Деяния нормандцев подобны пламени.

То затухают, то ярко вспыхивают, озаряя всё вокруг искрами.

Автор.

Истории чистенькой, сытенькой и гладенькой не бывает.

В.С.Пикуль.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Боэмунд, плоть от плоти отца своего, единственный из сыновей Роберта, кто унаследовал все его свойства и качества. Он не признавал полумер, не делал ничего наполовину, никогда не замечал перед собой преград и препятствий, и не понимал, как эти самые преграды и препятствия, могут мешать другим. Но сейчас, он был в растерянности, не зная, что делать и как поступить.

– У меня нет ничего! Ни дома, ни феода, который я мог бы назвать своим домом! Ничего!

Бьёрн де Бриан, как никто другой понимал Боэмунда. Ему захотелось подойти к нему, прижать его голову к груди, и успокаивая, шептать слова утешения.

Но Боэмунд не этого хотел. Он порывисто вышагивал по залу одного из домов в Таранто, где они остановились, и энергично рубал рукой воздух, кричал, возмущался, задыхался в отчаянии и гневе.

– Мать зовёт тебя к нам, в Венозу. Да и я, чем смогу, тем помогу, Боэмунд, – сказал осторожный Ричард ди Моттола, отчим Боэмунда.

– Можно податься на Сицилию, к твоему дяде Рожеру, и воевать там с сарацинами – мечтательно протянул Роберт Готский.

– Быть у него мальчиком на побегушках?! Таким же бесправным, как его собственный незаконнорожденный сын Жордан? Не хочу! Что он может предложить мне? В лучшем случае, скромный, маленький и убогий феод, и всё! И прозябать там? Нет! Не хочу!

Боэмунду желал, во всю глотку, на весь мир, да так, что бы каждый услышал, орать:

– Я Отвиль! Я сын Роберта Гвискара! Его старший сын! Его наследник!

Но в ответ, чудились ему возмущённые, презрительные крики толпы:

– Бастард! Ублюдок! Незаконнорожденный!

И Боэмунд утихомиривался.

– Тогда может нам отправиться в Испанию? Слышал, что там произошло?

В Испании, три года назад, в 1082 году, мусульманские эмиры Севильи, Бадахоса и Гранады, практически вытесненные с полуострова войсками короля Кастилии и Леона Альфонса VI, обратились к эмиру^[1] Юсуфу ибн Ташфину, с просьбой о помощи в борьбе против христиан. О-о-о! Бьёрн хорошо знал Юсуфа ибн Ташфина, и возглавляемую им мусульманскую, религиозную секту Альморавидов, которая к этому времени уже почти подчинила себе весь Магриб^[2]. Хорошо он знал и религиозный пыл Альморавидов, воинственность и беспощадность береберов и туарегов, составляющих основу их войска.

– В прошлом году, Альморавиды захватили тайфу Сеута^[3], и теперь, стоят у порога Испании, готовясь к вторжению. Поверь мне, Боэмунд, в Испании много возможностей для храброго воина. Там можно отличиться и прославить своё имя, захватить земли, и основать своё государство.

Боэмунд задумчиво сел на лавку.

«Может мне отправиться к императору Генриху? Поступить к нему на службу, заручиться его дружбой и поддержкой, и вместе с ним, напасть на Рожера Борсу, отвоевать, забрать у него то, что по праву принадлежит мне?! Нет. Отец никогда не хотел «дружбы» императора, он всегда противился ей, и сейчас, не одобрил бы. Так что же делать? Что?».

На конец осени, Рожер Борса собирает в Салерно всех своих вассалов, для принесения ему клятвы верности и присяги. Пригласят ли туда его, Боэмунд не знал. «Если пригласят, то это может быть ловушка, расставленная Сишельгаитой. Приеду туда, а меня там убьют или отравят… Да и здесь она может достать меня… Надо бороться! Я не позволю им, убить себя! Надо собирать войско, чтобы противостоять Рожеру! А есть ли у меня друзья, которые пойдут за мной? Есть ли сторонники, которые пойдут за незаконнорожденным, за бастардом?».

В последнее время, кто-то распускал усиленные слухи, что Сишельгаита велела отравить своего мужа Роберта Гвискара. Мол она планировала убить его, Боэмунда, как опасного соперника своего сына Рожера, но Роберт узнал об этом, и вот тогда Сишельгаита и отравила его.

Эти слухи были на руку Боэмунду, и он понимал, что у него всё-таки есть в Италии друзья и сторонники.

«А может, разорение Рима, предопределило судьбу отца моего? Может, влиятельные римские патриции и сановники, знатные, древние семейства, не простили ему пожара Рима, и используя яд, отравили его? А может это, сделали византийцы? Или, венецианцы?».

Боэмунд в раздумье прикрыл глаза.

«Надо скрытно и тайно, собирать и накапливать силы. Зачем мне куда-то уезжать? Я ещё поборюсь за то, что по праву принадлежит мне, здесь, в Италии!».

ГЛАВА ВТОРАЯ

Летом 1084 года флот эмира Сиракуз Бенарвета совершил дерзостный набег на Калабрию, разорив многие земли и захватив город Никотеру. Была разрушена церковь святого Николая, растоптаны иконы в церкви святого Георгия, особое негодование вызывало то, что сарацинами был захвачен и женский монастырь Божьей Матери в Рока-д'Асино. Там, в этом монастыре, укрылись от мирской суеты, посвящённые Богу, многие представительницы знатных лангобардских и нормандских семейств, и теперь эти женщины и девушки, доставленные в Сиракузы, стали украшением гарема эмира.

