© Элеонора Александровна Кременская, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Записки о Терпелове

Валерий Терпелов

«Глядишь, кажется, нельзя и жить на белом свете, а выпьешь, можно жить!»

И. А. Гончаров. Обломов

Безо всякого сомнения, героем городских легенд стал Валерка Терпелов, проживающий по адресу город Ярославль улица Курчатова дом 14 комната 25.

Человек с сомнительными умственными способностями, достойный кандидат в психиатрическую лечебницу, тем не менее, ни разу не пролеченный, хвастливый и самонадеянный, он свел с ума добрую половину интеллигенции всего города и я думаю, весьма поучительно будет некоторым людям почитать о том, что он натворил за свои пятьдесят с лишком лет…

Автор

Проснувшись, Валерка с утра долго смотрит в одну точку и сидит, вспоминая, как его зовут, а вспомнив, трясет головой, отгоняя навязчивый дурман слабоумия, и кидается кипятить чайник, как спасение, воспринимая кружку горячего чая.

* * *

У Валерки полно фотографий и новым людям он их показывает без конца. Лицо у него при этом светится от счастья. Он рассказывает о своей дочери Маше. Говорит о ней и только о ней, Машенька то, Машенька се. Новый человек вынужден вежливо его выслушивать. А Валерка без остановки рассказывает, как он каждую неделю ездил к Машеньке, пока она росла, в Кирово-Чепецк из Ярославля. И новый человек уже не без недоумения выслушивает, что оказывается у Машеньки есть отец, мало того, друг Валерки, ну вот так получилось, ну переспал с ее мамой, и родилась эта самая Машка. Рассказом своим он доводит нового человека до головной боли и тот, едва держась на ногах, уходит восвояси. А потом на следующий день говорит знакомым о Терпелове и о его дочери и тут же слышит в ответ гомерический смех. Оказывается, у Валерки есть дочь и даже не одна, а две дочери-близняшки, Александра и Любовь, но они брошены в Приозерске под Питером беспутным папашкой еще во младенческом возрасте. А Маша – всего лишь дочь его школьных друзей, свое родство с ней он просто выдумал, может Валерка страдает скрытой педофилией, может еще чем, никто не догадался пока. Но семье Соколовых в Кирово-Чепецке он досаждал здорово, пока эта самая Машка не выросла, он все таскался к ним домой, семнадцать лет. Так, чтобы оправдать его частые наезды перед людьми, Соколовы вынуждены были придумать, что он родной дядя Маше… Странные люди, правда? Другие бы просто выгнали Валерку с позором, а они привечали его да еще беспокоились об этом дураке, каждый день звонили ему на работу, все ли с ним в порядке, не чокнулся ли он окончательно? А то еще стали приезжать со своей дочкой в Ярославль и мотались по городу, по редакциям, в которых имел несчастье работать Валерка, несчастье для редакторов, а счастливый «папашка» говорил всем, сияя улыбкой, вот, мол, к нему семья приехала, и был уверен, что это действительно так. Одним словом, та еще клиника…

* * *

К Валерке заехал знакомый музыкант из Америки. Вообще он приехал вовсе не к нему, а к ярославским музыкантам, но Валерка, страдающий манией величия, убедил американца заглянуть и к нему в гости, в русскую общагу. И смеялся насмешливо, что, дескать, конечно, можно живя в прекрасной гостинице верить, мол, все хорошо у русских, а ты, возьми, да зайди в трущобу, ну-ка? И смотрел с вызовом, с прищуром, но надеясь, все-таки, что Джон поведется и Джон повелся…

Джон не понимал игры слов, и хитрый Валерка беспрестанно ловил его на этом… На вопрос Валерки, откуда он приехал, Джон улыбался и кивал:

– Из Нашингтона.

Валерка, довольный, смеялся на такое интересное название знаменитого города Вашингтона.

Джон покупал в магазине бородинский хлеб и съедал его без остатка, засовывая в рот кусок за куском. Валерка удивленно качал головой на его голод и предлагал пироги да чаи, но Джон только качал головой и бежал за очередной буханкой бородинского, а потом пояснял:

– У нас, в Америке, хлеб не вкусный, резиновый!

И никак не мог наесться, повсюду появлялся с бородинским, с удовольствием, съедал, как какое-то великое лакомство.

Валерка просил Джона поставить чайник, имея в виду, конечно же самое простое, поставить чайник на электроплитку и включить вилку в розетку. Джон понимал по-своему, хитро улыбаясь, он замечал, указывая на чайник, стоявший мирно на столе:

– Стоит!..

Опаздывая на работу, Валерка дергал Джона:

– Бежим скорее!

Джон непримиримо качал головой:

– Зачем бежать? Ехать-ехать!..

В редакции газеты «Голос профсоюзов» Валерка напоил Джона водкой. Где-то в Ярославле, в какой-то гостинице Джона ждала жена, но в какой именно гостинице никто из собутыльников Валерки почему-то вспомнить не смог. Валерка с парой-тройкой таких же оголтелых пьяниц принялись водить Джона по всему городу. Останавливаясь перед очередной гостиницей, они поднимали голову одуревшего от русской водки Джона и показывая ему гостиницу, кричали в уши, будто глухому:

– Джон! Вот эта гостиница?

