Вступление

Казалось, ответ на вопрос о том, кто начал войну, определен раз и навсегда. Война у нас – для всей страны – была одна: Великая Отечественная, Вторая мировая. Начала Германия. Другие страны Запада сначала попустительствовали, потом выжидали. Мы немцев победили, тысячелетний Drang nach Osten в военном плане потерпел провал. Цена была уплачена колоссальная. Помним до сих пор.

Вроде все ясно: белое – это белое, черное – это черное, и даже книги разных перебежчиков роли не играют. О том, где дали маху или почему «просели», знаем и сами. Чего-чего, а самокритики, переходящей в самоунижение, нашему человеку не занимать.

Но все ли мы знаем о начале войн XX столетия и уж тем более о войнах наших дней? Все ли мы понимаем правильно, не так, как нас учат понимать СМИ и разного рода ньюсмейкеры, вколачивающие в наше сознание нужные им стереотипы?

За время, прошедшее с окончания Второй мировой, было много локальных конфликтов. И каждый раз мы, увы, не замечаем, как во многих из них проявляется то, что называют «мировыми тенденциями». Мы не понимаем их по одной причине: нас вводит в заблуждение форма, внешний вид, обертка, хотя направленность этих тенденций вечна и неизменна.

Но есть и другая сторона – наличие того, что принято называть тайной дипломатией, а также существование интересов экономических, политических, национальных групп, которые преследуют сугубо свои корпоративные цели. Автор этой книги изучал именно эту, закулисную, сторону мировой политики, в том числе и накануне Второй мировой.

Сегодня часто говорят: зачем копаться в прошлом, ведь все равно на дворе другое время? Время и правда другое, но только на календаре. Но мы видим, что, когда европейским государствам и их патрону, США, нужно решить свои геополитические проблемы в Европе, они действуют точно так же, как действовали Англия и Франция накануне Мюнхенского соглашения. Война против Югославии, война в Ираке, проникновение в Закавказье… это только некоторые из примеров последнего десятилетия. И в этой ситуации поражает то, насколько сходятся цели и информационное сопровождение этих агрессий, а визуальный ряд вызывает крайне неприятные ассоциации. Во время натовской агрессии в Югославии на телеэкране промелькнули кадры, снятые в танковом подразделении немецкого контингента. Картинка просто резанула по сердцу – они стояли так же, как их прадеды в 41-м где-нибудь на Смоленщине, так же улыбались, так же чувствовали себя хозяевами над подмятой гусеницами их танков не своей земле.

Отдельно стоит вопрос о фальсификации истории. Можно сколько угодно смеяться над российским руководством, которое создает специальные комиссии по борьбе с фальсификаторами, но проблема-то есть! Уже политическая система СССР приравнена к нацизму, уже действия в отношении Польши перед Второй мировой объявлены геноцидом, уже Парламентская ассамблея народов Европы (!) перелагает ответственность за развязывание Второй мировой исключительно на Советский Союз и Германию… куда же дальше?

Все эти демарши имеют далеко идущие последствия. То, что происходит очередная попытка со стороны ряда европейских государств и США найти козла отпущения и окончательно дистанцироваться от событий войны, не видно только слепому. Но пересмотр итогов войны на словах вполне может завершиться пересмотром европейских границ на деле. Причем границ, определенных по итогам Второй мировой. Пробная попытка в Югославии уже была сделана. Сколько еще надо таких попыток, чтобы все нормальные люди поняли, что в действительности происходит вокруг них и чем все это чревато?

Книги Дугласа Рида отвечают на этот вопрос, заставляя каждого из нас думать и не верить в белозубые улыбки и очередные PR-заклинания о «цивилизованных странах», желающих всем не похожим на них исключительно добра и счастья.

Предисловие

Эта книга об одном немце. Его зовут Отто Штрассер. Протолкавшись, если можно так сказать, к сцене в двух своих других книгах^[1], в этой я хочу сыграть роль этакого конферансье – человека, который открывает представление, а затем прячется за кулисами. Представление идет своим чередом, а этот тип время от времени, в перерывах между действиями, выходит на авансцену, чтобы напомнить вам о своем присутствии и о том, что именно он распоряжается всем действом и что без него ничего толком и не случится.

Сегодня, когда война уже началась и сложнейший вопрос, терзавший нас на протяжении многих лет, наконец-то получил ответ, со всей очевидностью встают новые и новые вопросы. Их очень много, но заслоняет все один-единственный: «Какой выйдет из этой войны Германия?» В поисках ответа на него мы неизбежно должны обратиться к фигуре Отто Штрассера, человека, о котором до войны знали разве что единицы. А между тем фигура эта очень важна.

Он может сыграть весьма существенную роль в ответе на поставленный мною вопрос. Я говорю «может» потому, что война – штука менее предсказуемая, чем мир; это как перерубленный кабель высокого напряжения, конец которого мотает во всех направлениях, и вы никогда не знаете, где, как и кого он заденет; и рубильник тут уже бесполезен.

