Глава вторая

Вена, март 1938 года

Прошел еще час, прежде чем Софи увидела Ханну в конце улицы, на которой проживало семейство Блюменталь. Ее сестра шла за руку с фрау Блюменталь, а Гретель шагала по другую сторону от матери. Обе девочки держали флажки со свастикой и громко болтали.

Софи охватило такое сладкое облегчение, что ноги стали ватными, и она едва не потеряла равновесие.

– Вот вы где! – произнесла она звонким, наигранным тоном, подходя к этой праздничной троице. – Господи, а мы уже начали волноваться. Ты сильно задержалась, Ханна.

– Мы видели фюрера! – Глаза Ханны сияли. – Он стоял в танке.

– Это был один из генералов, глупышка, – поправила ее Гретель. – Но там еще было много лошадей и солдат. – Она замахала руками и ногами, имитируя гусиный шаг, и девочки беззаботно захихикали. Возможно, будет не так уж и плохо, если Блюментали перестанут приглашать Ханну; Софи никогда не нравилось, какой становилась ее сестра в присутствии Гретель.

– Я сказала девочкам, что однажды они расскажут своим детям, как были здесь сегодня. – Фрау Блюменталь ликовала не меньше, чем ее дочь. – Подождите и увидите: теперь, когда фюрер у руля, все пойдет на лад.

Софи взяла Ханну за руку, одновременно выдернув из ее ладошки флаг со свастикой.

– Что надо сказать фрау Блюменталь? – спросила она.

– Спасибо, что пригласили меня, – произнесла Ханна заученную фразу и показала Гретель язык.

Софи заставила себя улыбнуться маме Гретель и увела свою сестру.

– В чем дело? – настороженно поинтересовалась Ханна, как только они остались одни. – Ты чем-то недовольна?

Софи опустилась перед ней на колени.

– Я не знала, где ты, и сильно беспокоилась. И сегодня совсем не тот день, когда нужно праздновать, что бы ни говорила фрау Блюменталь. – Она понизила голос. – Послушай меня, Liebchen^[7]. Гитлер – ужасный человек: он ненавидит евреев, то есть папу, тебя и меня. Он не хочет, чтобы в этой стране жили такие люди, как мы.

Ханна вырвала руку из хватки Софи.

– Но папа не настоящий еврей, и мы тоже. Вот почему дедушка и бабушка Клейн не хотят нас видеть.

– Мы в достаточной степени евреи, поверь мне, – мрачно произнесла Софи и спрятала флажок со свастикой в карман, намереваясь позже от него избавиться. Она не могла заставить себя носить его открыто, даже для защиты. В нескольких улицах от их дома они прошли мимо группы евреев, которые, стоя на четвереньках, оттирали с тротуаров и стен лозунги в поддержку независимости. Над ними стояла банда Гитлерюгенда: дети, потехи ради унижающие взрослых мужчин и женщин на глазах у лучших граждан Вены.

– Почему мальчики заставляют этих людей чистить тротуары? – прошептала Ханна. – Это ведь не они их исписали, правда?

– Это неважно, – ответила Софи и сжала руку сестры. – Это просто повод к ним придраться.

– Но с папой такого не случится, верно? – насторожилась Ханна.

Софи разрывалась между инстинктом защищать сестру и необходимостью рассказать ей правду. Ханна была золотым ребенком, чудом, появившимся на свет через десять лет после рождения сестры и с тех пор обожаемым – особенно Софи, которая исполняла роль второй матери, пока Ингрид была занята на работе. Ханна плакала каждое утро, когда сестра уходила в школу, и поджидала ее у окна, когда та возвращалась домой. Софи была единственным человеком, которому удавалось усмирять истерики Ханны, и единственной, кого она звала, когда падала.

– Скорее всего, нет, – ответила она Ханне, – но никогда нельзя знать наверняка.

Мама, вероятно, заметила их, когда они спускались по улице, потому что к моменту их появления уже ждала в дверях дома.

– Слава богу! – воскликнула она и обняла девочек. – А теперь беги наверх, Ханна! Дверь открыта.

Они смотрели, как она убежала в темный коридор, словно маленький белокурый гном. Ингрид повернулась к Софи.

– Дела плохи. Все гораздо хуже, чем я думала.

– Что-то случилось в магазине? – забеспокоилась Софи.

– Ворвались какие-то бандиты, искали Тамару и хотели узнать, не еврейка ли я. Наверняка кто-то на нас донес. – Тамара Гроссман была помощницей мамы, прекрасным кондитером и убежденной еврейкой.

– Они ее нашли? – Софи вглядывалась в обеспокоенное лицо матери. В последний дни под ее глазами залегли тени, на лбу появилась хмурая складка, а левое веко опустилось, как происходило всегда, когда она уставала. Фрау Клейн всегда выглядела моложе своих лет, у нее сохранились девичья фигура и ровная кожа, но сегодня любой бы решил, что она на десять лет старше.