Американец смотрел, качался и отрицательно мотал головой. Наконец, Джон вдруг воспрянул духом и заявил:

– Вот!

Валерка обрадовался. После недолгих препирательств с портье, он с пьяницами доставил Джона в номер, жена, кстати, русская, открыла двери и ахнула:

– Вы что! Он же ничего, крепче джин-тоника и не пил никогда!

Валерка спутано извинился, и беспорядочно толкаясь с собутыльниками, выскочил прочь из гостиницы, оставив жену с пьяным Джоном. Угрызений совести он не почувствовал, а только слово – подумаешь… пронеслось в его мутной голове.

* * *

Валерка, как и многие пьющие люди, боялся сойти с ума, рехнуться, так сказать, окончательно. В связи с этим с ним случались изредка оказии.

Вот и тут, в сопровождении двух друзей, Валерка продвигался домой. Напился, где-то на работе, шел, бормоча себе под нос практически девиз своей жизни:

«Пьяный – это, когда двое ведут, а третий ноги переставляет».

И тут, бабушка, соседка из соседнего дома вывела беленьких шпицев погулять. Она этих шпицев разводила, будто кроликов и продавала потом через собачий клуб, потому как производитель, маленький умненький шпиц, у нее прослыл медалистом.

Десяток шпицев, одинаковых, пушистеньких, радостных скакали у нее на поводках. Улыбались, оглядываясь на свою хозяйку, и весело глядели вокруг.

Сколько раз, будучи трезвым, Валерка видел эту бабушку и ее собачек на прогулке, не счесть, а тут пьяным позабыл. Остановился, бешено завращал глазами, во все горло закричал, указывая на шпицев:

– Вы это видите? Одинаковых собак видите?

Один из его друзей решил приколоться и кивнул, что видит, да, только собака одна.

Валерка энергично затряс головой. Тряс, тряс, глаза то открывал, то закрывал, пока бабушка со шпицами не прошла мимо. Валерка еще долго в изумлении пялился ей и ее собакам вслед.

Испытание тут же продолжилось. Кто-то поставил на дороге две одинаковые бутылки из-под пива, просто пил и поставил, не нарочно, в принципе не задумываясь о пьяном Терпелове.

А он, увидав две одинаковые бутылки, вообще обалдел, сел на землю и принялся плакать, обливаясь обильными слезами, что ему пришел конец. И все вопрошал своих друзей, сколько бутылок они видят, одну или две? Друзья не отвечали, а только озадаченно глядя на Валерку покурили, отдохнули, подхватили Терпелова за шиворот и доволокли таки до общаги, до комнаты, бросили, словно хлам на койку с серым задубевшим от грязи бельем, где он в слезах и в полном отчаянии, наконец, затих, заснув, что ему снилось, друзья не знали, хотя и прикорнули тут же рядышком, на затасканных матрацах, брошенных ими на пол.

Но утром, проспавшись и придя в себя, Валерка рассказал им об удивительном сне. Ему снились одинаковые шпицы, количеством в миллион, заполонившие весь мир. Шпицы бегали посреди множества одинаковых пивных бутылок и радостно лаяли…

* * *

У Сашки, друга Валерки Терпелова была собака, овчарка. Он ее не дрессировал совершенно, и собака чувствовала себя в связи с этим вольготно. Называл он ее Дикой собачкой. Собака была мужского рода и потому соответственно являлась кобелем, хотя Сашка упорно обзывал ее все-таки собакой.

Дик часто сопровождал Сашку на работу и с работы, валялся у него под письменным столом, в кабинете, лопал жареные пирожки, которыми питался его хозяин и с особенным удовольствием потреблял сваренные на плитке излюбленные всеми пьяницами дешевые пельмени.

И вот, однажды, Сашка, сильно пьяный, шел домой в сопровождении Дикой собачки и Валерки. Последний был, конечно же, пьян. Вообще надо было бы памятник поставить тому человеку в городе, который мог бы похвастаться, что видел Валерку трезвым.

Дикая собака регулярно подпрыгивала и повисала зубами на самой крепкой ветви, дергалась всем телом, отламывала для себя ветку и довольная, тащила ее впереди. Прохожие вынуждены были сторониться, да и вообще вынуждены были поспешно перебегать на другую сторону. Дик был без поводка, разве что в ошейнике, а его пьяный хозяин не внушал уверенности, как хозяин овчарки, которого пес будет слушаться.

Между тем, Дик убежал немного вперед. Два пьянствующих друга выписывая ногами кренделя и постоянно останавливаясь, о чем-то громко разговаривали, смеялись и долго копошились на одном месте, успокоено постукивая друг друга по плечам, и упираясь друг в друга лбами.

