– Я сегодня принимал роды у Милы Свон. Слыхала про Милу Свон?

– Да, про неё сиделки много толковали. Что не стоило бы её вам вообще принимать, – тихо призналась я, не решаясь озвучить самое главное.

«Тьфу, о шлюхе заботиться! Виданое ли дело? Подумаешь подохнет или выблядка своего потеряет. Зато нашими мужиками, курва такая, крутить не станет!» – вспомнились мне бессердечные слова.

– Она умерла и некому даже тело забрать, чтобы похоронить эту женщину по‑человечески, в земле. Но последнее нам не впервой, – кисло улыбнулся доктор Адамс. – Поэтому, как всегда, на телегу и в соседний Ноттенг в крематорий. Этот город побольше нашего, там штатный маг-огневик есть и вообще…

Он ненадолго замолчал, как если бы собирался с мыслями, а затем внимательно поглядел мне в глаза и сказал напрямую:

– Описание внешности в карточке Милы Свон с тем, как выглядишь ты, сходится один в один. Записи в документах делают вас едва ли не близнецами, а потому я мог бы отдать тебе её документы.

– Вы бы что? – едва слышно пролепетала я.

– Мог бы отдать тебе её документы… Мог бы, так сказать, поменять вас местами, – на полном серьёзе сказал доктор Адамс и, подумав, признался. – Понимаю, быть Милой Свон не боги весть какая радость, но больше ничем я помочь тебе не могу и не смогу, Счастливица. Это мой последний месяц работы здесь. С февраля меня переводят в Ноттенгенский госпиталь и какую‑то женщину, которую согласно закону давно уж как пора на общественные работы отправить, я взять с собой никак не смогу.

Пожалуй, мне стоило сосредоточиться на словах «взять с собой», но я акцентировала внимание на другом.

– Я буду рада даже такому имени, – искренне обрадовалась я, прежде чем на меня громом снизошло озарение. – Но, доктор Адамс, Милу Свон многие знают. И все в лазарете знают, что я не она. Это же пойдут сплетни, а сплетни о таком…

– Да, ты права. Сплетен о таком допустить нельзя… Вот только ничто не мешает тебе исчезнуть из Оркреста насовсем, – мягко улыбнулся он мне. – Давай всем нашим я через пару дней сообщу, что отправляю тебя куда положено, а? А в комитет на их очередной запрос пришлю свидетельство о твоей смерти. Недаром же я столько держал тебя здесь, у них много моих докладных о твоём слабом здоровье. Поверят. Но на самом деле будет другое. Ты поедешь туда, где тебя никто в лицо не знает.

– Но куда мне ехать? У меня ведь нет ни денег, ни… ничего у меня нет! – оказалась я в ужасе от новой беды.

– Я могу одолжить тебе немного, чтобы ты добралась до Ноттенга. А там, думаю, у меня получится оформить тебя медсестрой в госпиталь. Помогать за больными ухаживать ты ведь уже хорошо умеешь.

Улыбка доктора Адамса сделалась ещё мягче, и я, искренне обрадованная тем, что в моей жизни наступила белая полоса, дала согласие.

Увы, всё сложилось не так, как мне виделось.

Нет, сперва было всё хорошо. Кутаясь в подаренный доктором Адамсом полушубок и прижимая к груди ещё один его подарок – книгу по обучению чтению, я наперёд его самого приехала в Ноттенг и остановилась там, где он мне сказал. Меня даже не покоробило от насмешки привратника, проверяющего мои документы. Я была счастлива, что способна свободно передвигаться. Я была рада просто начать жить! Право, мне оставалось только получить достойную работу. За те две дюжины дней, что мне предстояло ждать доктора Адамса, я даже предприняла попытки найти своё место в жизни. Увы, все мне отказывали в работе, но я не была расстроена из-за этого. Продолжая листать страницы книги, я всё больше загоралась надеждой. Мне виделось, что если я научусь читать и писать, то однажды из сиделки стану помощницей доктора Адамса или даже фармацевтом. Я вовсю мечтала и была так счастлива в этих мечтах!

А затем приехал доктор Адамс. Был вечер, когда он постучался ко мне.

– Вот и я, Счастливица, – сказал он с широкой улыбкой на лице, когда я открыла ему дверь. Я ему обрадовалась тоже. Я искренне радовалась ему до тех самых пор, покуда он не принялся меня лапать. Сначала исподволь, а там и откровенно.

– Доктор Адамс, да что же вы делаете? Не надо, – начала я просить его всё громче и громче, покуда не осмелилась на оплеуху. Сразу сделалось тихо, только сердце моё стучало, как проклятое.