– Доколе нам терпеть?!

– Хватит!

– Язычники разоряют наши земли и сжигают церкви!

– Похищают наших дочерей!

– Пора положить этому конец!

Рожер, как никто другой понимал, что религиозная вражда, которую разжигает Бенарвет, скоро может перекинуться и на Сицилию. И тогда пойдут прахом, все его деяния. Ведь он, когда начал строить своё государство, всю систему управления обществом на Сицилии, где сталкивались различные народы и религии, приказал выказывать уважение к традициям ислама, не притеснять и не закрывать христианских церквей восточного (византийского) обряда, с пониманием относиться к религии евреев. Он гарантировал всем своим поданным свободу вероисповедания. И они, его поданные, верили его обещаниям, восхваляя справедливое и мудрое правление Рожера, выказывая ему лояльность и поддержку.

Но теперь, гнев его христианских поданных за разрушение церквей и монастырей в Калабрии, мог обрушиться на мусульман, спокойно живущих под его правлением на Сицилии.

– Надо кончать с Бенарветом!

Рожер деятельно готовился, и в мае 1085 года, его флот отплыл из Мессины, к Сиракузам. Армия его сына Жордана, осадила город с суши.

Учёный грек из свиты Рожера, говорил:

– Достославный византийский военачальник Георгий Маниак, взяв Сиракузы в 1040 году от Рождества Христова, хорошо укрепил их. Вон, возвышается, возведённая по его приказу крепость, которая закрывает нам вход в гавань. Она так и называется – крепость Маниака. А ещё, он прославился тем, что вывез из Сиракуз мощи святой Лючии, покровительницы города. Её гробница покоилась в катакомбах под городом, но Маниак, наделённый страшной силой, взломал стену, закрывающую гробницу, поднял на руки тело девы, которое оставалось нетленным и благоуханным, и отправил его в Константинополь. А далее отсюда, вон там, у подножья того вулкана, называемого Этна, есть монастырь святой Марии, основанный в честь победы на этом месте Маниака над сарацинами. Язычники, уж поди давно, разорили этот храм Божий. И нам, предстоит заново отстроить его! Нести сюда слово Господне, распространять светоч истинной веры, во славу Христа!

Бенарвет не укрылся в гавани, а вывел свой флот на битву с нормандцами.

– Филипп!

Сын знатного патриция Григория, кланяясь, приблизился к графу.

– Ты готов?

Филипп молча кивнул. И ночью, на своей небольшой галере, где все воины и гребцы, одинаково хорошо владели как греческим, так и арабским языками, они проникли в расположение флота Бенарвета, выдавая себя за мусульман, хорошо всё рассмотрели, и на рассвете вернулись к Рожеру.

В воскресенье, день Божий, воины Рожера, прослушав утренние молитвы, исповедовавшись в грехах и причастившись святых таинств, направили свои корабли на битву с мусульманами.

Ветер и погода им не благоприятствовали, и только к ночи следующего дня, они приблизились к флоту сарацин.

Ещё не начался рассвет, ещё луна, озаряла гладь моря своим блеском, когда Рожер повёл свои корабли в атаку.

Нормандские арбалетчики, выстроившись на палубах и взобравшись на мачты, могли поражать неприятеля с большего расстояния, чем мусульманские лучники. Да и арбалетный болт, производил более страшную разрушительную силу, пробивая щиты и любые доспехи. На мусульманских кораблях началось смятение и паника.

– Так они перестреляют всех нас издалека! Вперёд, атакуем их! – и Бенарвет повёл свои корабли на сближение с нормандцами.

Рожер, словно ждал этого, и его корабль, искусно сманеврировав, навалился на корабль Бенарвета.

– Где ты, презренный сарацин?! Высунь свою голову, чтобы я мог срубить её! – кричал Рожер, вращая своим страшным мечом на палубе вражеского корабля, безжалостно и беспощадно поражая противников.

Но Рожера опередил простой воин Лупин, поразивший Бенарвета ударом своего копья.

Эмир, видя что нормандцы одолевают, что уже почти весь его корабль захвачен ими, попытался перепрыгнуть на борт соседней галеры, но тяжело раненный, старый и грузный, он сорвался в воду и утонул под тяжестью своих доспехов.

– Ты наказан по Божьему суду, достойной карой, за то оскорбление, которое нанёс Богу! – кричал Рожер, глядя на сомкнувшиеся над головой Бенарвета морские волны.

После гибели эмира арабский флот охватила растерянность. Те корабли, что ещё не были захвачены нормандцами, попытались укрыться в гавани, повсюду обстреливаемые и настигаемые.

Жордан, кусая губы, стоял на высоком мысу, глядя на разгром и бегство мусульманского флота. На панику и отчаяние, поднявшуюся в самом городе.

«Ах! Если бы отец, не запретил мне действовать самостоятельно! Если бы он разрешил мне атаковать! Ведь сейчас, самое время ударить по ним отсюда, с суши, и Сиракузы будут наши!».

Но напуганный, прошлым, неудавшимся мятежом, Жордан не рискнул ослушаться отцовой воли, и простоял в бездействии, упустив удачный момент для захвата города.

Началась осада Сиракуз.