Обходы профессора и его консультации, которые он проводил очень редко, врачи игнорировали. Его осторожные и обтекаемые формулировки: «можно предположить», «нельзя исключить» – доверия не вызывали. Было видно, что он попросту боится тяжелых больных. Диагност он был никудышный. В больнице его не уважали…

Аллочка, как «своя», пребывала в тот момент в «партии доцента». Вынужденная, как и все, ходить на лекции С.С., потом, в узком кругу, постоянно высмеивала манеры профессора, его промашки, чем неоднозначно вызывала у доцента одобрительную усмешку. Да. Язычок у нее был очень злой и язвительный. Все этим восхищались, хотя, в глубине души, этого острого язычка побаивались.

Я на первых порах помалкивала и своего мнения не высказывала, да у меня его никто и не спрашивал! Для большинства я была «пустым местом».

Каждую лекцию профессора должен был «готовить» кто-то из ординаторов-первогодков, то есть я или Алла. Надо было найти и развесить таблицы и схемы по теме лекции, подготовить больного к демонстрации, кратко и внятно зачитать его историю болезни, обоснование поставленного диагноза. На роль своего ординатора профессор почему-то чаще выбирал меня. Эта роль меня очень тяготила, С.С. позволял себе особые знаки внимания к моей персоне – то, на глазах у всех сотрудников, мог ласково похлопать меня по плечу, то слегка приобнять, то, давая какое-нибудь поручение, мог многозначительно задержать мою руку в своей потной и холодной ладони. Все это не ускользнуло от внимательных глаз моих коллег и, конечно же, Аллочки и горячо обсуждалось в кулуарах. В конце концов Аллочка даже высказалась по этому поводу:

– Пусик! Кажется, тебя прочат в официальные любовницы!

Этим, по сути оскорбительным, собачьим (или кошачьим) именем Аллочка называла меня в особые периоды своего благорасположения. Сначала был «лапусик», потом стал просто «пусик». Каждый раз меня при этом всю передергивало, внутри я страшно бесилась и злилась. Аллочка прекрасно это понимала и этим наслаждалась. Я сдерживалась изо всех сил и старалась подавить нараставшее раздражение, что еще больше придавало пикантность ситуации.

Как оказалось, «официальная любовница» была и у доцента! Для меня это открытие было шоком! Поведала об этом, конечно же, Аллочка. Это была Зинаида Павловна, женщина средних лет. Работала она на кафедре давно, ассистентом, без всяких научных степеней, была членом партии (КПСС) и партии доцента и являлась самой преданной его почитательницей. Доцента она обожала. Мне тогда она казалась очень пожилой дамой, хотя с доцентом они были ровесниками. О возрасте доцента я тогда не задумывалась, для моей влюбленности это не имело никакого значения.

Наверное, для З.П. доцент стал той последней «лебединой песней», которая случается в жизни каждой женщины…, или почти у каждой. Она мне нравилась: спокойная, дружелюбная, всегда готовая помочь. Этим она выгодно отличалась от остальных кафедральных дам. Но в роли любовницы доцента я совершенно не могла ее представить! Тем не менее, это было правдой, и все об этом знали. Уже давно!

Видя мое ошеломленное лицо, Аллочку просто распирало от злословия:

– Представляешь, Пусик! У нее муж, две дочери, а она, наплевав на свою репутацию, таскается к нему каждый день! Готовит, обстирывает, ухаживает, да еще и спит с ним! И это в институтском общежитии для семейных. Доцент ведь живет в общежитии. Ему так и не дали квартиру! И все это видят!

Аллочка сладострастно шептала мне эти подробности на ухо, округлив глаза:

– А сама… «ни кожа, ни рожа»! Лицо и фигура как у кобылы! И, к тому же, он ей постоянно изменяет! Ни одну юбку не пропустит. А она все терпит!

От нескрываемой злобы, с которой Аллочка выдала мне эту информацию, меня передернуло:

– Врешь ты все! – не выдержала я. – Зинаида Павловна очень приятная женщина!

– Угу, приятная! – процедила Аллочка. – За доцента готова любой в морду вцепиться! И как только не стыдно!

Аллочка считала себя первой красавицей и на кафедре, и в больнице. «Уж не тебе ли пыталась вцепиться в морду?!» – осенила меня внезапная догадка. То, с какой страстью и рвением она при доценте «проезжалась» по поводу С.С, выдавало ее с головой, и было явно непросто так. После этих откровений я и сама стала кое-что замечать.

Ежедневные чаепития в ассистентской: З.П. обставляла их по-домашнему – на стол выставлялась особая «доцентская» кружка, большая, красная, в белый горошек и такой же заварочный чайник, баночки с разнообразными вареньями или самодельным повидлом, в специальных судочках – домашние котлетки или запечённая рыба, свежеиспечённые пирожки, заботливо завернутые в три слоя вощеной бумаги. «Путь к сердцу мужчины лежит через желудок!». И где только она доставала эти продукты, когда в магазинах почти ничего не было?

