Только в два с половиной годика у Алёши впервые выговорилось своё имя. Но выговорилось очень смешно. Вместо предлагаемого образца «Алёша», у него невыразимо потешно получалось «Лёссся». Папа с мамой долго смеялись, записывали его голосок на магнитофон, да так как-то и привыкли звать его Лёськой.

Когда Лёське исполнилось пять лет, папу положили в больницу, и мама отвезла сына на лето в деревню – к дедушке и бабушке. То есть он там бывал уже раньше, только совсем крошкой и помнить ничего не мог. Правда, запах дедушкиного дома сразу почудился ему знакомым. Такого запаха в городе не было нигде – тёплого, вкусного, уютного и очень старого. Это было весело!

Вообще, тут всё было весело и всё было живое: и корова, и цыплята, и щенок Тузик, и яблоки в саду, и нагретое солнцем крыльцо, и пахнущая известью печка. Можно было бегать хоть целый день, залезать в разные уголки, валяться на траве с Тузиком и лопать сладкую малину прямо с куста.

Бабушка обожала Лёську – закармливала блинами и оладушками, тискала и целовала. И всегда тайком совала конфеты, когда дед уходил по делам. Но Лёська знал, что дед и не стал бы ругаться. Он тоже очень любил внучка. И даже когда журил его за мелкое хулиганство, всё равно улыбался в усы и приговаривал насмешливо: «Мартышка ты бесхвостая!»

Через неделю Лёська обследовал в доме, дворе и огороде почти всё, куда смог просунуться. Не вышло проникнуть только в страшный погреб и на захламлённый чердак – дед не пустил. Но оставался один обходной путь к этим таинственным местам – бабушка! И Лёська решил пойти к ней поканючить.

Бабушка стояла в углу передней комнаты и зажигала огонёк в странной чашечке, висевшей на цепочках перед тёмными картинками. Лёська раньше не обращал на них внимания. Картинки были не интересными, не красочными. На самой большой посередине – дядя с длинными волосами. На других – тоже какие-то серьёзные тёти и дяди. А на одной – почти голый дядя с раскинутыми руками и склонённой головой. А внизу люди, тоже грустные.

– Баба, а это кто? – спросил Лёська.

Бабушка посмотрела на Лёську, проворчала, покачав головой: «Эх, молодёжь! Одна дрянь в башке, прости Господи! Всё бегают, а дитё Спасителя не знает…»

Конец ознакомительного фрагмента.