– Слава богу, я сказала ей сегодня не приходить. В итоге они разбили шкаф и ушли. – Ингрид взяла Софи за плечи. – Ты была сейчас на улице и своими глазами видела, как ведут себя люди. Я должна позаботиться о папе, а ты следи за Ханной. Ты меня понимаешь?

– Конечно, как всегда. Мы все заботимся друг о друге.

– Я не об этом. Вам, девочкам, следует покинуть Вену при первой же возможности.

Сердце Софи сжала ледяная рука.

– А как же вы с папой? – заикаясь, пролепетала Софи, решив, что она неправильно поняла.

– Мы постараемся последовать за вами, но вы должны уехать первыми, прямо сейчас. Я останусь с Отто, ему будет труднее всего сбежать.

– Как же нам покинуть страну? – растерянно спросила Софи. – У нас есть паспорта, но нет виз. И куда нам ехать?

– Мы что-нибудь придумаем. – Ингрид потерла лоб. – Может, ты поговоришь с Юдит Дихтер? До меня дошел слух, что они скоро уезжают.

Дихтеры – еврейская семья, жившая на первом этаже. В детстве Софи играла с Юдит Дихтер, но однажды их матери поссорились. Софи помнила только, как они кричали и хлопали дверьми, а потом Юдит отдали в еврейскую школу, и постепенно девочки потеряли связь. Сейчас Софи задавалась вопросом, не могла ли причиной ссоры послужить вера Дихтеров и отсутствие таковой у Клейнов.

– Нам лучше подняться наверх, – спохватилась мама, – а то папа будет гадать, о чем мы тут говорим. Ему пока ни слова! Чтобы он лишний раз не волновался.

Софи пошла за матерью, в ее голове царил хаос. У нее словно пропала почва под ногами и неприятно заколотилось сердце. Справиться в чужой стране в одиночку – уже было достаточно сложно, но справиться с Ханной, да еще там, где они никого не знали, – жуткая перспектива. Почему родители не могли поехать с ними? Неужели они боялись покинуть Вену?

* * *

Вечером в тот же день Софи собралась с духом и пошла к Дихтерам. Она давно не заходила в их квартиру и сомневалась, что ее примут. Прошла целая вечность, прежде чем фрау Дихтер приоткрыла дверь, и то лишь после того, как Софи представилась.

– Тебе повезло, что ты нас застала, – сказала она. – Завтра мы уезжаем, baruch Hashem^[8]. Полагаю, именно поэтому ты и пришла. Хочешь напоследок увидеться с Юдит?

– Да, спасибо, – ответила Софи, – я бы хотела попрощаться. А куда вы уезжаете? И как вам это удалось?

Фрау Дихтер мрачно улыбнулась.

– Значит, вам нужна наша помощь, а ваша мать слишком горда, чтобы просить. Что ж, полагаю, я не могу ее за это винить. Вам придется потрудиться и много молиться об удаче. Паспорта у вас есть? – Софи кивнула. – Это уже кое-что. Чтобы выехать из Австрии, нужно получить выездные визы, а это обойдется вам в кругленькую сумму. Затем потребуются въездные визы в ту страну, которая согласится вас впустить. Вы все говорите по-английски, не так ли? Это вам поможет.

Софи снова кивнула. Мама фрау Клейн родилась в Англии и жила там до шестнадцати лет, поэтому позаботилась о том, чтобы Ингрид свободно говорила по-английски, а Ингрид, в свою очередь, передала эстафету своим дочерям. Она говорила с ними по-английски так часто, что он стал для них вторым родным языком, и каждой из них читала на ночь английские книги – от Беатрис Поттер до Чарльза Диккенса. Как оказалось, не зря.

– Куда вы уезжаете? – спросила она.

Очевидно, Дихтеры часами просиживали в библиотеке, просматривали британские и американские телефонные справочники и отправляли письма случайным незнакомцам, умоляя оказать им помощь и предоставить работу.

– Нам пришло два ответа, – объяснила фрау Дихтер. – Один из Нью-Йорка и один из Ливерпуля. Это город на севере Англии, и именно туда мы и направляемся. Визу в Америку не получить. Пойди в британское посольство и займи там очередь – ты молода, и они могут проникнуться к тебе жалостью. Чиновники очень отзывчивы.

– Вы все уезжаете? Герр Дихтер тоже?

– Мой муж уже в Париже. – По лицу фрау Дихтер пробежала тень. – Он приехал туда по делам и так там и остался. Но подожди, я позову Юдит.

Появилась Юдит, девушка с темными, глубоко посаженными глазами. Они с Софи так друг от друга отдалились, что им почти не о чем было говорить, особенно в такой знаменательный день.

– Надеюсь, у вас все будет хорошо. – Софи пожалела, что не смогла придумать ничего более оригинального. – Удачи.

– Спасибо. И вам.

Софи отчаянно искала в памяти хоть какое-то связывающее их событие.

– Помнишь, как мы залезли на дерево в парке и застряли, а твой брат уговаривал нас спуститься?

