Я очень рад, что эта книга мне попалась именно в двадцать.
И не потому что в девятнадцать было бы "еще рано", а в двадцать один "уже поздно". Просто какой-нибудь двадцатипятилетний я непременно бы вручил ее себе в начале третьего десятка, как сейчас я дарю своей четырнадцатилетней сестренке "Над пропастью во ржи".
В Метроленде нет изысков: ни лихо закрученного сюжета, ни нестандартных героев, ни глубинных драм - ничего такого. Даже эпоха, эти, казалось бы, нафаршированные событиями, переломными моментами и политическим психозом десятилетия, даже она остается где-то на фоне, почти за кадром, прикрытая во многом обычной жизнью во многом типичного парня. И в этом, пожалуй, едва ли не главная ценность книги. Нормальная жизнь редко становится предметом интереса литераторов - но именно таких книгах многие могут отыскать себя, а иногда - и ответить на некоторые личностные вопросы.
Барнс дает прекрасную трехтактную историю. Первый толчок - тебе едва пятнадцать, в твоей голове - целый мир детских еще фантазий, игр, ребячества и, конечно же, охота за теми запретными, едва ли не сакральными знаниями, которые будто бы могут сделать тебя взрослым. И голова полна дивными французскими стихами, и ты вроде бы еще ничего не понимаешь - но тебя уже тянет иронизировать, насмехаться над забавными ритуалами социальной жизни, эпатировать. Срывать покровы с ребячьим еще хохотом, не понимая подоплеки всех этих странных правил и процедур.
И тут - такт второй - тебе двадцать, и природа взрослого перестает быть загадочной или же манящей. Скорее напротив - мощный юношеский максимализм волной бьется о замшелые скалы консерватизма и "правильных", традиционных схем развития биографии. "Как надо", "как принято" становятся едва ли не злейшими врагами, а сердце с великим удовольствием и охотой отдается левым идеям - тем самым романтическим идеалам свободы, равенства и справедливости, подмятых капитализмом его грузным экономическим седалищем. Ты прогуливаешься - да нет же, фланируешь - парижскими улицами, посвящаешь себя возвышенному и земному: любви платонической и телесной, beaux arts и алкогольно-никотиновым прелестям, диалогам о социальном и о плотском. И смысл твоей жизни лишь только начинает собираться, кубиками лего складываясь из твоих опытов и практик, друзей и любовников, книг и музыки, сигарет и пустых бутылок, городских улиц и небольших съемных квартир.
Конечно же, шаг третий обрушивается на тебя всей тяжестью тридцатилетия. И будто бы время еще только строить планы на грядущее, но уже понимаешь - пора бы и подвести некоторые итоги. Особенно - когда ты встречаешь своих спутников первого и второго этапов. Кто-то, расслабившись еще в начале пути, загруз в болоте банального консьюмеризма и ритмичной двухтактной жизни "дом-работа". Кто-то, манящий силой и энергией, задором и огнем в глаза в твои двадцать, всего через десяток лет кажется нелепым революционером, незрелым мальчишкой, не сумевшим вовремя переосмыслить те яркие идеологические игрушки, что свалились в руки в разгар юности. И где же тогда ты, вроде бы понимающий все опасности общества потребления - но при этом счастливый в своем небольшом уютном мирке брака и работы?
Барнс прекрасен тем, что у него нет попечительски-раздражающих ноток критики либо же снисхождения. Это ведь право каждого - выбирать свои ритмы и свои очки для этого мира. Вырваться из типичной схемы - далеко не значит стать выше нее или оказаться счастливым, ведь, друзья мои, протест - такая же часть системы. Но и быть в самой системе и следовать ее правилам - даже осмысленно - не значит отказаться от своего Я, от устремлений и целей, от мечты или от веры. Просто это рациональный выбор - осознанно оставаясь в определенных рамках, получаешь некую свободу выбирать тот набор правил, по которому на поле этой жизни можно играть.
Нет правых, и нет неправых. И, что самое потрясающее и, возможно, самое обидное в этой жизни - что никто не даст тебе гарантии счастья и удовлетворенности жизнью от выбора того или иного пути.