По статистике каждые семь секунд один человек сходит с ума.

© Давид Карапетян, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава I

Часть I

Тьма заполняет собой мир, обволакивая его своей неощутимой пеленой. Следом за ней, не отступая ни на шаг, идут два непримиримых врага – страх и свобода. Страх – фобии присущие только человеку, боязнь того, что свободно во тьме. Свобода в данной форме являющаяся порождением тьмы, прячущимся за ее пеленой. Кто из этих двоих окажется на его стороне, человек выбирает сам. Еще с давних времен хищники ночи охотились во тьме, порождая страх в беспомощных людях. И с давних времен, люди научились использовать темноту как преимущество, преуспев в охоте на себе подобных. Но одинок ли хищник во тьме, в этой субстанции максимально освобожденной от света, но от этого содержащей в себе не меньше энергии? Ведь говорят, что тьма сгущается, а значит она далеко не пуста.

Старое кирпичное здание психиатрической лечебницы, недавно пережившее ремонт, окруженное высокой белой стеной, мглой ночи и таинственным ореолом, было последним прибежищем для тех, кто иначе видел этот мир и не смог с этим справиться. Старый повидавший много дней и ночей флюгер на крыше недавно отремонтированного здания выглядел довольно неоднозначно на фоне сэндвич-панелей и пластиковых окон. Словно жестяная конструкция, видавшая это строение в годы молодости, сама прилетела и решила здесь навсегда обосноваться.

Но куда больше железного петуха на крыше, о событиях обросших слухами могли рассказать только стены. Они слышали и видели слишком много и если бы они могли хотя бы говорить, то их опыта с лихвой бы хватило на несколько научных трудов или разоблачительных статей. Но, к сожалению, у стен есть только уши. И никто не хотел бы слышать то, что слышали они.

Внутри здания, среди находящихся там людей, попавших туда по собственному желанию, можно было пересчитать по пальцам одной руки. И наш герой, как ни странно к таковым себя не причислял.

Молодой человек, лет двадцати пяти-тридцати на вид, несколько состаренный пережитым, сидел в палате на своей койке. Вокруг все спали, больным снились либо кошмары, либо пустота, летали они во сне или падали, сейчас Морфей принял их в свои объятья. Всех, кроме молодого человека с темными, коротко остриженными волосами, блуждающим взглядом не спавших двое суток глаз.

Поверх его неброской одежды был наброшен серый застиранный халат. Потрепанные темно-синие джинсы сливались с темной комнатой. Прижатые к груди колени, на которые сложены руки, недельная щетина и уже пожелтевший синяк под глазом, довершают образ нашего героя.

Если присмотреться к его глазам, то можно заметить, что они не бесцельно блуждают в темноте, а за кем-то наблюдают с нескрываемым страхом. Если увидеть мир так, как его видит он, то на первый взгляд все так же. Первое на что невольно обратишь внимание – это усилившиеся ощущение присутствия, чьих-то эмоций и еще чего-то, что подобно червю прогрызающему кору дерева, настойчиво закрадывается в голову. Потом присмотревшись и привыкнув к темноте, становится заметным то, что не все тени естественны. Два темных пятна движутся по комнате над спящими, словно акулы, плывущие в толще вод там, где свет с поверхности давно рассеялся.

Как и хищницы морей, тени копируя их манеру двигаться, перемещаются в темноте в поисках добычи. Они чувствуют единственного не спящего в этой комнате так же, как и он чувствует их. Его страх, против их ненависти, его бессилие, против их презрительных насмешек. Они подплывали слишком близко лишь за тем, чтобы увернуться от его руки, которой он вяло, безо всякой надежды, отмахивался от них. Они играли с ним, как кошка с мышкой. Его уставший организм, все с большим трудом оставался в сознании. Сознанию все сложнее давались попытки зацепиться за реальность, уходя в запутанный поток мыслей и их слов, что тени вкладывали в его голову. Полные злобы и ненависти голоса в его голове, сменялись на голоса преисполненные апатией, говорящие ему о безысходности ситуации и тщетности бытия.

Если бы он сейчас задумывался о происходящем, то невольно бы вспомнил тот факт, что мышь перестает быть интересной для кота лишь тогда, когда уже не сможет играть в его садистскую игру. Но он не мог вспомнить даже то, что было несколько дней назад. Все, что он мог восстановить в своей памяти, превратилось в серую кашу из тьмы, бессвязных слов и неосознанного страха. И сейчас тени играя, сталкивали его судорожно цепляющийся за действительность рассудок во тьму беспамятства.

Никто не сможет ему помочь на данный момент, а мы лишь сможем пожелать пациенту силы духа и крепкого сна, с которым он так упорно борется. Но вот уже с каждым разом его глаза закрываются на все больший промежуток времени. И открыть их становится все сложней…

Но, в общем-то, у него все не так плохо. Когда-нибудь он привыкнет к этому, да и лекарства, отводящие окружающий мир на второй план помогут ему. Здесь у него есть крыша над головой, трехразовое питание и забота со стороны персонала. Многие бы за это заплатили большую цену, чем он.

