Четвертый роман, прочитанный мной у любимого писателя. Четвертый роман, перевернув последнюю страницу которого я захлёбываюсь эмоциями, и говорю, говорю, говорю. Даже сейчас, на краю пропасти, где-то за гранью здравого смысла и милосердия. Джон Ирвинг для меня – старый добрый доктор, знакомый с давних времен. Он не только протягивает руку помощи, не только лечит от ханжества и прямолинейного восприятия действительности, но каждой своей книгой напоминает, что подчас жизнь, как та река, скачет с бешеной прытью через пороги, но минует один поворот, второй, и выйдет в мирное русло, успокоится… Интересно, что бы сказал Т.С.Гарп, попав в бурный водоворот уже моей жизни?
А ведь именно он, сын воздушного стрелка, но в первую очередь Первой феминистки Дженни Филдз, стал в этом страшном октябре мне и спутником по страницам собственной жизни, и другом. Противоречивый и талантливый, но в порывах своей души и поступках обычный человек, которого хотелось то пожалеть, то покалечить, то обнять. Глядя на Гарпа и памятуя о пристрастии Ирвинга вплетать моменты своей жизни в тексты собственных книг, я все не могла отделаться от размышлений о том, сколько реального, пережитого, вымученного в этой истории? Тоска по так и не обретенному отцу есть уже в этом раннем романе, только тут она еще не бьет по нервам, не причиняет боль… Но вся эта писательская кухня с ее заботами, вечными поисками сюжета, тяжелыми родами первых строчек, этими муками творчества разве не взята из жизни? На этой кухне я провела немало времени, ведь Гарп – писатель и борец, и дело-то в общем-то не столько во времени, проведенном на мягких матах борцовского зала, а в том сколько побед в неравной борьбе с жизнью ему предстояло одержать, чтобы заявить о себе.
Вступить на этот нелегкий путь Гарп был вынужден едва ли не сразу, как он осознал и принял свою потребность стать настоящим писателем. Ведь стать таковым, вечно находясь в тени своей матери, Дженнифер Филдз, в прошлом медсестры, а в настоящем автора скандально известного романа о собственной жизни «Сексуально подозреваемая», было непросто. Дженни не была талантливой писательницей, и все же она была независимой, верящей в реальные факты и реальные результаты, бесстрашной, всегда готовой прийти на помощь нуждающемуся, яркой. Феминисткой, возможно, не по зову сердца, но по измышлению и поступкам, чья история нашла отклик у многих несчастных женщин. Удержаться от сравнений с творческим и жизненным путем матери-солнца у Гарпа не было и шанса, однако в гомоне неумолимых критиков он все равно обрел свое лицо, свой голос, свое имя, постепенно преодолев путь от выдумщика к реалисту, выплескивающему на бумаге пережитое горе, и обратно… А еще, пожалуй, раньше других он понял, что люди нередко делают ничем не оправданные выводы и не несут за это почти никакой ответственности.
На моих глазах, Гарп взрослел как человек и как писатель. Я видела его и совсем юным мальчишкой, занимающимся борьбой и влюбленным в начитанную дочку тренера; и преодолевающим странную привязанность к стареющей проститутке юношей, на личном опыте познавшим, что время человеческой жизни – миг; и мужем-домохозяином, вечно недовольным собой, своей неспособностью удержаться от плотских желаний, и испытывающим тревожность отцовства, когда параноидальное воображение подпитывает страх за своего ребенка. Гарп обретал, но и терял. Нередко по собственной вине. Только подчас цена ошибки непомерно высока, да и нипочем не угадаешь, с какой стороны явится Подводная Жаба.
Я негодовала от измен Гарпа (да и Хелен), кривилась над их странной, находящейся за гранью морали попыткой спасти брак друзей, но при этом не уставала удивляться здравомыслию писателя. В вечных спорах о феминизме и его радикальных проявлениях, я всякий раз была на стороне Гарпа, ведь, как и он, не терплю, когда здравую хорошую идею превращают в бессмысленный фанатизм. И еще я ужасно хотела бы прочитать все его книги, начиная с маленьких рассказов для Хелен, продолжая «Бесконечными проволочками» и «Вторым дыханием рогоносца» и заканчивая последними, неоконченными романами отцовства. Да что там, даже от жутких сказок, рассказанных Гарпом своим детям перед сном, я бы не отказалась.
Уже привычно «Мир глазами Гарпа» оказался не моноспектаклем, а содержательным развернутым действием, вобравшим в себя истории многих. И вот что интересно: в реальности мне бывает сложно принять людей, имеющих различные со мной взгляды на жизнь, поступающихся моралью. С героями Ирвинга все обстоит иначе. Они могут меня разочаровывать и злить, но за недолгую книжную жизнь я им все прощу и еле-еле найду в себе силы попрощаться в финале. И думается мне, эта личная перемена во мне возможна лишь потому, что раз за разом любимый и мудрый автор исподволь напоминает, что жизнь не терпит категоричных оценок, а настоящий человек – не шаблон. Он далек от идеала, но даже такой, неидеальный, он достоин и внимания, и своей минуты славы. И Т.С.Гарп не исключение.