И тут из переулка вынырнула толпа переростков, человек в двадцать. Кулаки у них чесались. Увидели Валерку с Сашкой, Дику не заметили, сразу кинулись плотной толпой. Угрюмые, злобные рожи их мелькнули перед растерявшимся Сашкой ярким напоминанием о смерти.

Но Валерка, которого уже не раз к тому времени обследовали психиатры, тут же перешел из благодушного настроения в абсолютную ярость. Мгновенно. Ведь как бывает, на нормального человека надо долго орать, чтобы он рассвирепел, а этот, Терпелов, заводился сразу. Вот только что с милой улыбкой с тобой беседовал, и ничто не предвещало беды, а через секунду улыбка уже сменялась бешеным оскалом…

И не дожидаясь особо, когда толпа переростков добежит и кинется на него, Валерка бросился им навстречу. Сашка не успел и глазом моргнуть, как переростки повисли на плечах и руках у Валерки. И яростный рык, которому мог бы позавидовать даже лев, вырвался из груди у него. Всех переростков он мгновение поколебавшись, кинул вперед себя, смял, кому-то успел дать по роже. Но ни один не устоял, повалились, как снопы. А тут и Дикая собачка налетела, бросила где-то свою ветку. С Валеркой, на пару, они в несколько секунд расправились с молодыми бандитами.

После, Сашка даже не успевший принять участие в драке, долго рассказывал в красках о победе двух озверелых созданий, Валерки и Дикой собачки, которую он, кстати, с большим трудом едва успел оттащить от горла одного из поверженных врагов, громко икающего после перенесенного стресса, защищаться – не нападать. А озверелого Валерку оттащить не представлялось никакой возможности, он бил и рвал в клочья с особенным наслаждением, потому что любил бить и рвать…

* * *

У Валерки было много друзей, и среди прочих самым-самым милым его сердцу был писатель Василий Ломакин.

Василий жил почти, что в центре, в старом бараке и у Валерки от его комнаты имелся ключ, впрочем, также ключ имел и Вася от валеркиной комнаты. Изредка они ругались, но за бутылкой всегда мирились. Общие интересы их невероятно сближали. Валерка называл своего друга не просто по имени, а уменьшительно ласкательно говорил ему Васенька. И было почему. Выглядел Васенька всегда чистеньким и ухоженным, хотя и являлся закоренелым холостяком. Редкие волосики на голове он сбривал начисто, и гладкая голова его вызывала у многих, кто с ним общался, желание погладить его, что ли. Вася даже как-то привык, что его голова служит объектом всеобщего внимания. Был Васенька голубоглаз, розовощек и, по мнению женщин как-то уж слишком походил на пупсика. Так и хотелось схватить его, замотать в пеленки и таскать по комнате, а заодно и баюкать, кормить из бутылочки.

Васенька, ростом маленький и пухленький, вечно таскал портфель с бумагами, ходил повсюду в синем костюме, в чистых начищенных ботинках. Служил он в городском архиве. Знал очень многое, мог ответить на любой вопрос, постоянно что-то читал и Валерка вынужден был тянуться за ним. Благодаря эрудиции Васеньки и он мог ответить почти на любой вопрос, почти правильно.

Но тут от вечных пьянок с Валеркой, а Валерка по-моему для того и родился, чтобы споить всю интеллигенцию города Ярославля, с Васенькой что-то случилось. Он вдруг вообразил, что в зубе у него инопланетяне соорудили передатчик. И не успел Валерка ничего сообразить, как тихий и спокойный Васенька схватил плоскогубцы, вывернул передний зуб так, что кровь хлынула на стол с закусками, залила рюмки с водкой, алыми брызгами покрыла всю бутылку. А Васенька с криками отчаяния, грозя черному ночному небу пухлыми кулачками, вскочил, распахнул раму и выпрыгнул в темноту, только пятки сверкнули. Валерка мгновенно протрезвел. Васенька нырнул со второго этажа.

Валерка бросился из комнаты, перепрыгивая через ступени лестницы, выскочил из подъезда вихрем понесся к месту падения несчастного друга. Но Васенька, опережая события и даже не почувствовав боли от падения, уже выбежал на оживленную автомобилями дорогу. На асфальт, безо всякого сожаления упали его спортивные штаны, в которых он имел обыкновение рассекать дома, следом полетела футболка, там же остались семейные трусы в цветочек. И на обозрение толпе, довольно-таки многочисленной в силу хорошей теплой ночи и близости центра города предстала белая фигура пупса-переростка. Конечно, Валерка не успел увести его обратно в комнату, к бутылке, нет, Васенька жил поблизости от районного отделения милиции. Дежурные машины всегда то отъезжали от отдела, то подъезжали. Васеньку, как есть, голого схватили и посадили в клетку. Валерка только и успел, что подобрать с асфальта брошенную Васенькой одежду. Без промедления, пьяный не пьяный, он явился выручать друга в милицию. Однако, непреклонный дежурный объявил, что уже вызвана карета скорой психиатрической помощи. Вскоре она и подъехала.