Пражские писатели Франц Кафка и Макс Брод были противоположностями: Кафка — высокий, Брод — низкорослый; Франц — меланхоличный и замкнутый, Макс — энергичный и предприимчивый; первый — равнодушный к плотским утехам, способный любить лишь на расстоянии, второй — дамский угодник и завсегдатай борделей. Брод фонтанировал романами и журнальными публикациями, Кафку нужно было уговаривать продолжать сочинять и печататься, преодолевая чувство собственной несостоятельности. Насколько Фицджеральд восхищался Хемингуэем и всячески способствовал его карьере на раннем этапе, настолько же Макс Брод преклонялся перед гением своего друга, заделавшись его литературным агентом и пропагандистом. По мнению многих исследователей, Макс манипулировал рукописями Франца весьма неряшливо и грубо, бесцеремонно перекраивая их по своему усмотрению. Но именно Брод дважды спас наследие Кафки: сначала в 20-х годах, начав бессистемно публиковать его, затем — в 1939-ом, когда, спасаясь от нацистского преследования, умудрился в целости и сохранности перевезти чемоданы с бесценными материалами из Чехословакии в Палестину.
После смерти доктора Брода его архив, включавший в себя тысячи страниц неопубликованных рукописей и рисунков Кафки, унаследовала секретарша Эстер Хоффе. Она и её дочь Ева время от времени предлагали всем желающим выкупить у них те или иные бумаги за семизначные суммы. С тех пор более 40 лет длилась судебная тяжба за наследие двух писателей между тремя заинтересованными сторонами: Национальной библиотекой Израиля, Немецким литературным архивом в Марбахе и семьёй Хоффе, упорно сопротивлявшейся каталогизации доставшихся им ценностей — из-за недопустимых условий хранения. По свидетельствам очевидцев, многие рукописи пострадали или пришли в негодность из-за многочисленных кошек Евы.
Израиль обосновывал свои претензии тем, что Кафка — еврейский писатель, сёстры которого погибли в концлагерях. Он изучал иврит, посещал сионистские собрания и мечтал переехать в Палестину. Германия в свою очередь вопрошала: почему, если наследие Кафки является иудейской святыней, в Израиле до сих пор нет хотя бы улицы его имени? В Тель-Авиве Брод так и не смог стать «своим», иврит давался ему с трудом, да и Кафка со своими страхами, пессимизмом и нерешительностью был чужд евреям, боровшимся за создание независимого государства. Ева Хоффе, с которой общался автор книги, также считает, что «попытка изобразить Кафку еврейским писателем просто смешна».
И вот теперь в этом поистине кафкианском, затянувшемся на десятилетия процессе, кажется, поставлена точка: учитывая высказанные в завещании доктора Брода пожедания, суд обязал Еву Хоффе безвозмездно передать Национальной библиотеке Израиля все рукописи, письма и рисунки Кафки — не только те, которые Макс забрал из ящиков стола Франца после его смерти с разрешения родителей, но и подаренные ему другом прижизненно. Выполнив свои обязательства, израильская сторона оцифровала и опубликовала в сети все материалы, которые позволят подготовить издание неизвестных сочинений Кафки и возродить интерес к многогранному творчеству Макса Брода.