За плечами XX век

За плечами ХХ век. В толще дней - мельтешение лиц и событий, городов и прощаний, потерь и возвращений, но больше всего - невозвратного и хранимого без грифов и дат *Так прощаемся мы с серебристою, Самою заветною мечтой ...* - одна из лучших книг о веке ушедшем, одна из лучших - о той, давно отгремевшей, войне.

Но я могла писать только то, что могла, инстинктивно чувствуя: крупные события, батальные сцены напишут другие, а быт войны, будни забудутся, пропадут. Те приметы, детали памятью, чувством связывают меня с войной. Это – мое. Жизнь на войне.

Елена Ржевская бережно собрала послереволюционный сумбур, романтику и воодушевление, ночные аресты и новые стихи, войну и мир, быт, все свои встречи с известными и не очень людьми, военную и послевоенную боль, мысли, любовь, бункер Гитлера и мясорубку Ржева - она создала панораму ХХ века во всей его красоте и величии, жестокости и неправедности, века, которого мы зацепили лишь краешек...
А век поджидает на мостовой,
Сосредоточен, как часовой.
Иди - и не бойся с ним рядом встать.
Твое одиночество веку под стать.
Оглянешься - а вокруг враги;
Руки протянешь - и нет друзей;
Но если он скажет: "Солги",- солги.
Но если он скажет: "Убей",- убей...(Э. Багрицкий)

Что оставим мы за плечами в этом, уже новом веке? Нет, не спихнуть уже новый сверхмощный агрегат, не расставить по местам подмятые им непритязательные жилые дома под их исконными номерами. И в тот угловой, под номером два со стороны Никитской, где, к слову сказать, Пушкин познакомился с Натальей Гончаровой, не вмонтировать обратно давнюю волшебную кондитерскую. Сверхзвуковая скорость и всемирная общедоступность общения (?) незаметно-стремительно поменяли нас, быт и культуру. Остались в полумифическом уже прошлом оранжевые абажуры и маленькая девочка, которая растет в удивительной семье (брат, мама, папа и ...Б.Н), юность которой закружится в вихре будущих известных литераторов (мало кого пощадит война, которая уже вот - на пороге). Где она, эта девочка, которая чуть за 20 пошла добровольцем на фронт:

Заявление о вступлении в Красную Армию и заполненную анкету я протянула капитану с решительным пробором в волосах. Просмотрев анкету, он разомкнул свой толстый неподвижный рот.
– Ничего не выйдет с вами, – и концом заточенного карандаша постучал по графе: «Имеются ли среди ваших родственников репрессированные, исключенные из партии, проживающие за границей?» Ответ: «Мой отец – исключен из партии». Скомкал мою анкету и бросил в корзину.
Я пришла назавтра.
– Мне надо заполнить анкету.
Он протянул мне чистый бланк не глядя. Я заполнила еще раз: «Не имеются».
Капитан посмотрел мне в глаза, узнавая. Он взял анкету, прочитал, разжал свой неподвижный выпяченный рот:
– Экзамен сегодня с пяти часов.
Он не был чистоплюем, толстогубый капитан, лишь бы форма не подкачала.

Где они все, безымянными холмами, поросшими травой, на русской, белоруской, украинской, чужой земле?.. Как быть с их "доблестью, со славой и геройством? С Ангелининым честолюбием, с Никиным фантазерством?"
За плечами ХХ век...

Нам лечь, где лечь,
И там не встать, где лечь.
…………………………………………
И, задохнувшись «Интернационалом»,
Упасть лицом на высохшие травы.
И уж не встать, и не попасть
                                                   в анналы,
И даже близким славы не сыскать.
(Апрель 1941, Павел Коган)

Рассказы мне вернули, сказав, что они печальные, а люди устали от войны. “И у вас быт войны, стоит ли его описывать, это никому не интересно”
Но я могла писать только то, что могла, инстинктивно чувствуя: крупные события, батальные сцены напишут другие, а быт войны, будни забудутся, пропадут.

И на самом деле, в этой книге вы найдете не описание сражений, не трагизм народа, не масштабность действий, но быт. Жизнь, поведение и мысли людей во время войны и между боями. Тех, кто “делал” победу для нас. Своим особенный языком Елена вырисовывает маленькими черточками большой мир вокруг и внутри себя. Но слово не о вещах, а об их восприятии.

