Русская канарейка. Голос

Талантливая и бесподобная Дина Рубина продолжает покорять читательские сердца, расширяя и пополняя армию своих преданных поклонников с каждым новым произведением. Потрясающе красивый, певучий язык автора завораживает плавным, музыкальным слогом и вызывает рельефно-сочные визуальные образы, создавая неповторимые калейдоскопы разноцветной мозаики.

На этот раз перед нами масштабное творение великой писательницы в трёх томах. "Голос" – вторая книга трилогии. И если первая книга Дина Рубина - Русская канарейка. Желтухин является как бы прологом к основной истории Леона Этингера – "последнего по времени Этингера" –, то во второй книге мы проследим весь период взросления Леона, его сумбурное одесское детство с двумя названными "бабушками", сложные отношения с безалаберной и такой любимой матерью, переезд в Израиль, начало музыкальной карьеры и уже в последствии – сложный симбиоз звёздной карьеры оперного певца и не менее блестящей карьеры опытного оперативника израильских спецслужб.

Являясь в душе волком-одиночкой, Леон старается избегать серьёзных привязанностей в любовных отношениях, но в Тайланде, находясь на серьёзном задании по раскрытию канала поставки оружия из Израиля в Иран, он знакомится на пляже с Айей. Встреча с ней сметает все его тщательно укреплённые внутренние преграды, и сокрушительная Любовь перечёркивает его сознательный отказ от права быть свободным. Судьбы талантливого юноши и глухой девушки-фотографа из Алматы, читающей по губам и перемещающейся из одной географической точки в другую со скоростью света, оказались так тесно и невероятно переплетены, что это стало для них сверхъестественным откровением, ниспосланным даром, не терпящим быть отвергнутым.

– Но-о ведь та-ак не быва-ает… – пропела она.
– Не бывает, – согласился он.
Уж он-то отлично знал, что так не бывает. Его на курсах учили, и он вызубрил назубок, что так – не бывает. Разве что один шанс на миллион. И уж конечно, не в подобных обстоятельствах.

Сюжетная линия зиг-загами переносит нас из Одессы в Иерусалим, из Иерусалима в Париж, из Алматы в Лондон, из Вены в Тайланд. И через всю книгу юркой пташкой пролетают канарейки Желтухины, которые связали так много судеб и жёлтыми пятнышками остались на простынях их жизненных тревог.

Открытий было два. Первое заключалось в том, что под изысканным словесным соусом любимого автора границы привечаемых и постылых жанров, увлекательных и скучных сюжетов стираются, и ты решительно ничего не можешь с этим поделать. Твои сомнения, страхи и неприязнь канут в небытие, промелькнув на прощание золотистым перышком канарейки. Второе же было поистине ошеломляющим, поскольку вынудило всех моих красавцев-мужчин, статных, харизматичных, импозантных, сошедших со страниц любимых книг (конечно), нервно курить в сторонке…

