Цитаты из книги «Белая голубка Кордовы»

Хочу, чтобы ты знала и помнила: я бесконечно тебя люблю и ценю, как лучшего человека в моей жизни. Надеюсь, ты проживешь еще много лет, не поминая меня лихом, как злодея и подлеца.

дашь отстояться мыслям и сложиться сюжету

Ну что ж, пора отчаливать, оставим девушку иным любителям прекрасного. Вслух предположил

Что может быть на свете милосерднее и благочестивее удобного и благоуханного туалета

фламенко изобразил руками нечто танцевальное в районе ширинки, хозяин

Скудно словами, но смыслом богато. Не

И говорили питерцы на каком-то высушенном чопорном языке, многие нормальные слова заменяли своими местными: буханку называли «булкой», предлагая «булку» к борщу, бордюр звали «поребриком», прихожую – «передней»; подъезд именовали «парадным», и это парадное бывало всегда заколоченным, а жильцы пользовались черным ходом… И что совсем уже бесило в разговоре – все выражались безлично: «мне не взять»… «мне не съесть»… «мне не снять», – вместо внятного: «я не возьму», «я не съем»…

упавшая ресничка с века двадцатого века, – и уже гордая Европа дрейфит перед новыми ордами, оступается, пятится, извиняется за все причиненные беспокойства, платит отступные, пособия, стипендии и гранты, но поздно: зеленые лужайки засраны, по мощеным улочкам бродят барышни, законопаченные в галабии и черные платочки по самые черные глазки, на центральных площадях с легендарными именами исступленно протестуют в поясах шахидов известные актрисы уже смешанного

Балагур и живчик, черноволосый крепыш с глубоко посаженными беспощадными серыми глазами, Литвак-Кордовин умудрился утрамбовать многочисленные события начала века в свою недолгую жизнь так плотно, как впоследствии его внук утрамбовывал вещи в свой оливковый чемодан: по самое не могу… а глядь, второй туфель все же влез.

с первыми признаками усталости небосвода он усаживался на балконе с вином и закусью и держал вахту заката, прослеживая все стадии перевоплощения города и неба за эти часы.