3

После смерти Лазаря минуло почти два года. Сезоны Империи сменяли друг друга, засуху прогонял дождь. Люди рождались и умирали. Строились города и сносились дома. Менялся ландшафт планеты.

Только в жизни Мирры все оставалось стабильным и неизменным. Даже замок, казалось, прекратил разрушаться, смирившись с выделенной девочкой площадью под обитание. Драконица продолжала жить одна, если, конечно, не считать пса, волушу и многочисленных несушек – хорошей компанией. Приглашать кого-то в гости Мирра больше не решалась. Опыт с Флапом оказался настолько неудачным, что не хотелось посвящать еще кого-то совершенно случайного в свою жизнь.

Впрочем, девочка привыкла к одинокому существованию. Она и сама не заметила, как постепенно выработала для себя какой-то свой распорядок дня: ухаживала за животными утром, прибирала в жилых помещениях днем, приносила букеты из диких цветов к праху Клотты и Лазаря вечером, изучала труды старого магистра, невольно вспоминая его уроки колдовства и магии в каждую свободную от насущных дел минутку. Справедливости ради, надо признать, что способности Мирры не остались на прежнем уровне. Теперь она с легкостью могла навести морок, наколдовать ушат холодной воды, прочесть некоторые мысли, особенно в обличье дракона, и, самое главное, как-то само собой получалось залечивать ссадины на коленках своих маленьких приятелей из города и поселка. Эту бы способность раньше, когда заболел Лазарь! Но она запоздала в своем проявлении.

Если у девочки возникала острая необходимость в общении с разумными имперцами, она наведывалась на местный рынок. Торговки сочувствовали сироте и оставляли для нее товар получше. Драконица расплачивалась щедро, была мила в общении, хотя почти ничего не рассказывала о себе и больше внимала их рассказам. А вот ребятишки, наоборот, с удовольствием слушали сказки, некогда прочитанные ею в книжках.

Размеренная жизнь приучила Мирру к созерцанию окружающего. Она полюбила летать по ночам, любоваться звездами и прислушиваться к крикам сов. Наверное, где-то в лесу охотился спасенный ею совенок. Девочка любила придумывать ему какие-то характерные черты и приключения. В какой-то книге Мирра прочла, что, когда умирает маг, любое зачатое в этот момент существо может принять его душу. Вполне могло оказаться, что душа Лазаря именно в той птице, чудом уцелевшей после змеиного разбоя. Ведь старик же посулил быть рядом!

Обещанный же им отец так и не появился на пороге. Теперь девочка могла вспоминать предсказание Лазаря с легкой улыбкой. А ведь в первое время с завидным постоянством выходила на перепутье и приглядывалась ко всем прохожим, нарочито поигрывая позаимствованным в вещах матери перстнем.

– Ты ошибся, Лазарь, – шептала Мирра, опустившись на колени перед кувшином с прахом. – Если кто и мог рассказать мне, кто я – то этого человека уже давно нет в живых, и это моя мать.

Достаточно было переползти на коленях, чтобы продолжить свой монолог:

– Мама, ты ждала от меня проявления драконьей сути, а потом отчаялась. Я понимаю и прощаю твою холодность. Она проистекала не от равнодушия, или неумения любить. Просто, видимо, кто-то очень обидел тебя. Но ты ведь не зря носила на шее этот перстень? – девочка теребила украшение в пальцах, чувствуя, как оно нагревается и будто оживает.

Когда сердце просило полета, девочка выскакивала на полуразрушенный балкончик самой высокой башни и кидалась вниз. Воздушный поток подхватывал ее неуловимо меняющееся тело и помогал парить. Состояние было чем-то похоже на купание в реке, когда ощущаешь под собой манящую глубину, но упорно держишься на поверхности. Драконица наслаждалась видом маленьких, как будто игрушечных зданий, пролетала над селами и городами, видела, как разбегаются, ощутив ее, животные, а люди просто озираются по сторонам и смотрят в небо, выискивая тучу, что внезапно навеяла ранние сумерки в жаркий полдень.

