарактерностью, а честность кшатриев нам показалась бы чрезмерной, и, возможно, где-то даже ненужной.
Грубые слова говорят во время спора только низкие люди, люди посредственные отвечают грубостью на грубость, лучшие же и мудрые не говорят дурных слов никогда — что бы им ни сказали.
Есть у "Махабхараты" и типично мифологические и религиозные особенности.
Поражает сплочённость семьи, высокая ценность семейных уз, совершенно непривычное для нас в то время отношение к женщинам, а также проникновение божественного в повседневное. Яркий пример тому — Кришна. По своему поведению это не бог, это богочеловек, равный людям. Своей мудростью, спокойствием, величием вызывает он уважение, почтение и любовь.
Неоднозначный конец как у битвы, так и у всего эпоса: каждый может сделать свои выводы, но понятно одно — из древнейших произведений литературы, из памятников культуры, подобных этому, брали начало очень многие истории во все времена, и, наверное, это и есть наибольшая ценность.