Остальные, словно, не замечая всего этого, довольствовались принесенными хилыми бутербродами да растворимым кофе в термосе. Буфет в больнице тогда не работал. Каждый перекусывал у себя за рабочим столом. Доцент же с З.П., не смущаясь, располагались за «обеденным» столом, при входе в ассистентскую. Уходили с работы и приходили они тоже вместе, З.П. бдительно следила за чистотой доцентского халата и не гнушалась бегать к кастелянше погладить ему рубашку перед лекцией. З.П. меня просто не замечала, остальных откровенно игнорировала. На лекции профессора она сначала тоже, как доцент, не ходила, проявляя солидарность, и только после строгого внушения, сделанного С.С при всех, стала появляться на лекциях. С оскорбленным лицом, поджатыми губами и презрительной ухмылкой. Правда, я не замечала, что доцент где-либо оказывал кому-то знаки внимания, кокетничал или заигрывал. Здесь Аллочка наврала – за «юбками» он не бегал!

Доцент всю эту заботу З.П. принимал как должное. И никогда ее не благодарил. По крайней мере, я этого не слышала. Мне это все совсем не нравилось: «Ведет себя как барин! И потом, он ставит З.П. в неловкое положение на глазах у всех!» – думала я с раздражением. Но это раздражение сразу куда-то пропадало, когда я попадала на его лекцию…. Профессор присутствие ординаторов на лекциях доцента не одобрял. Приходилось что-то врать, выкручиваться. Зато после лекции у меня опять начинали светиться глаза! О моих посещениях профессору кто-то донес. Он вызвал меня к себе и сделал мягкое внушение, при этом взял меня под локоток и попытался проникновенно заглянуть в глаза. Я стояла, виновато опустив голову, разглядывая что-то на полу и изображая полную идиотку, никак на его внушения не реагировала. Наконец С.С. рассвирепел и уже в открытую запретил мне появляться на лекциях доцента. Но мои сияющие глаза насторожили не только профессора, З.П. тоже стала как-то настороженно поглядывать в мою сторону. Уж не Аллочка ли здесь потрудилась?

Однажды, после одной из лекций, которые я все-таки продолжала упорно посещать, не смотря на внушение, доцент, проходя мимо меня по коридору, вдруг притормозил и негромко заметил: «Вам надо сменить прическу и очки». Я просто застыла от неожиданности. Мне-то казалось, что он меня совсем – ну просто совсем-совсем не замечает с высоты своего величия. И… надо же! В этот вечер, упросив Ирку побыть с ребенком, я помчалась в парикмахерскую, сделала модную стрижку «Сессон» и купила (из-под полы, конечно!) на последние деньги модные очки в тонкой золотой оправе, которые удивительно поменяли мое лицо. Или оно само поменялось? Поздно вечером, когда дочка уснула, я перебрала свой небогатый гардероб. Неожиданно раздался звонок в дверь. Это была мама. Она протянула мне какой-то сверток:

– Вот. Держи. Я тут немного сэкономила и решила купить тебе новую блузку. Примерь! Все-таки ты сейчас на людях – тебе надо хорошо выглядеть! И молодец, что, наконец, сделала стрижку. Я давно хотела тебе сказать об этом. Из-за нас ты совсем перестала за собой следить! И обязательно сделай маникюр, а потом надень вот это колечко. Это бабушкино – тебе завещано. Я совсем про него забыла с этими нашими операциями… Оно должно принести удачу!

Мама, как всегда, все сама поняла и почувствовала. Я поцеловала ее в родную щечку и поспешила примерить блузку. Она оказалась в самую пору! И размером, и фасоном, и цветом!

Наутро, проводив дочку в садик, я уложила волосы, надела новую блузку, тщательно подвела глаза, накрасила ресницы, губы и, впервые за последние годы, сама себе понравилась. «Надо же! А я еще ничего! – с удивлением отметила я, рассматривая себя в зеркало. – Еще не все потеряно!»

На пальце посверкивало бабушкино колечко с маленьким изумрудиком, как раз в цвет блузки. Но к моему старенькому плащу срочно нужен был новый шарф, а у меня ничего не было. На счастье, у ребенка лежала на парадный случай широкая нейлоновая лента с кантом. Чем не шарф?! Я достала единственные мои туфли на шпильке, которые я берегла на «особый случай», кажется, этот случай наступил!

«Ну, погоди!» – задорно подумала я и помчалась на кафедру. Я безнадежно опаздывала на лекцию к С.С., но теперь мне было на это наплевать! Когда я, тяжело дыша от быстрой ходьбы, влетела в ассистентскую, доцент как всегда сидел в своем углу и что-то быстро писал. Больше никого в комнате не было. Постукивая каблучками, я повертелась перед зеркалом, висевшем в тамбуре, привела в порядок растрепавшиеся волосы, прошла к своему столу и громко поздоровалась:

– Добрый день, Михаил Юрьевич! – я очень хотела привлечь его внимание. Всегда выручавший меня медицинский халат я, конечно же, не надела! Доцент поднял голову и оглянулся. В его глазах я увидела неподдельное изумление.