Девочка мысленно посмеивалась, прячась за легкими облаками, уверенная в собственной невидимости и защищенности. Люди уже почти не верили в драконов, считая их реликтом, сказкой, канувшей в давнее прошлое. Крылатые настолько растворились среди прочих имперцев, настолько переняли их быт, культуру, что, наверное, сами вспоминали о своем племени, лишь поднимаясь к небесам.

Мирра совершенствовалась в умении считывать чувства мужчин, женщин, детей – это стало любимым развлечением во время полетов. Мысли носились в воздухе неуловимыми птицами, проскальзывали в самую маленькую щель, вились и перепутывались. Иногда драконица клацала зубами, в попытке укусить, распробовать на вкус, но они оказывались безвкусными, и терялись в окружающем пространстве.

«Дорогой! Он удивительно щедр ко мне!» – щебетала чувственность влюбленной булочницы.

«Семь, восемь… Семьдесят восемь! Знаю, что не так, но иначе я останусь внакладе!» – шелестела жадность скупщика.

«Мамочка» – пела нежность новорожденного.

«Помогите! Убивают!» – вопила из подворотни чья-то беда…

Стоп! Вопль?

Он шел откуда-то снизу, тянул гирей, засасывал своей неотвратимостью, связывал и сковывал. Мирра сосредоточилась, пытаясь выделить в общей мешанине чужих мыслей именно этот. О защите молили двое. Отчаянно и обреченно, стараясь не терять надежду, но почти не надеясь на спасение. Их чувства перемешивались с эмоциями нападавших, свивались в жгут, болезненно хлеставший по нервам драконицы. О справедливой и честной драке речь, похоже, не шла. Слишком уж много самодовольства слышалось в мыслях нападающих, уверенности в собственной безнаказанности, силе и численном преимуществе.

Драконица спустилась пониже, минуя занавесу облаков, и резко затормозив на одном месте. Этот непростой маневр поднял клубы пыли на земле и дался Мирре тяжело. Она, понимая, что рискует оказаться замеченной случайными прохожими, но все же считая неправильным отказать в помощи страждущим, начала медленно поворачиваться, пытаясь поймать обрывок ускользающей мысли, чтобы поточнее определиться с направлением. В итоге, спустилась почти к самой земле и полетела прямо над крышами домов, зорко всматриваясь в каждый закоулок, каждый тупик.

Люди, занимающиеся своими делами, нервно вздрагивали от ветра, поднятого сильными крыльями, протирали глаза от пыли, но видели только загадочную тень из своих снов или детских сказок. Она летела, словно миновав границу между реальностью и фантазией, а потом вдруг таяла вдали, стремительная и неуловимая. Никому из имперцев просто не приходило в голову, что то, что они принимали за видение – им не являлось. Они настолько привыкли считать драконов выдуманным персонажем, возможно, существовавшим когда-то давно, но теперь благополучно растворившимся в их генетических цепочках без следа, что просто списывали увиденное на жару, усталость, недосып и прочие причины.

Перед Миррой же теперь простиралась узкая глухая улочка. Лавировать и вписываться в ее повороты стало весьма затруднительно. Девочка, мгновенно перевоплотившись из драконьего в человеческий облик, и встав на ноги, скривилась от отвращения: в нос настойчиво лез запах нечистот. Дорожные камни были грязны и склизки, Мирра едва не оступилась, но все же удержалась. Прислушавшись, она уловила доносящийся издалека шум драки. Теперь чужие мысли не были столько отчётливы, как слышались в облике дракона, они проходили скорее едва уловимым фоном, какой многие называют интуицией, внезапно ощутив опасность и сворачивая с дороги. Девочка не свернула. Справедливо рассудив, что нынешняя ее суть едва ли может напугать бандитов, или кто там еще был, она поспешила на всякий случай навести на себя морок и стала хорошо экипированным гвардейцем королевской армии (они изредка встречались на рынке, или прочих местах), у которого было больше шансов утихомирить драку, а затем решительным шагом двинулась вперед.

За поворотом, ограниченным, с одной стороны, высоким забором, а с двух других – глухими стенами без окон, четверо бородатых головорезов, пыхтя и оглядываясь, избивали двоих парней.

Один из них – в дорогой одежде – уже лежал на земле, только прикрывая белокурую голову руками и содрогаясь от жестких пинков. Второй – видом значительно попроще – еще защищался, выставив вперед руку с ножом, но уже тоже едва держался на ногах.