– Конечно. Как я могла забыть? – Юдит улыбнулась, но ее губы дрожали. Поддавшись порыву, Софи ее обняла.

Юдит отстранилась и поспешно высвободилась из объятий.

– Уезжай из Вены как можно скорее, – прошептала она на ухо Софи. – Нам нельзя здесь оставаться.

* * *

На следующий день Адольф Гитлер выступил с речью с балкона дворца Хофбург перед сотнями тысяч горожан, собравшимися на площади Героев. Он объявил, что теперь Австрия является частью германского рейха. Все Клейны остались дома (школы по-прежнему были закрыты), и только Ингрид, несмотря на риск, решила возобновить работу своего магазина вместо того, чтобы сидеть и хандрить в квартире. Радиоприемник транслировал сплошные нацистские гимны, поэтому девочки и отец сидели в тишине, читая или погружаясь в свои мысли.

Позже вечером, когда Ханна уже легла спать, а Софи мыла после ужина посуду, она сказала матери:

– Я считаю, что нам стоит держаться вместе. Ты умеешь готовить, папа умеет водить машину, мы говорим по-английски – наверняка кто-нибудь согласится взять нас на работу, а Ханна продолжит ходить в школу. Если мы найдем работу в Англии, то сможем получить визы.

Ингрид отложила чайное полотенце.

– Вчетвером нам найти работу будет гораздо труднее, а времени терять нельзя. Вы, девочки, в приоритете. Не беспокойтесь о нас с папой: он будет тихо сидеть дома, а я буду управлять магазином – никто нас не побеспокоит, если мы затаимся. А потом, возможно, мы последуем за вами. Так будет лучше, обещаю. Ты быстро найдешь работу в английской или американской библиотеке, а Ханна пусть ходит в школу. Ты же в состоянии за ней присмотреть? Я знаю, что прошу слишком многого.

– Да, это так, – ошеломленно ответила Софи. Простиравшееся перед ней будущее менялось каждый день. В шестнадцать лет она окончила школу и с тех пор работала в местной библиотеке, изучая основы каталогизации и комплектования фондов, а отец по вечерам и выходным обучал ее тонким принципам кураторства. Отто был хранителем и куратором в великолепной Венской национальной библиотеке, и Софи твердо решила когда-нибудь и сама устроиться туда на работу. Ей нравилась спокойная регулярность библиотечного дела; каждая книга – это сокровищница опыта или информации, которую следует классифицировать, пометить и убрать на ее законное место. Она не могла придумать ничего более волшебного, чем проводить дни в окружении историй.

– Ты такая умница, Софи, – молвила Ингрид, явно желая, чтобы ее дочь не усложняла и без того непростую ситуацию. – Ты способна на все, если приложишь усилия.

* * *

Следующие несколько недель Софи каждый миг думала лишь об одном – о побеге. Она разместила объявления в двух британских газетах, а помимо этого каждый день писала письма незнакомым людям и стояла в бесконечных очередях в разные учреждения, пытаясь выяснить, какие документы необходимы для выезда из страны. Она узнала, что требовалось много денег, чтобы заплатить австрийским властям, а также нужны были средства с собой. Поэтому они с матерью решили продать по возможности все семейные драгоценности и мебель. По молчаливому согласию, с Отто они советоваться не стали: главой семьи он больше не являлся. Ханне они тоже ничего не сказали, чтобы не тревожить ее раньше времени, но каждый вечер после ужина Софи и ее мать возбужденно перешептывались.

– Вы с папой могли бы поехать с нами за границу, – снова начала умолять Софи. – Давайте хотя бы попробуем!

Фрау Клейн лишь покачала головой.

– Твой отец не сможет начать все сначала, только не в таком состоянии. А я его не оставлю. Он хороший человек, и я ему нужна.

«Но ты и нам нужна», – подумала Софи, хотя и понимала, что это было нечестно. Ее родители были преданы друг другу. Раньше, когда ее отец так наслаждался работой в библиотеке, мама только открыла кондитерскую, а Ханна была очаровательной кудрявой малышкой, их квартира была наполнена солнцем и смехом. Теперь здесь стало темно и мрачно, а Отто Клейн превратился в угрюмого незнакомца, облаченного в одежду ее отца.

– Пойми, – настаивала ее мать, – я – единственная папина защита. Если я уеду, они сразу его арестуют. Пока я здесь, он в безопасности. – С тех пор как в Вену вошли немцы, Ингрид изменилась. Она всегда была практичной и трудолюбивой, но теперь в ее глазах появилась твердость, а в голосе – нотки решимости, которых Софи прежде не слышала. – А теперь я займусь делом, – заявила она и надела фартук. – Мне нужно испечь торт для Ханны.

Через пару дней Ханне должно было исполниться девять лет. Никто из них и не предполагал, что день ее рождения станет поворотным пунктом в истории их семьи. Что этот день окажется настолько ужасным, что будет преследовать Софи до конца ее жизни.