Тем временем, в просторном кабинете шефа данного заведения висели благодарности от семей «вылеченных» больных, грамоты и наградные листы. Посетитель сразу видел, что хозяин кабинета гордится своей репутацией и, скорее всего, вполне заслуженно. Дорогая, но сдержанная обстановка, несущая на себе ощутимый отпечаток семидесятых годов прошлого века, говорила в первую очередь о возрасте того, для кого этот кабинет являлся рабочим местом. На столе из красного дерева лежала ручка, которую надо было макать в чернила чтобы писать, ее золотой цилиндр ярко выделялся на его фоне, и чернильница, судя по виду, используемая довольно часто. Эти принадлежности резко контрастировали с черным прямоугольником жидкокристаллического монитора, мышью и клавиатурой. Эта молодежь в сфере работы с информацией не конкурировала, как того следовало ожидать, а мирно уживалась со стариками, которые сейчас в большинстве случаев служат лишь в декоративных целях. Настольная лампа, стоящая на столе, говорила о том, что главе лечебницы приходится часто задерживаться до темноты.

Полный, невысокого роста, с седыми редкими волосами, на блестящей в свете лампы голове, Винсент Морено, давно перешагнул тот возрастной рубеж, когда он мог, увлеченный работой, не спать сутками. Теперь организм требовал здорового крепкого сна, для нормального функционирования мозга. Поэтому Винсент нетерпеливо ждал, пока старшая из медсестер закончит свой запоздалый отчет на сегодня.

Энни, как ее называли коллеги по работе, была немного старше Винсента. Эта умная высокая худощавая женщина, в халате врача, выглядела как строгий доктор, который постоянно пугает детей своими поучениями и не терпит непослушания. На самом деле это был единственный человек в лечебнице, которому больные доверяли, если эти отношения можно назвать таковыми.

Может показаться, что эти двое, представители старшего поколения близки друг с другом, но за пределы рабочих их отношения не выходят, да и на работе они скорее находятся по разные стороны баррикад, чем сотрудничают. Возможно, когда-то в молодости их отношения были другими, но их жизни, непременно интересные могут занять страницы целого романа, причем жизнь каждого в отдельности. Но мир такая штука, что иногда один поступок, один день, оказывается важнее всего остального.

– Пациенты сегодня были спокойны. День прошел без эксцессов. На этом вроде все… – Беспристрастным голосом отчиталась Энни.

Она стояла перед письменным столом из красного дерева, такая прямая и ровная, что в плане формы и стол мог бы ей позавидовать, хоть он и был втрое моложе ее. Сложив руки в просторные карманы халата, Энни сверху вниз посмотрела на шефа.

– Ну, тогда можете оставлять дежурных и идите домой. – Винсент устало посмотрел на большие круглые часы, висящие над дверью. – Одиннадцать. Задержались мы сегодня.

Договорив, Морено встал из-за стола, задвинув за собой оббитый черной кожей стул. Энни поправив свои седые короткие волосы, с видом человека, который хочет начать неприятный для собеседника разговор, достала из кармана досье.

– Винсент, я хочу поговорить с вами по поводу больного доставленного пару дней назад. – Энни говорила спокойно, привычно, видимо не в первый раз этой женщине приходилось просить за кого-то из пациентов.

Винсент, направившийся к вешалке, стоящей в углу комнаты по правую сторону от двери, на которой висело его коричневое пальто, остановился и повернулся к подчиненной.

– А это не может подождать до завтра? По-моему, с ним все и так ясно. – Винсент машинально взял в руки досье и поправил очки. – По некоторым данным, в мире до десяти процентов людей с выраженными психическими расстройствами. И все особенные…

Он, из-под очков в широкой оправе, поучительным взглядом посмотрел на подчиненную.

– Хорошо, давайте завтра. Прочтите его досье. Жалко парня, молодой еще. – Ее усталый голос не изменил интонации.

Энни положила руки в карманы и направилась к выходу.

– Вы опытный врач, вы должны все понимать… Но я сделаю все возможное. – Сказал Винсент ей вслед и небрежно кинул досье на стол.

Он устал, и хочет идти домой, чтобы обнять уже немолодую жену и уснуть крепким сном. Пусть уже и без ужина и просмотра вечерних новостей. А Энни хотела занять его еще на час или два. Винсент уважает ее, как лучшую из своих сотрудников и как человека, но порой она кажется ему чересчур наивной и мягкосердечной. А, по его мнению, для ее возраста это странно, хоть она и женщина.

Когда-то в молодости, Винсент поддался воспоминаниям надевая пальто, ему все больные казались особенными, интересными и каждого из них он хотел изучить, понять, что происходит у них в голове. Молодой, амбициозный врач был любопытным человеком, его не особо волновали сами больные и их судьбы. А сейчас, то ли года берут свое, то ли опыт, как бы то ни было, все пациенты слились для него в одну серую массу, которую он называл работа, за которую ему платили.