Цитаты из книги «Это футбол! (сборник)»

Ну, счастливо тебе, – сильно ударил ладонью в его ладонь Барабанов. – Счастливо оставаться.Поезд тронулся. Игорь кивнул и, не оглядываясь, поднялся в набитый тамбур. Все же он умел держаться – отцовская закваска.За окнами мелькала чернота, поезд все набирал скорость. …Интересно, о чем они говорят, возвращаясь.

Внезапная разлука, и ожидание письма, и ее отказ переписываться – все это такой болью отзывалось в нем, что порой он готов был застонать, но, как отец, никогда не показывал вида. Пускай они вдали друг от друга – не они одни! – и не увидятся долго – что они могут совсем не увидеться, он был не в состоянии себе представить, – на их долю выпали такие общие воспоминания, что они не смогут забыть друг о друге. Не футбол, не красный велосипед или лавочка под липами и поцелуй, а потом еще темные дорожки сада, нет, даже это все можно забыть.

Вечером, как договорились, он пришел к городскому саду. Весь этот длинный день, с речами и маршами по радио, с решительной хмуростью мужчин и слезами женщин, весь этот день пролетел в незнании, в напряженной надежде, что все повернется как надо. Но по первой сводке Командования не чувствовалось, что уже наступил перелом. Густел вечер. Он был так необычен, что лишь сейчас по-настоящему, нутром, ощутилась беда, тревога, неизвестность в дальнейшей судьбе. Это был первый вечер войны. Это был первый вечер затемнения. Фонари не горели, окна были жутко черны.

Я вообще бросил играть в футбол. И вовсе не из обиды, как думали мои товарищи по команде. Футбол – слишком серьезное дело, чтобы отдавать ему полсердца и полсилы. Так же, впрочем, как и литература.

И в этом, а не в кулачном бою была его настоящая сила. И когда я это понял, потянулась цепочка маленьких наблюдений, неоспоримо подтверждающих верность теперешнего прозрения. Мне оставалось только удивляться, почему я прежде ничего не видел, а если и видел, то не доводил до постижения. Так вот что такое – писать. Это значит узнавать окружающее. Впрочем, не только это, ибо почему же в таком случае мои великие открытия оставили отца равнодушным? Может быть, ему просто неинтересно, что Ира Гармаш дружит с Агафоновым? А что тогда интересно? Ведь все, что происходит с людьми, интересно. И если бы про Иру Гармаш и Агафонова написал Чехов, отцу было бы наверняка интересно. Надо еще уметь передать свое удивление, свою очарованность открывшейся тайной. Но как?..

Никто не зверствовал так над рабами Древнего Рима, как вольноотпущенники, – заметил наш просвещенный вратарь Леня Бармин.

– Вы в черном? – спросил я. – Если в черном, значит, кадыровец, – сказал пафосно самый жирный и самый яркий бородач.