Цитаты из книги «Несколько торопливых слов любви (сборник)»

Затем – минут двадцать в тамбуре гремящей электрички: отрывистые, сквозь железнодорожный грохот, возгласы и его глаза с припухшими, словно калмыцкими веками – одуряюще близкие, когда его бросает к ней на стыках рельсов…

симфонической лавиной, сминающей, сметающей на своем пути их прошлые чувства, привязанности и любови – все то, чем набиты заплечные мешки всякой судьбы…

Богатая оттенками листва деревьев, относимая ветром в сторону, перекатывалась от темной к светлой, вышитая бледно-зелеными, золотыми, коричневыми нитями… И горы, опутанные тропинками, прекрасные горы вдали белоснежными пиками уносились ввысь, зазывая в лазурь, в небеса, словом, в будущую – упоительную, полную сумасшедших приключений и единственной верной любви, не омраченную жизнью – жизнь.

Что ты пристала к ней со своим гобеленом? – вполголоса спросил муж. Сдержанный умный человек – в последнее время он всегда их мирил. – Это твои детство и юность, вот и люби их на здоровье, при чем тут девочка?

– Ты ничего не помнишь! – воскликнула она. – Вы не затрудняете себя помнить! Безразличие – вот знамя вашего поколения! – Знамя?!. – Дочь фыркнула. – Ну, мать, ты даешь!

Тогда вдруг неожиданным для нее самой милосердным женским чутьем она все поняла, обняла его за шею (он жалобным шепотом повторял: «Ты не обиделась? Ты правда не обиделась?»), и в конце концов оба заснули под гобеленом, как дети… Утром их

Весь вечер она «бацала битлов» на фоно так, что соседи стучали в стену, все ржали как ненормальные, танцевали, играли в «бутылочку». Юра крутил бутылку из-под шампанского так, чтобы все время целоваться с нею… Мишка Торунь сначала изображал учителей и завуча, потом напился и блевал в туалете, – словом, всеобщее было счастье. Под утро все стали расползаться по домам, а Юра остался…

– У нас тоже есть ковер, не такой большой… Ее подруга смешно сморщила нос и проговорила мягко: – У вас не ковер, а гобелен с уточками… Вся эта мещанская пошлость была в моде лет десять назад. Она прибежала домой и в припадке возмущенного стыда принялась срывать с гвоздиков свой гобелен. – Ты что? – спросила мать за ее спиной. – Что с тобой? – Потому что это – пошлость, пошлость! – запальчиво выкрикнула она. – А! – сказала мать. – Ты это где сегодня подхватила? И, выслушав все, что, задыхаясь от обиды, выпалила ей дочь, проговорила спокойно: – Вот это и есть – пошлость. Все это семейство. Повесь гобелен на место, вымой руки и иди есть

Она росла тревожной девочкой. Придумывала разные несчастья, которые с отцом могут приключиться в темноте на улице. Часами сидела на своем топчане, ждала его возвращения

Как она танцевала, Илзе Лиепа, как она танцевала! Она становилась то девушкой, то старухой, то девушкой, то старухой!.. И когда все было кончено… и Герман ушел, а она упала, – я испытала такое облегчение, такой взлет и безумие, такой душевный простор… каких в жизни своей не испытывала!..