Оно, конечно, так бывает – полоса обломов, скопление неприятностей, неудачный период… Но то, что единовременно случилось в Машиной жизни можно было обобщить только очень нелитературно, да и то, сильно разбавив краски…

Последняя капля, конечно – разговор с Федей, его нервное лицо, бегающий взгляд и плаксивое раздражение в голосе:

– Ну, Маша, ты же умная женщина! Ты же всё сама прекрасно понимаешь! Ну не могу я её сейчас бросить. Это непорядочно по отношению к ней и детям. Я не могу так подло поступить, понимаешь? Малыш!

Он был взъерошен, бледен, но как всегда, безбожно красив. Маха молча куталась в шерстяную кофту – на балконе было холодно – и всё пыталась перехватить его взгляд.

– Федя, ты всё так же любишь меня?

– Ну, зая! Ну, конечно! – Фёдор затушил «бычок» и тут же стал доставать другую сигарету. – Но что я могу поделать?!

– А как же ребёнок?

– Мах, ну какой ребёнок?! Нет никакого ребёнка! Вот у меня есть! Двое! Настоящие!

– А этот как же? – тихо спросила Маха, положив руку на живот.

– Ну, Маха! Ты что, издеваешься надо мной? Куда тебе сейчас ребёнка? – он осёкся, запнувшись об её укоряющий взгляд. – Нам… Нам куда ребёнка? – Фёдор драматичным жестом закрыл лицо рукой, а вторая продолжала подносить сигарету ко рту.

– Феденька… И ты думаешь, что если я… если этого ребёнка не будет, мы сможем и дальше так вот встречаться, ожидая момента, когда ты сможешь уйти от неё ко мне? В этом будет смысл?

Фёдор вдруг гневно блеснул глазами, заломив выразительные брови:

– Ты не видишь смысла нам встречаться? Тааак…

Маха хотела было объяснить, поправить, но только обречённо вздохнула, качая головой.

– Я всё понял! – торжествующе пропел Фёдор своим красивым низким голосом, взял сигареты и, не гладя на Маху, демонстративно удалился, хлопнув дверью.

Маха долго стояла неподвижно, глядя на серые осенние облака. Когда-то она сняла эту квартиру из-за шикарного вида с 20-ого этажа… Перегнулась через перила, глянула вниз. Ох, высоко! Так бы ррраз – шагнуть туда, чтобы всё было уже позади, чтобы не нужно было ничего решать и поздно было бы уже бояться!..

Зазвонил телефон. В Махино ухо сразу взволновано задышала Алка:

– Машунь, ну как?

– Плохо.

– Ушёл? Я так и знала! Я тебя предупреждала, не надо было ему вообще говорить! Это, дорогая моя, не «плохо», это называется «жопа»! С работы сократили, с квартиры выгоняют, мужа нет, любовник бросил, родителей схоронила. Никого нет! Только одна мудрая подруга, которую ты, один фиг, не слушаешь нифига! И ведь под сороковник бабе!

– Тридцать шесть!

– Под сороковник!!! – Алка была безжалостна. – А ума!.. Чем ты думала?!

Маха тихо плакала, размазывая слёзы по вискам.

– Ладно. Всё. Успокойся! – немного смягчилась подруга, услышав тихие всхлипывания. – Слушай сюда! Сейчас тебе только чудо поможет. Теперь-то хоть меня послушай! Есть женщина одна – ясновидящая, Ирина. Помнишь, я тебе говорила?

– Нет.

– Ну, конечно!.. Ладно. Короче, она вообще крутая. Мне Дашка её сосватала – та ей родственников помогла найти. Я сама к ней своих водила. У Лешки она грыжу в два сеанса вылечила, а Ниночке перестали кошмары сниться. Вообще крута!

– И чем она мне поможет, Ал? Беременность рассосёт!

– Дура! Пусть Фёдора твоего приворожит! Он же уже почти уходил от грымзы своей! Пусть поможет – вот и муж тебе! А аборт всё-таки сделай, ты и так проблемная для мужчин… Мах, я тебе её адрес смс-кой скину. Телефона у неё нет, иди так, поняла?

– Угу, – промычала сквозь слёзы Маха, только чтобы закончить этот разговор.

***

На следующий день Маха пошла в больницу и взяла направление на аборт через три дня. Как в полусне, сдала анализы, и сделала узи… О ребёнке старалась не думать. «Нет никакого ребёнка!». В конце концов, Алка права – ему нет возможности быть. У его непутёвой мамаши ни мужа, ни дома, ни работы, ни родных, ни даже собаки, которая повыла бы вместе с ней от тоски. Конечно, рожать немыслимо. Кто ей поможет морально, материально? Кому вообще нужен этот ребёнок? Что она вообще ему смогла бы дать, даже если… Нет, невозможно! Категорически невозможно.

И это всё было понятно и очевидно, но Маха всё время плакала, даже во сне. Так больно и так страшно последний раз было на похоронах мамы… Смутное чувство какой-то грядущей непоправимой беды сосало под ложечкой. В Махиной голове не было ни одного аргумента в пользу адекватности этого чувства… И всё-таки…

Конец ознакомительного фрагмента.