Я просто влюбилась в Голос. В контратенора, в охотника, в Ариадну Арнольдовну фон Шнеллер, в Льва Эткина – в Леона Этингера, в каждый им созданный образ. Я поймала себя на шальной мысли, что не могла быть безразличной к нему уже тогда, на перроне, в вагоне поезда, покидающего Одессу… А после к мальчишке, который кровью и потом зарабатывал копейку для себя и непутевой Владки… А после к юноше, который пережил прекрасную, но такую страшную, едва ли не сломавшую его ночную грозу… А после к агенту израильских спецслужб, каждым поступком, каждой жертвой, каждым ночным кошмаром доказывающему важное себе и ей. Безжалостно-любимой. Как было можно не полюбить этот Голос, который, конечно, никогда не услышишь, но где-то в глубине души отчетливо представляешь, хранишь, любишь?.. Этот Голос, возвышающийся над бренным миром и горечью обид как душа, как крохотная золотистая птица, как любовь.
Прости, Ретт Батлер, и посторонись. Устоять было попросту невозможно.
Я понимаю, что Леон едва ли не фантастичен, но верила ему и верила в него каждую пядь текста. Пусть подобная игра перевоплощений сомнительна, пусть две стороны его естества, скорее всего, не могли бы сосуществовать в жизни… Вот только пока реальность книги окатывает с головы до пят прохладной водой горного ручья и заставляет вздрагивать, переминаться в нетерпении с ноги на ногу, переживать, болеть, требовать повторения – значит, игра не напрасна! Значит, и она имеет право на свое скромное существование.
И, безусловно, можно сетовать на смену тональности, на значительно изменившийся темп повествования, на редкие словесные рулады от автора, а можно просто принять второй роман как новый захватывающий виток и проследить, как сплетутся нити в этой новой точке сюжета. А они сплетутся красиво, чуточку сказочно, но… Чем черт не шутит? Разве в вашей жизни не было судьбоносных встреч и невероятных совпадений? Разве не оборачивался маленький шажок огромным событием? Я верю в такую встречу этих двух потомков одной канарейки, верю Дине Рубиной. Верю, что жизнь щедра на чудеса, нужно лишь желание их разглядеть!
И если и не баюкала на безмятежных волнах Одесса, то ей на смену пришел солнечный горький Израиль, зажатый в тисках истории, боли и потерь. И если не было апортовых садов, то был Тайланд с его податливой волной, кучерявым изумрудным утесом в океане, россыпью звезд над покачивающимся на воде прогулочным катером, а еще Санторини с его чистенькими набережными, пальмами, спрятавшими лохматые головы в небе, малиновыми закатами и безысходностью, бегством.

А еще был ворох мыслей об одиночестве и том, какие изменения оно в нас привносит, о вере и предубеждениях – этих камнях преткновения мировой истории, о любви, конечно. О той любви, что может унизить, растоптать, изничтожить, а может удивить, возродить, научить заново дышать. И на какой, боже мой, на какой прекрасной ноте милая Дина Ильинична заканчивает свой роман! Прикрывает дверь, оставляя тебя с ощущением счастья, но в то же время и комом страха где-то глубоко внутри… И вот ты уже напряженно задумываешься: каков будет финал истории, и будет ли он добрым, и сможет ли он быть добрым вопреки всей громаде довлеющих обстоятельств?

Не узнаешь, пока не откроешь третий том, и что-то мне подсказывает, что закончится он очень скоро.

Не могу не отметить, что первая книга цикла («Желтухин») мне понравилась гораздо больше. С первых страниц нотки легкого раздражения поселились во мне и мешали в полной мере насладиться пряным повествовательным букетом.

Быть может, дело в том, что вступительная мизансцена ужина в венском ресторане с Натаном Калдманом, показалась чрезмерно затянутой, а главный герой вел себя абсолютно безукоризненно и казался безупречным и совершенным, плюс ко всему, политическая компонента, в которой Дина Ильинична оседлала своего любимого конька, и, оголив шашку наголо, задорно понеслась по городам и весям…

Силовые структуры подчинены политике, а европейские политики не отвечают ни за что, кроме своей комнатной собачки. И к дьяволу все объяснения, оправдания и реверансы, к дьяволу! У нас исторический опыт: в свое время мы остались одни против СС, гестапо и всех прочих. И принимать еврейских беженцев согласилась одна страна – одна! – Доминиканская Республика, хотя Рузвельт нам «симпатизировал»

Я всё понимаю и принимаю: в том числе и непростую израильскую тему, острую, животрепещущую, болезненную, о которой невозможно умалчивать, но я ощутила нехватку свежего воздуха. (Так верующие, имеют привычку неумеренно зациклено и одержимо твердить о Господе. И пусть, всё это - правильные, прекрасные, правдивые вещи, но вместо того, чтобы привлечь, подобная назойливость темы и закольцованность сюжета, скорее отталкивают, вызывая вплоть до физиологического отторжения, нежели наоборот). Но это всего лишь мои индивидуальные особенности восприятия, нежели авторское упущение:)

Приблизительно с середины книги я снова была, прочно и безоговорочно, покорена автором, и по самую маковку влюблена в персонажей. Безусловно, этому способствовал неповторимый и узнаваемый писательский почерк Дины Рубиной, в основе которого - прекрасный русский язык, наполненный иронией, словесной меткостью, образностью речи, житейской мудростью и смекалкой, законченностью и целостностью персонажей, пристальным вниманием к деталям, мистическими совпадениями, непредсказуемыми хитросплетениями и многоголосьем человеческих судеб.