– Вот оно как, – нехорошо произнёс тогда доктор и веско добавил. – А ведь это неправильно, не стоит тебе так себя вести. Нужно быть ласковей с тем, кто может взять Милу Свон на нормальную работу. Ведь куда ты теперь без меня, а Мила Свон? Только обратно блудом заниматься. И сколько мужиков тебе понадобится, чтобы приползти ко мне на коленях, э?

От столь неприятных слов я растерялась и застыла, а доктор Адамс вновь принялся меня лапать. Из-за этого я отпрянула от него, но он удержал меня в своих объятиях и после приблизил своё лошадиное лицо вплотную к моему.

– Или же ты забыла, что не Мила Свон вовсе, а я об этом всё знаю?

От сказанного мне вмиг сделалось так страшно, что веки закрылись сами собой. Но с закрытыми глазами всё стало только хуже. Я отчётливо ощущала каждое прикосновение, каждый поцелуй!

– Ты моя, Счастливица. Моя, – наслаждался доктор Адамс своей властью, а я молчаливо терпела. Даже когда он вошёл в меня, я молчала так, будто мне склеило рот!

… Но о, как же сильно я кипела внутри!

– Ты моя. И, быть может, мы всегда будем вместе, – шептали его губы со страстью влюблённого, но от этого ласкового шёпота мне захотелось рыдать. «Быть всегда вместе» означало, что этот негодяй всегда будет держать меня на коротком поводке. Я навсегда сделалась бы его послушной зверушкой.

«Никогда. Никогда не позволю! Я человек, а не тряпка, об которую можно вытирать ноги!» – наконец прокричало что-то внутри меня так громко, что (откуда только силы взялись?) я спихнула с себя обнажённого доктора Адамса и, взвизгнув, ударила его по голове стоящим рядом деревянным подсвечником.

… Это стало началом моего кошмара, так как доктор Адамс, не издав не единого звука, умер.

***

Несмотря на тщедушное телосложение, вытащить тело на улицу и спрятать его у меня получилось. Даже обошлось без свидетелей. Молиться оставалось только о том, чтобы труп оставался ненайденным как можно дольше. И особенно горячими мои молитвы стали, когда хозяйка доходного дома, где я снимала комнату, сурово осведомилась:

– Кто это вчерась у тебя был?

– Любовник, – не нашлась с лучшим ответом я.

– Вот ведь знала, что нельзя шлюхе комнату сдавать. А ведь божилась, что ни-ни… Тварь! А ну убирайся отсюда, у меня дом для приличных людей, а не притон какой-нибудь!

Мне же этого только и надо было. Собрав свой нехитрый скарб в два серебряных медяками – всё, что осталось от щедрости доктора Адамса, а также то, что нашлось в его карманах, я на дрожащих ногах вышла на улицы Ноттенга и поняла, что не могу здесь оставаться. Убийство жгло мне пятки, а потому я отправилась вглубь Верлонии, в город Вестград.

Если же говорить о Вестграде, то он мало чем отличался от Ноттенга, кроме того, что оказался ещё больше. Это было очень большое поселение, а потому я сперва обрадовалась. Мне виделось, что среди такого количества лавок и мастерских проблемы с поиском работы у меня не возникнет. Я мечтала, что наконец-то смогу честно работать и получать за свой труд деньги, что моя жизнь устроится. Однако, мои документы отпугивали всех, кого только можно. Доктор Адамс говорил верно, Милу Свон с распростёртыми объятиями ждала только подворотня. К шлюхам в Верлонии было своё, исключительно мерзкое отношение.

Сперва я плакалась. Я умоляла дать мне шанс, я убеждала, что справлюсь с любыми обязанностями, даже с самыми тяжёлыми. Но люди плевали мне в лицо, а некоторые и того хуже.

– Да ладно тебе, заработать, что ли, не хочешь? – прижал меня к стене булочной толстяк-пекарь и масляно улыбнулся. Моя надежда, что раз он меня сразу не выставил за дверь, так, может, сейчас мои мытарства и закончатся, оказалась пустой.

– Я хочу заработать, но не так, – жалобно ответила ему я. – Быть может, вам нужна помощница?

– Помощников печь хлеб у меня хватает, а вот дополнительные налоги из-за твоей красной метки платить желания нет. Зато другое желание… появилось.

– Да не буду я вас обслуживать, мне это всё противно! – не выдержала я и, юркнув, выскользнула за дверь. Но пекаря мой отказ разозлил. Он вышел вслед за мной и громко воскликнул:

– Вы только поглядите, люди! Шлюха, а потискать себя не даёт.