– Здравствуйте…Надежда Александровна, – голос его был совершенно растерянным. Оказывается, он знает, как меня зовут! Состроив озабоченное лицо, я схватила со стола какую-то папку, круто повернулась на каблучках и выпорхнула из комнаты. Доцент проводил меня изумленным взглядом – я это почувствовала спиной!

На лекции профессора был как раз небольшой перерыв. Я подошла к С.С. с извинениями и что-то там наврала о причине моего опоздания. В его глазах тоже появилось удивление. Так вам и надо! – злорадно подумала я и уселась на свое обычное место, рядом с Аллочкой.

Последствия не заставили себя ждать: после лекции С.С. был сама любезность, а доцент – молчалив и задумчив. Аллочка же ходила вокруг меня и удивленно качала головой: «Надо же, Пусик! Ты выглядишь сегодня просто сногсшибательно! Что случилось?». В ее глазах было плохо скрываемое беспокойство. «Серая мышь исчезла!» Такое же беспокойство сквозило и в глазах З.П.

Сразу после лекции было кафедральное совещание, на котором хмурый С.С. объявил, что он сокращает лекционные часы доцента. Объяснять он ничего не стал. Все это выглядело как сведение личных счетов, а на деле значительно уменьшало зарплату доцента. «Кафедральные» напряженно молчали. Скосив взгляд, я посмотрела на доцента – его голубые глаза даже потемнели от гнева. Но он молчал и сидел с каменным лицом. Зинаида Павловна попыталась что-то сказать о целесообразности этого решения, но С.С. жестко ее оборвал. Видимо, он решил показать всем, кто на кафедре главный.

– Уважаемая Зинаида Павловна, – язвительно высказался Семен Семенович, – я понимаю, что вы не можете быть беспристрастной, но подчеркиваю, что заведующим кафедрой являюсь все-таки я! И я отвечаю за учебный процесс! – потом добавил: – Это решение согласовано с ректором и парткомом.

Да, не зря он «дневал и ночевал» у начальства. «Партия доцента» сидела с опущенными головами и многозначительно переглядывалась. Упоминание ректора и парткома многих сразу же отрезвило! Позиции Семена Семеновича укрепились!

Окрепшим голосом профессор продолжил:

– Кроме того, должен вас всех уведомить, что со следующего учебного года часть кафедры переедет на новую базу. Вам, Михаил Юрьевич, придется заниматься новой для нашей кафедры программой по пульмонологии. Надеюсь, что ваши лекции будут столь же блестящими, как и в любимой вами кардиологии…

Семен Семенович торжествовал, доцент же продолжал молчать. Только заходившие желваки выдавали его волнение. Сокращение его лекционных часов, кроме унизительной, имело еще и материальную сторону. Его зарплата существенно уменьшалась. Удар был «ниже пояса»!

«Вот ничтожество! – подумала я о профессоре. – Кому будут нужны твои лекции! Полная посредственность и бездарность!». Задумавшись, я пропустила начало следующего пассажа.

… – а наши ординаторы должны будут показать себя во всей красе! – Семён Семенович многозначительно посмотрел в мою сторону – Надеюсь, что они справятся. Темы конференций возьмите у секретаря.

Я толкнула Аллочку локтем и тихонько спросила: – О чем это он?

Алла заерзала на своем месте и сердито ответила:

– О чем только ты думаешь! Все пропустила мимо ушей! Нам придется проводить клинические конференции для студентов, одним! Ты представляешь, сколько это работы?! До первой осталась неделя, а тема еще неизвестна!

Аллочка была очень расстроена. Предстояло не только не «ударить в грязь лицом», но и показать свою эрудицию и знания. Да. Работы было очень много, но меня это почему-то не напугало, а только подзадорило.

Я больше переживала за доцента. Кафедральное, наконец, закончилось, все стали расходиться. Задумчивые и молчаливые. Зинаида Павловна и другие из «партии доцента» собрались у него за стеллажом и что-то тихо обсуждали. Мы же с Аллочкой поплелись к секретарю за темой конференции. Тема оказалась сложной и плохо нам знакомой. Мы только тихонько вздохнули. Предстояло еще, кроме теоретической части, провести демонстрацию больных с подробным разбором. Проводить конференцию первой Семен Семенович поручил мне. Это сообщила нам секретарша уже в конце. Аллочка расплылась в довольной улыбке. «Проверка на вшивость! – пронеслось у меня в голове. – С.С. дает мне понять, что если я буду упорствовать и изображать из себя наивную дурочку, то у меня могут начаться неприятности! Придется попотеть! Ничего. Этим ты меня не испугаешь!». В коридоре нам навстречу попался доцент, и неожиданно он спросил:

– Ну как, коллеги, трудная тема?

Алла удрученно закивала головой. Доцент улыбнулся. «Какая приятная у него, оказывается, улыбка», – подумала я и густо покраснела.

– Не бойтесь! – я помогу вам с материалом. А вам, Надежда Александровна, новая прическа очень к лицу! – и, словно, не заметив моего смущения, бодро зашагал дальше.

«Он решил бороться, – догадалась я. – Молодец!» – и украдкой проводила взглядом. Хорош! Ничего не скажешь! Аллочка тоже задумчиво смотрела в сторону уходящего доцента.