К этому сонму достоинств добавился лихо закрученный сюжет, полный опасностей и неожиданных поворотов. Такой Дину Рубину я до сей поры ещё не знала!

С трепетом и замиранием сердца следила за жизненными перипетиями персонажей. Хотя, справедливости ради, отмечу, что главные герои порой доводили меня до тихого бешенства, и вместе с Натаном хотелось воскликнуть:

- Оставь, и сядь, чего ты вскидываешься как беременная истеричка…

А напоследок я скажу: роман неоднозначный, непростой и многослойный.
Есть над чем задуматься. Желаю всем приятного чтения!

И по традиции несколько авторских цитат, к коим я питаю неизменную и необъяснимую слабость:

— Вот в чем парадокс, – говорил старик, расправляя салфетку на коленях. – Отдельный интеллектуал может гордо открещиваться от своей веры и своего народа, провозглашая надмирность; может, как Пастернак, страстно проповедовать идею полного растворения, может всем своим существом служить культуре, языку, искусству народа, в среде которого родился, вырос и живет. Такая самоустановка порой свидетельствует о силе духа, о характере человека, об оригинальности таланта. Отпадение от общины и духовное одиночество (возьми великого Спинозу) могут вызывать сочувствие, могут даже восхищать – особенно когда влекут за собой проклятия, плевки в спину, анафему со стороны соплеменников. Но совсем иное дело – народ в своей целокупности: суть народа, тело народа, его пульсирующее и вечно обновляющееся ядро. Тогда ассимиляция – самое страшное, что можно любому народу пожелать. Тогда ассимиляция – растворение, исчезновение, назови как угодно – совсем не воспринимается доказательством силы или характера народа, наоборот: это свидетельство слабости, импотенции, истощения духа, одним словом – невозможности продолжать быть. Помнишь, в пророчестве Эзры есть и такое: народ, мол, ослабнет до того, что не смогут всем скопом зарезать петуха? Это всегда следствие каких-то ужасных геополитических катастроф: войн, эпидемий, изгнания с земли предков, истончения генетической материи рода; попросту – вырождения… Разве может восхищать судьба исчезнувших Древнего Рима или Египта? Свидетельства мощи их цивилизаций – да, весьма поучительны и прекрасны; но кто согласится разделить подобную судьбу?
...

— Как ты смел назвать «швалью» целый народ?! Разве у араба не та же кровь, не то же сердце, не та же боль?! И даже если мы лютые враги на этой земле, даже если мы пытаемся высудить у Всевышнего наследие праотца нашего Авраама – разве нам следует друг друга презирать?
...

— Третья мировая война… кто только не расписывал ее сценарий! Но проходить она будет не между западным и третьим миром, а внутри третьего мира, между его странами, анклавами, окрестностями, дворами и подворотнями, начиненными оружием по самые яйца. Нас ждет бесконечная и безысходная бойня, которая уже в этом столетии просто снесет западный мир – попутно, по ходу действия, как сносит хижину какой-нибудь ураган «Катрина». Так вот жирная мамка во сне задавливает младенца. Они задавят этот мир, как котенка, понимаешь? Со всеми его соборами, операми-тенорами, бахами-шубертами, леонардами и сезаннами… — Ты… очень мрачен сегодня, – заметил Леон. — Смотри, как стремительно меняются времена, – продолжал Натан, вроде и не слыша его слов. – Это даже завораживает: Саудовская Аравия покупает бомбу у Пакистана. Атомные бомбы уже покупают. Завтра какой-нибудь миллиардер сможет сам купить бомбу у Пакистана. Или у Северной Кореи, которая таки нуждается в деньгах…


– В ножки мне валитесь, в ножки! В моем лице с вами судьба говорит!