Немного в стороне от эпицентра драки стоял скрытый в тени господин в расшитом золотом плаще. Заметив Мирру, он вдруг пронзительно свистнул. Головорезы тотчас прекратили свое черное дело и буквально растаяли в полумраке, одним прыжком перемахнув через забор.

Последний из бандитов, прежде чем скрыться, одним отточенным движением, толкнул вельможу в грязь, не зло, скорее, показательно только для того, чтобы доказать непричастность того к банде.

Господин сначала упал, потом картинно-тяжело поднялся и начал ругаться громиле в след, а после, с нарочитым участием кинулся к лежащему на земле, попутно сбивая с ног ловкой подсечкой парня с ножом, который кинулся, было, за головорезами.

– Помогите, сударь! Посмотрите, что сделал этот негодяй! Напал на нас посреди белого дня, пытался ограбить! – закричал вельможа. – Его дружки убежали, но я уверен, что ничего не стоит выбить у этого бандита их имена!

На что он рассчитывал, было не понятно, ведь вся сцена разыгралась на глазах у Мирры. Видимо, лжец надеялся сыграть на контрасте внешнего вида и социальных слоев.

– Разберемся, – девочка постаралась говорить глухо, чтобы не выдать своего истинного пола.

Она начала деловито осматривать место, где разыгралась драка. Как поступают в подобных ситуациях настоящие гвардейцы, Мирра не имела ни малейшего представления, но надеялась, что ничего в ее действиях не вызовет подозрений.

Вблизи стало видно, что между вельможей и лежащим на земле без сознания юношей имеется заметное фамильное сходство: оба светловолосы, красивы, с тонкими чертами лица. Их богатая одежда сейчас была вымазана в грязи, но они явно одевались не в случайных лавочках.

Второй юноша принадлежал к другой породе: с темно-каштановыми кудрями, резкими скулами, смуглой кожей, дерзкой кривой ухмылкой и вызывающим взглядом из-под нахмуренных бровей. Нож и одежда говорили о том, что их хозяин живет, где придется, и занимается, чем захочет. Подоспей Мирра немного позже к драке, она бы вполне поверила, что этот бродяга – обычный воришка, которому не повезло провернуть ограбление.

Парень не пытался оправдаться на обвинения вельможи, лишь стискивал зубы плотнее. Мирра ощущала волны боли, пульсирующие в его теле и неприязнь. Но нож теперь валялся в стороне, к тому же драконица не сомневалась, что нападать незнакомец не собирается.

– Я разберусь с вором, – пообещала девушка устами гвардейца. – А, вам следует поскорее привести лекаря, вашему другу явно не хорошо.

– Конечно-конечно, – господин согласно закивал головой, проворно вскочил на ноги и поспешил прочь из тупика, оглянувшись у поворота, он еще раз пообещал не задерживаться.

Мирра надеялась, что ей хватит времени, чтобы хоть как-то помочь пострадавшим. Она присела перед юношей в богатой одежде, посчитав его состояние более тяжелым. Его хорошо отделали: лоб и щека представляли собой один сплошной кровоподтек, на груди быстро расплывалось алое пятно. Девушка, сосредоточившись, принялась затягивать эту рану, пока не стало слишком поздно. В голове каруселью крутились мысли, что вряд ли мишенью головорезов был юноша с ножом. Скорее он просто оказался не вовремя в неудачном месте. И к его чести, не испугался.

– Что это за спектакль? – хрипло поинтересовался бродяга, отползая к стене и приваливаясь на неё со сдержанным стоном.

– Подожди, сейчас и тебе помогу, – пообещала Мирра, не разобравшись в сути его вопроса. – А потом надо будет сматываться, пока не вернулся тот господин. Боюсь, он может ненароком перепутать и привести убийцу, а не врача.

– Так ты с ним не заодно?

– Я в первый раз его видела, – коротко ответила девочка, отмерив собеседника быстрым взглядом.

– А почему он назвал тебя сударем?

Мирра удивленно воззрилась на парня. Морок должен был подействовать и на него, но не подействовал. Похоже, бродяга видел ее в истинном облике.

– А как видишь меня ты?