Когда ещё мы были в Прибалтике, на глаза попалась одинокая костяшка домино – “дупель два”. Я разломала её, половинку – ему, половинку – себе. Эти половинки в шутку – вроде бы зарок никому не ведомого, тайного нашего единения, а вернее, и уже не в шутку, талисманы, что так нужны на фронте. И через полгода, когда побывал в Москве, и через годы, когда мелькал проездом, он “предъявлял” обломок “дуппеля” – знак верности памяти о былом.

Удивительно, как любая косыночка, щербатое блюдце, махотка, платочек, чернильница-невыливайка, кочерга, каждая вещь, как бы ни поизносилась, становится невообразимо замечательной, со своим неповторимым лицом, индивидуальным свойством, личным обаянием, каким отмечено все то, что не может быть повторено теперь. И обиходные вещи, довоенные изделия трогают и волнуют.

Эти записи хочется перечитывать, ещё не дочитав до конца.
В строках чувствуется женская рука, тепло и необыкновенная проникновенность.
Прочувствованна и облюбована каждая минута на фронте, каждый разговор, каждая встреча.
И это сделано настолько мастерски, что все строки, проходящие через читателя, оживают и он уже не принадлежит своему миру, а живет вместе с Еленой. В моменты чтения мне было странно даже слышать звонок телефона рядом с собой – я же в 42м, какой телефон!
Удивительная судьба: женщина, родившая ребенка, выучившаяся на переводчика – и это всё в пред/военное время - , отстоявшая Ржев и вместе со своей дивизией дошедшая первой до Берлина.
Мелочи, которые стали незначительными в невоенное время, но значили многое для участников войны.

Чтобы деньги водились, высушенные свиные пятачки хранят в шкафу среди белья. Так издавна ведется в Ржеве.

О последствиях своего проступка обычно говорили:
— Дальше передовой не пошлют.
Теперь чаще услышишь:
— Дальше смерти не пошлют.

Сожженная деревня Залазня. Одни трубы. Здесь зимой немцы учинили расправу за связь с партизанами. Всех жителей выгнали из домов, заставили лечь на снег лицом вниз и расстреливали из автоматов. Команда поджигателей запаливала дома. Семья Сапеловых. Девочка шести лет, тоже лицом в снег. «Холодно». Мать ладонь положила ей под лицо. Бабушка легла на девочку и прикрыла своим телом. Бабушка убита первой же очередью. Брат, раненый, поднимается в полный рост. Убит. Мать ранена четырьмя пулями, но жива. Девочка под мертвой бабушкой жива, понимает, что нельзя шевельнуться, лижет матери ладонь, а мать, истекая кровью, не переставая шевелит пальцами — дает знать дочери, что та не одна. Так они лежат несколько часов.
Их спасли и спрятали у себя жители соседней деревни — парнишки и женщины, они пробрались сюда, когда стемнело.

Книга воспоминаний, написанная смелой и умной женщиной, прошедшей всю войну и видевшей многое. Елена начинает рассказ со своего детства, с довоенной Москвы. Очень интересно читать про эти маленькие домики, про коммунальное житье всем вместе, на одной кухне. Про то, что своя комната для целой семьи - это уже радость. Звенящие трамваи, дурманящие запахи с кондитерской фабрики, первые влюбленности и дружба навек. И - внезапно - война!
Про саму войну, про голод, холод и потери, Ржевская почти не пишет. Так, отрывки документов, мелкие зарисовки на полях, как будто моргаешь и видишь отрывками. И хочешь скорее-скорее все это проморгать.
Зато как душевны ее воспоминания о военном училище, где готовили переводчиков. Все герои встают как живые: ни одного простого характера. Нет хороших и плохих, а есть люди. Люди, которые отдали свою молодость, а иногда и жизнь, Родине. И нет жалости к себе, а лишь упоение теми минутами жизни, что пока есть.
К сожалению, очень мало в книге о том, как были найдены тела Гитлера и Евы Браун, как шло опознание, что потом с этими телами стало. Невероятно любопытно было бы почитать те документы, что приехали к Ржевской в посылке с халатом. Конечно, об этой истории написана отдельная книга. Но все же жаль, что такому собитию Ржевская в своих мемуарах отвела всего пару страниц.
Заключительная же часть книги - про послевоенную жизнь - навеяла такую тоску, что просто невозможно было заставить себя прочесть больше десяти страниц в день. Кто-то скажет, что в этом талант автора - так передать эпоху. Но мне показалось, что в мирном времени Елена так и не нашла себя. Потери, потери... Они кого угодно могут довести до отчаянья . А ведь надо еще научиться с этими потерями жить. И не просто жить, а жить счастливо. И Елена старалась как могла. Но все же такого света, такого смеха и веселья, как были в первой части книги, уже больше не было.