Пекарь, задорно смеясь, ухватил меня за руку и снова прижал к стене. У всех на виду расстегнул мой полушубок, полез под юбку, и, сколько бы я ни визжала, никто не пришёл мне на помощь. Лишь один единственный прохожий замер в растерянности из-за творящегося произвола и тихо спросил у похохатывающего зрителя:

– Эм-м, а что это за девка-то?

– Да ходит тут ужо не первый день. Говорит типа работу ищет, а потом документы свои позорные под нос суёт. Клиентов так привлекает, не иначе. Вон, ещё и пищит, как будто свеженькая.

Восторг в голосе говорившего нисколько не соответствовал моему состоянию, но его слова вынудили меня заткнуться. Я перестала визжать и умолять. Вместо этого я в ужасе посмотрела на людей, что сновали по улице, а они либо открыто смеялись, либо делали вид, словно меня не видят – отворачивались, опускали взгляды к земле. Пекарь же, удовлетворённый тем, что я прекратила рыпаться, потискал меня ещё немного и издевательски сунул за лиф самую мелкую из монет – паданку⁴. И не иначе даже называлась она так от того, что радоваться такому заработку – это пасть ниже некуда. На паданку только крошечный кусок чёрствого хлеба купить можно было, даже тарелка жидкой каши стоила целых три!

– Знай своё место, шлюха.

«Знай своё место», – эта фраза пробудила во мне доселе неизвестную для меня ненависть.

«Я знаю своё место, – гневно думала я. – Я знаю, что так со мной поступать не следует!».

Эта мысль постепенно становилась всё сильнее. Отчаяние во мне подменила собой злоба. Я злилась на себя, на покойного доктора Адамса, на бандитов, лишивших меня памяти, да и вообще на весь мир! И в конце концов эта злость стала такой сильной, что мой язык уже не мог её сдерживать. Я начала материться на чём свет стоит. В ответ на каждый отказ я плевалась словесным ядом и остановилась только тогда, когда осталась без средств к существованию. Сдающая мне втридорога комнату карга выгнала меня взашей, забрав к себе подаренную доктором Адамсом книгу, и к тому времени я больше суток уже ничего не ела. Да ещё погода была такая, что хоть на виселицу иди. Перевалило за середину марта, но вместо ясного солнца небо заволокли тучи. С небес мне на голову падал мокрый снег, и оттого на душе было на редкость тоскливо. Казалось, что выбора, кроме как уйти из жизни, нет в принципе. Ведь стоило бы мне продать последнее имеющееся у меня имущество – полушубок, как у меня не осталось бы ничего. Даже то лёгкое тепло, что сейчас окутывало моё тело, истончилось бы и исчезло.

«Ну уж нет, вы моей смерти ни за что не дождётесь! – вдруг сжались мои ладони в крепкие кулаки, и я мстительно решила. – Как этот мир ко мне, так и я к нему. В конце концов, я уже знаю как не хочу. А, значит, буду делать всё, чтобы этого со мной не случилось!».

Так вот и вышло, что честный труд обошёл меня стороной. И где-то ближе к концу апреля, заприметив в придорожном трактире шулера, я нисколько не подумала обличать его. Рассудительность возобладала над порядочностью, а потому, понаблюдав за ним, я без тени сомнений дождалась, когда он останется один, а после предложила работать заодно. И сперва он только презрительно хмыкнул. Так же, как все остальные.

– Детка, да как же ты будешь отвлекать от меня внимание, если не? – скрестив руки на груди, рассмеялся шулер.

– Зря лыбишься, – сухо ответила я. – Мне довелось быть помощницей аптекаря, и, поверь, уж я знаю, как правильно людей дурить и травить.

– Травить мне не надобно, – вмиг посерьёзнел шулер.

– Нет, не до смерти. Я могу сделать такой порошочек, что вместе с вином голову быстро унесёт. А могу такой, что сонливость появится или мысли путаться станут.

Шулер крепко задумался. Было видно, что он не знает стоит ли ему так рисковать, но удача была на моей стороне.

– Хорошо, – наконец, решил он. – Только придётся частенько мотаться от места к месту, чтобы не примелькаться. И если что, не взыщи. Работать будем так, типа я тебя не знаю и ты за мой стол случайно подсела. А потому, коли что случится, так сама выпутывайся.

– Идёт, – уверенно согласилась я, так как не знала – в тот самый день, когда я начну ему доверять, он сдержит своё слово и действительно меня бросит.