Многие люди, писавшие на эту тему, вполне аргументировано показали, что события, приведшие к войне, можно было весьма точно предсказать заранее: строго говоря, это – их ремесло, и они вполне могли сделать это подобно доктору, который по особым признакам может рассказать о перспективах развития болезни. И лорд Галифакс, выразивший в одной фразе общую позицию большинства британцев, всего лишь облек в словесную форму ложный посыл, пусть и звучавший крайне убедительно. Он сказал: «Мы не верим людям, которые точно предсказывают грядущие события». Но это всего лишь обычная расхожая фраза, которая служит оправданием для прикрытия собственной бездеятельности и привычке откладывать все на завтра. Не более^[2].

Политика в мирное время – очень точная наука. Об этом знают все, кто знаком с политиками. Война, эта «политика, реализуемая другими средствами», набрасывает на будущее своего рода дымовую завесу. Но сейчас, в начале 1940-го года, я бы заключил такое пари: Германия не выйдет из этой войны в виде государства, в котором безраздельно властвует Адольф Гитлер; не победит она и всех врагов. Ближайшие несколько месяцев или год-два покажут, что и в Германии происходят изменения. К власти в рейхе начнут приходить новые люди. Но это отнюдь не будет означать, что нашим тревогам и беспокойствам придет конец – напротив, это, возможно, будет только началом.

Отто Штрассер наделен особыми качествами, и он имеет некий шанс – если, конечно, воспользуется им. Ведь не так давно и Гитлер, который сегодня единолично восседает на троне, был никому не известной фигурой; нынешний Отто Штрассер – малоизвестный эмигрант, но в недалеком будущем и он сможет вступить на путь, ведущий вверх.

Став мужчиной – а для моего неистового поколения это было в самом начале последней войны, в 1914 году, я больше прожил в Германии, чем в какой-либо другой стране, в том числе и у себя на родине. Я был поглощен изучением этой необычной, словно история про доктора Джекилла и мистера Хайда, страны, этого проклятия нашего времени. За несколько месяцев до того, как разразилась теперешняя война, уже будучи охваченным чувством, что она тут, она надвигается, я начал собирать материал об Отто Штрассере. Я верил, что когда война таки начнется, то это потерянное колено немцев, политэмигранты неизбежно станут важным фактором, неизбежно наберут политический вес, и что Отто Штрассер станет самым главным среди них. В то время в голове моей уже строились некие предположения о том, какой будет Германия после Гитлера, однако на тот момент общественное мнение в Англии не заглядывало так далеко, и эта книжка была бы несколько преждевременной.

Но вот война началась, и об этом человеке сразу заговорили. Это с новой силой возбудило мой интерес, и идея переросла в намерение. В ходе вечерних прогулок по улицам покоренного, но не выключившего иллюминации Парижа, закрытые магазины которого говорили о том, чт, вот война уже третий раз на жизни одного поколения приходит в этот город и изгоняет людей оттуда; во время посещения парижских ресторанов, среди господ со сверкающими лысинами и их блондинистых спутниц в мехах; долгими днями и вечерами в ходе непрерывной работы, сидючи в номерах отелей, я изучал Отто Штрассера, спорил с ним, вопрошал его, исследуя его боевое прошлое и его планы на будущее.

Результат этой работы настолько захватил меня, что справиться с желанием описать все это я просто не смог. Не только из-за политических принципов и планов Отто Штрассера; не только даже из-за силы его личности, хотя его присутствие было приятным и стимулировало к работе, да и к нему я относился очень хорошо, как, впрочем, к каждому отдельно взятому немцу, но из-за содержания его жизни, которое возбуждало во мне инстинкт рассказчика и тянуло меня к пишущей машинке.

За дни, прожитые в Париже, я как бы заново пережил жизнь человека С-Другой-Стороны; жизнь, гораздо более наполненную приключениями и событиями, чем моя собственная, которую очень трудно назвать монотонной; жизнь другого человека нашего неистового времени, человека, подпавшего под все возможные бури. Жизнь, по моему мнению, гораздо более увлекательную, чем жизнь Гитлера. С его помощью, через его личность я вновь прочувствовал пульс той бурлящей, беспокойной Германии, которая не дает нам успокоиться, той вызывающей неприязнь и в то же время очаровательной земли, где я прожил много лет.

Эта история изложена в настоящей книге. Меня в равной степени интересовали как приключения из жизни Отто Штрассера, так и его политические изыскания. Для меня было непривычно описывать жизнь и мысли другого человека в тот момент, когда мне самому было что сказать. Строго говоря, мне пришлось даже ограничить себя – я не мог время от времени выбегать на сцену или оттаскивать главного персонажа в сторону. Кто-то заметил по поводу моих предыдущих книг, что самым большим моим просчетом в них было то, что я все время выпирал свое «я» на первый план – в этом, собственно, и было чуть ли не главное их достоинство. Тем не менее, на этот раз я, едва не заработав инсульт, справился с собой и затушевал свою авторскую сущность.

История, которую я должен рассказать, весьма важна. Гитлер почти отыграл свое. Он долго портил нам кровь. Он был чем-то вроде опереточного Наполеона с настоящей гранатой в кармане; словно нелепый ребенок, нарисованный карикатуристом, внезапно сошел с бумаги и предстал перед ошеломленной публикой, стреляя настоящими пулями из своего пистолета.