Не в первый раз замечаю, что художественное дополнение к "Истории" Акунина не дотягивает у меня до высшего балла.
При всей моей повышенной любви к автору, то тут, то там находится нечто, что меня смущает и заставляет откусить половинку "звездочки" в итоговой оценке.
В этой книге таким "нечто" стали главный герой и лошадь неясной масти.
Книга включает в себя два произведения - заглавный "роман-календариум" и пьесу "Убить змееныша".
Первый, если присмотреться, больше похож на сборник рассказов-повестей, чем на полноценный роман. Да, эти 7 историй объединены героем и интересно представлены в формате недели-"седмицы" (действие 1-ой происходит в понедельник и герою 12, во 2-ой ему 20, а за окном вторник, в 3-ей - 30 и среда, в 4-ой... ну, вы поняли). Здесь есть общий антагонист, появляющийся в трех историях лично и еще в одной - в новой инкарнации. Имеется и "любовь всей жизни", хорошо представленная в двух историях и мимоходом упомянутая в третьей. Но становится ли от этого "календариум" романом? Вряд ли. Что, впрочем, не отнимает у него ценности изобретенной автором формы.
Что наша жизнь, как не сборник разрозненных событий? Порой в ней даже всплывает ключевая тема, но и она непременно рано или поздно тонет и сменяется следующей. В остальном - так, перечень дел, горестей и достижений.
Интересно, что латинское слово "календариум" (calendarium) в Древнем Риме означало не столько календарь, каковое значение нам умело подсовывает автор посредством хитро срежиссированного текста, сколько долговую книгу, где отмечались имена лиц, которым отдавались деньги в процентный заем.
Такой подтекст очень тонко перекликается с заложенными в "Седмице" взаимоотношениями героя с окружающими. Выставленный по прихоти издателя "старомосковским Шерлоком Холмсом" (сам автор в "Фейсбуке" открестился от этого креатива на обложке) Маркел Трехглазый, на самом деле, по большей части не расследует, а берет в долг - внимание власть держащих, врагов, любовь и прочее - и расплачивается по ранее полученным займам.
Наблюдать за тем, как он распорядится полученным в начале "капиталом", и интересно, и грустно.
Интересно - потому что Акунин по-прежнему остается превосходным, ярким рассказчиком, потрясающе вплетающим разнообразные детективные интриги (от проработки польских шпионов до похищения кошки царского наследника) в исторически выверенную повседневность. Тут вам и сочный язык, и детали быта, и упоминание основных событий семнадцатого столетия, и их влияние на жизни персонажей.
Чего стоит один купец Лычкин, беспрестанно достающий из засаленной кисы, висящей на поясе, то сухарик, то вяленого карасика, и прибирающий снедь толстыми губищами. А все потому, что ему не повезло оказаться в Кремле в период осады засевших там поляков. Наголодался так, что теперь жрет постоянно и без разбору - такой вот невроз, всего несколькими мазками иллюстрирующий одно из значимых событий российской истории.
И такого у Акунина очень много, только успевай считывать да соотносить с историческим томом.
Другое дело, что есть и грустные моменты.
Другое дело, что есть и грустные моменты.
В последние годы меня откровенно напрягает то, что творит Чхартишвили со своими героями. В "Весь мир театр" и особенно в "Черном городе" Фандорин превратился из просто холодного и слегка отчужденного аристократа в крайне неприятную личность, которая даже пальцем не шевельнет ради поимки бегущего мимо мелкого воришки, потому что "пушки по воробьям не стреляют". Если так, в понимании Акунина, выглядит старость великих сыщиков, то скажу одно: значит, великие сыщики должны умирать более молодыми, чтобы не успеть настолько забронзоветь в собственной значимости и непогрешимости.
Примерно то же происходит и с Маркелом в "Седмице", правда, тот решил забронзоветь еще раньше - лет в 40. В тексте присутствует слишком много размышлений, превращающих героя в противного моему восприятию человека. Маркел постоянно упивается собственной значимостью - то его в царские палаты погулять пустили и сам царь просительно смотрит, то в посольстве четвертым в списке записали, что навсегда теперь останется доказательством в разрядных книгах ("Великая честь!").
Не знаю, откуда и зачем вдруг стала повсюду вплетаться эдакая звездность. И очень надеюсь, что сей прискорбный факт все-таки не связан с изменением мировоззрения самого автора.
А еще в романе есть мелкая грустность - лошадь.
Нет, "одноногую собачку" из нее, к счастью, не делают и не убивают некрасиво, на потребу народному слезотечению. Зато с мастью у этой лошади, прямо сказать, косяк. На странице 102 жеребец рыжий, а на странице 103 уже вороной. Обидно за коняку! Да и подобное невнимание автора (редакторов?) к деталям у Акунина встречаю впервые.
Что касается коротенькой пьесы, идущей бонусом к роману, то с ней тоже не всё однозначно.
С одной стороны - Софья, оберегатель Голицын, юный Петр (аттестованный в списке действующих лиц "трудным подростком") и скоморошеские заигрывания с альтернативной историей.
С другой - красная тряпка для искателей авторского русофобства с весьма неприятными рассуждениями о русском народе и его правителях и скоморошеские заигрывания с альтернативной историей. А еще убойный финал, в котором кричащий "Россия будет великой! Ура-а-а!" Петр "застывает и превращается в памятник Церетели".
Такая вот диалектика Абсолютной Идеи в духе "Феноменологии духа" Гегеля, простите мой французский.
Впрочем, людям, не склонным рефлексировать на темы глубины нравственности персонажей, книга, думаю, должна понравиться.
Яркая обертка приключенческой истории "в лучших традициях Фандорина" сделает свое дело, и этот том, думаю, будет раскупаться бодрее предыдущего.
Приятного вам шелеста страниц!