Записки старого козла

Записки они и есть записки. Заголовок книги полностью соответствует содержанию.
Чарльз Буковски вёл записи, которые впоследствии были опубликованы. Разные истории, весёлые и не очень, про политику (чего раньше не замечал), жизнь, любовь, скачки и выпивку. Ну почти как всегда. Очень весело было почувствовать себя пьяным в .опу и шпилящим всё что движется старикашкой. Хвала тебе мистер Буковски.

душным июньским вечером я ввалился в казарму. толстые, неловкие подошвы ботинок скрипели о выцветший, надраенный линолеум. я только что перетаскал целую кучу тумбочек и шкафов с несколькими, такими же, как я, "залётчиками". хотелось быстрее дождаться ужина и провалиться в сон на своей скрипучей шконке. чтобы завтра, под оголтелый ор дежурного, снова вскочить, но это будет завтра. сон стал для нас кратковременным суицидом...спасительным суицидом.
я взял банку с гуталином и пошёл чистить берцы. ты можешь быть убит, но умереть за родину ты должен в чистых ботинках.
из ленинской доносился ржач. кто-то выбегал из душа. в прошлом году в душевой повесился очередной призывник. некоторые трусливо поглядывали на её дверь. суеверные маразматики. вздёрни себя этот бедолага в другом месте, они бы и бровью не повели.
в ленинской комнате сидел Колян и ещё несколько парней. он читал им "Записки" вслух, пацаны смеялись. я натирал свою обувь и думал о том, что большинство из них ни за что не оценили бы старого пьяницу, узнай они о нём за забором. в его записках было много грустного. больше, чем весёлого. но мы только смеялись. Хэнк был принят парнями за своего.
целая рота потных, злющих и вымотанных мужиков взахлёб смеялась над записками этого козлины. покажите мне хоть одного писателя, который смог бы нас тогда рассмешить! чёрта с два! не было таких! мы не могли выдавить из себя лишней улыбки, но у Буковски получалось нас бодрить.
похабные офицеры приходили в наши казармы, заполняя их ненавистью. ограниченные, проебавшие свою жизнь, теперь они забирали нашу. они жевали жизнь, но не могли её проглотить, она рвалась наружу. лишь притворно пожёвывали. жадно набивали ей свой рот, жевали и выплёвывали на нагретый солнцем плац. купали нас в этой блевотине. злость и агрессия были главными поршнями, толкающими армию вперёд.
мы топтали своими берцами самое дно бездны. и когда сверху кто-то приоткрывал крышку, чтобы насмехнуться над нами, мы ржали ему в ответ. ржали страшно, кроваво. в нас было ещё немного силы, чтобы плюнуть на всё это. и если бы не Хэнк, я не знаю, получилось бы у некоторых дотянуться рукой до этой крышки, отодвинуть её и вылезти на свободу, ослепнуть от солнца, упасть на траву и зарыдать.
когда ты в самом низу, лежишь на ринге, отправленный в нокдаун хорошим апперкотом, смеяться становится легче. и нужнее.
я салютую тройное "ура!" в твою честь, засранец.

алкоголь, бокс, даже И.Х. с крыльями, съёмные квартиры, съёмные женщины, скачки, писатели и пьяницы (хотя я уже сомневаюсь, что это разные понятия).

по ходу повествования Чарльз мог легко перескакивать с настоящего времени на прошедшее. и обратно. просто потому что ему было наплевать, он не следил за тем, как он пишет, не исправлял ошибки. он рассказывал о своей жизни, он просто жил.

я хотела бы знать больше людей, именами которых Буковски во всю приправляет любой разговор. но только не лично! о нет. судя по всему, большинство из них были порядочными говнюками.

он научил меня самоиронии: нос картошкой, сутулый, шрамы, вены, маленькие ладони, пузо.
нежность. щемящая нежность.

представьте-ка себе мир в 2010 году н.э.! я рассчитываю, что человек по-прежнему будет есть яичницу на завтрак, путаться в сексуальных проблемах, писать стихи и кончать с собой.

знал бы ты, как ты прав..

уже закончив этот отзыв, я поняла, что везде написала о Чарльзе в настоящем времени. пришлось исправлять. мне действительно жаль, что мой юный возраст не позволил мне познакомиться с этим автором ещё при его жизни. тогда я могла бы мечтать, что напишу ему письмо. и что он мне ответит