Каждый человек желает лишь одного. Мужчина или женщина, принц или нищий – любой из нас стремится к счастью. Ничто иное в жизни недостойно даже поверхностного взгляда или беглой мысли.

Счастье многогранно и переменчиво, без четких форм и границ. Обличий у него ровно столько же, сколько людей на Земле. Оно таится за каждой дверью и углом, но никто так и не сумел с ним встретиться.

Ложь о существовании счастья – величайшее разочарование человечества. Вера в ложь – его величайшая надежда.

Крупные и невесомые хлопья снега медленно опускались на крышу. Кружась в вихрях воздуха, они запутывались в волосах, превращались в капли воды на коже. Я недвижно стоял на вершине девятиэтажного дома, наблюдая за пустыми улицами внизу.

Впервые за множество веков это место не было усыпано сотнями мерцающих во тьме огоньков. Впервые за множество веков по этим улицам не ступали тысячи человеческих ног. Пустота и тьма вместо жизни и света. Огромная братская могила на кладбище цивилизации. Кто бы мог подумать о таком еще месяц назад?

Нам почему-то кажется, что жизнь всегда будет идти своим чередом, не выходя из привычного русла. Все плохое, чего не случалось ранее, и не должно произойти. Нищета обойдет нас стороной, любимые не умрут, война не начнется. Человечество, в конце концов, будет существовать вечно.

Мы считаем, что все важное происходит далеко и, обязательно, без нас. Это полная чушь. Человечество погибло при непосредственном моем участии. В канун нового года, что, согласитесь, кажется символичным.

Это самое странное первое января в моей жизни.

1. Банальные вопросы

– Чем занимаешься в последнее время? – сказал я и невольно поморщился, расстроенный избитостью своего вопроса.

– Тебе это интересно? – напрямую и без обиняков спросила Таня. Ее серые, а может и не серые – никогда особенно ими не интересовался – глаза были направлены прямо на меня.

Интересно ли? Да конечно же, нет! Какое мне дело, чем занят тот или иной человек? Кому вообще интересно слушать подобное? Вряд ли ваши постоянные собеседники – незаурядные личности вроде Эйнштейна или Христа, которые всегда могут поведать о чем-то любопытном. Да и с мыслями этих последних лучше ознакомляться на расстоянии. Мало ли что.

– Конечно, интересно, – с фальшивой улыбочкой ответил я, стараясь не зевнуть до того момента, пока Таня не отвернется. На самом деле мне хотелось спать, есть и пить. Быстрее уйти из унылого и неуютного кафе, в которое мы заскочили. Прочесть хорошую книгу.

– Зачем бы мне тогда спрашивать? – игриво подмигнул я, не желая ее обидеть. Таня робко улыбнулась. Щечки на ее идеально симметричном, не слишком красивом лице покрылись румянцем.

Вообще-то я хорошего о ней мнения. Много лучшего, чем о большинстве знакомых, что и неудивительно, учитывая ее отношение ко мне. Трудно издевательски поплевывать на человека, влюбленного в тебя. Особенно когда ты сам не испытываешь ответного чувства. Когда чувства взаимны – другое дело.

Запуская иногда пальцы в гущу светлых волос, блестевших под светом настенных ламп, Таня неторопливо и обстоятельно рассказывала о своих занятиях. О работе в газете, о редакторском и журналистском ремесле, о коллегах и долгих вечерах, просиженных над очередной неловко складывающейся строчкой. Я прикидывал, как скоро можно будет взглянуть на часы, чтобы она не слишком обиделась.

Делать ей больно мне совсем не хотелось. Наоборот – только от желания немного порадовать ее я и согласился на встречу.

– А чем занимаешься в последнее время ты? – спросила Таня, закончив собственный рассказ.

Я замялся, блуждая взглядом по бурым стенам и столам вокруг нас, стараясь не смотреть ей в глаза. О собственных занятиях я старался даже не вспоминать, не то, что рассказывать о них другим. Дела в последнее время как-то не давали повода для радости. Да что там – откровенно не ладились.

– Тебе это интересно? – спросил я, желая отсрочить неприятное повествование.

Таня ответила, как всегда, быстро и честно.

– Нет.

2. Останемся при своих

– Мне было бы интересно, – продолжала говорить она, не дав мне возможности удивиться, – присесть поближе и обнять тебя.

Я, кажется, упоминал, что она влюблена в меня? Вот поэтому я и чувствую себя, как сельдь в бочке во время наших свиданий. Ну, о чем я толкую? Это для Тани они – свидания. Для меня – просто встречи. Она мне нравится, но и только. Свою девушку, Аню, я люблю.

– Ты же знаешь, – выдержав длительную паузу и печально вздохнув, сказал я, – что не могу желать того же.

Она привычно, и, тем не менее, все так же душераздирающе грустно опустила голову. Мне еще раз отчетливо вспомнилось, почему мы так редко видимся.

– Вернее, – проговорил я, неуклюже пытаясь смягчить предыдущую фразу, – не могу себе этого позволить. Ты же знаешь.

– Знаю. И все равно хочу.

С трудом и неохотой приходилось сознаваться, что временами мне и самому было интересно попробовать. Наверное, лишь страх перед возможными, крайне неприятными последствиями, не позволял мне перейти к действиям. Любимые девушки не очень-то безболезненно переживают измену. Да и не только они.

Неужели любая добропорядочность и ответственность – это всего лишь страх перед возможными последствиями? Надеюсь, что нет. Разум намекал – возможно.

– Так нельзя, – сказал я, покачивая головой.

– Почему?

– Потому что это неправильно.

За словом в карман я в тот вечер не лез. Каждый ответ был подобен комку земли, брошенному на гроб красноречия.

– А кто решает, – упорствовала Таня, – что правильно, а что нет?

– Действительно, – призадумался я. – Хорошо, давай по-другому. Ты мне нравишься, но все это плохо закончится. В финале нас ожидают несколько поразительно неприятных минут.

– А перед тем – несколько поразительно приятных. В худшем случае – останемся при своих.

Мне стало казаться, что Таня окончила иезуитский колледж. Сногсшибательно привлекательная логика. Соблазнительно-позволительные выводы.

Плавным и непринужденным, словно бы ничем не связанным с ходом разговора движением, я достал из кармана телефон и взглянул на экран. Пора было уходить.

Таня, пристально наблюдавшая за мною, отвернулась в сторону.

– Наверное, – холодно и с нескрываемой горечью сказала она, – тебе пора идти?

Я не уловил смысл ее слов. Какая-то мутная, неразборчивая мысль кружила где-то под поверхностью бессознательного, грозясь в любой момент вынырнуть наружу.

– Полдевятого, – произнес я, словно заклинание, способное взбодрить хромавшую память. – Двадцать-тридцать.

– И тебе пора, – заключила Таня.

– Да нет, – отмахнулся я, не прекращая мучительных попыток вспомнить о чем-то важном и столь не к месту забытом. – Просто у меня такое ощущение… Ох, черт!

За трогательным и где-то трагическим разговором я совершенно позабыл о работе. Мне на самом деле было пора.

– Прости, нужно бежать! – воскликнул я, вскакивая со стула.

Таня, конечно, не поверила. С другой стороны, без повода я бы ушел точно так же.